– Да, – отвечаю тихо. – И ты всегда заставляешь меня чувствовать себя некомфортно.
– Поедем ко мне домой, и я надену какие-нибудь шорты.
Мои глаза распахиваются при мысли о Миллере с обнаженным торсом и босыми ногами.
– От этого комфортно мне тоже не становилось, – заключаю я. Ему это известно.
– Да, только потом одежды стало еще меньше, – тот самый локон волос падает на свое место, как бы подтверждая слова Миллера, делая их более соблазнительными.
Переминаюсь с ноги на ногу:
– Этого больше не повторится.
– Не говори то, чего на самом деле не имеешь в виду, Ливи, – заключает он мягко.
Соприкасаюсь глазами с его взглядом, и он подходит, цветы в его руке прижимаются к моему чайному платью.
– Ты используешь мою собственную бабушку против меня, – выдыхаю я.
– Ты не оставляешь мне выбора, – он наклоняется и накрывает своими губами мои, посылая приятное тепло в низ живота, такое похожее на тепло его рта.
– Ты играешь нечестно.
– Я никогда не говорил, что играю по правилам, Ливи. И в любом случае, все мои правила полетели к чертям, едва я к тебе прикоснулся.
– Какие правила?
– Не помню, – он осторожно овладевает моим ртом, сильнее прижимая цветы к моей груди, целлофан, в который они завернуты, громко шуршит. Но я слишком занята, чтобы побеспокоиться о том, привлечет ли шум внимание моей любопытной бабули. Ощущения яркие, кровь кипит, и я вспоминаю невероятные чувства, которые Миллер Харт во мне пробудил. – Почувствуй меня, – стонет мне в рот.
Не подумав, опускаю руку между нашими телами, огибая цветы и пакет с логотипом Харродс, и провожу костяшками пальцев по его длинному твердому стволу. Его глубокий стон придает мне храбрости, я поворачиваю ладонь, чтобы почувствовать, обвести и сжать выпуклость его брюк.
– Это твоих рук дело, – рычит он. – И до тех пор, пока ты делаешь это со мной, ты же и будешь это исправлять.
– Подобного бы не случилось, если б ты меня не увидел, – выдыхаю, кусая его губу, не заботясь о его наглом заявлении.
– Ливи, мне только стоит подумать о тебе, и я возбуждаюсь. Мне больно видеть тебя. Сегодня ты едешь со мной домой, и я не принимаю отказа, – его губы сильнее вжимаются в мои.
– Та женщина опять была с тобой.
– Сколько раз мы должны проходить через это?
– Ты часто ходишь по магазинам с женщинами-деловыми партнерами? – спрашиваю вокруг его неумолимых губ.
Он отстраняется, тяжело дыша, волосы в беспорядке. Эти синие глаза убьют меня.
– Почему ты не можешь поверить мне?
– Ты слишком скрытный, – шепчу я. – Не хочу, чтобы это играло против меня.
Он тянется и целует мой лоб нежно, любяще. Его слова не соответствуют его действиям. Это так путает меня.
– Это не против тебя, если ты это принимаешь, сладкая.
Было бы невообразимо глупо доверять этому мужчине. Это не женщина внутри меня решает, совесть, кажется, довольно счастлива, чтоб не обращать на нее внимание. Это моя судьба. Мое сердце. Я влюбляюсь слишком сильно и слишком быстро.
Он отходит назад и смотрит на свой пах, прежде чем привести себя в порядок.
– Мне придется встретиться лицом к лицу с милой пожилой леди с этим в штанах, и это полностью твоя вина, – он поднимает ко мне свои почти мальчишеские глаза, опять сбивая меня с толку. Это еще одно выражение лица Миллера Харта, которое мне не знакомо. – Готова? – спрашивает он, проводя ладонью по моей шее и разворачивая меня в сторону кухни.
Нет, не думаю, что я готова, но в любом случае говорю да, ведь понимаю, что ждет меня на кухне. И не ошибаюсь. Нан самоуверенно улыбается, а глаза Джорджа чуть не вылезают из орбит при виде Миллера, следующего за мной. Рукой указываю на многострадального друга бабули.
– Миллер, это Джордж, друг бабушки.
– Очень приятно, – Миллер ставит цветы и пакет, вместо того, чтобы отстать от меня, и принимает ладонь Джорджа в сильном мужском рукопожатии. – На вас весьма привлекательная рубашка, Джордж, – Миллер в искреннем жесте кивает на полосатый торс Джорджа.
– Ты знаешь, я тоже так думаю, – соглашается Джордж, приглаживая одежду.
Не знаю, почему не заметила этого прежде. Джордж в своей лучшей выходной рубашке, которую обычно надевает для игры в лото или похода в церковь. Нан и правда старая коварная сводница. Пробегаюсь по ней глазами и замечаю что она надела струящееся платье в цветочек, которое обычно выгуливает по особым случаям. Гляжу на свои ноги: я далека от практичной одежды в чайном платье и ярко–розовых конверсах, и, неожиданно почувствовав себя неудобно, начинаю говорить:
– Я только схожу в ванную, – я никуда не пойду до тех пор, пока Миллер не отпустит меня из своих рук, только он, кажется, не спешит с этим.
Вместо этого он берет букет, кипу желтых роз, и протягивает Нан, вслед за ними пакет из Харродс.
– Всего несколько вещей в знак благодарности за ваше гостеприимство.
– Оо, – Нан зарывается носом в цветы, а потом заглядывает в пакет. – Вот это да, черная икра! Джордж посмотри! – Она кладет на стол розы и подходит к Джорджу с крошечной баночкой. – Семьдесят фунтов за эту маленькую вещицу, – она шепчет, но разбираю слова, потому что мы стоим в нескольких шагах от них и прекрасно все слышим. Я в ужасе. Бестактность осталась далеко позади, также как и ее приличия.
– Семьдесят фунтов стерлингов? – давится Джордж. – За рыбьи яйца? Да чтоб мне!
Я сжимаюсь под рукой Миллера, а потом чувствую, как он сквозь волосы начинает массировать мой затылок.
– Пойду в ванную, – повторяю я, ускользая из его хватки.
– Миллер, не стоило, – Нан достает бутылку Дом Периньон и, открыв рот, ставит ее перед Джорджем.
– Мне только в радость, – отвечает Миллер.
– Ливи, – Нан снова привлекает мое внимание к столу. – Ты предложила взять у Миллера пиджак?
Повернув к нему взгляд своих уставших глаз, улыбаюсь, до тошноты сладко.
– Могу я взять ваш пиджак, сэр? – воздерживаюсь от реверанса и замечаю блеск удивления в его глазах.
– Можешь, – он скидывает свой пиджак и протягивает его мне, пока я восхищаюсь его рубашкой и обтянутым жилеткой торсом. Он знает, что я пялюсь на него, представляю его обнаженный торс. Он наклоняется, касается ртом моего уха. – Не смотри на меня так, Ливи, – предупреждает он. – Я и так едва сдерживаюсь.
– Не могу удержаться, – я честна в своей тихой реплике и, уходя из кухни, обмахиваю лицо, прежде чем аккуратно повесить его пиджак на вешалку поверх своего. Распрямляю его и поднимаюсь по лестнице, вваливаюсь в спальню и мечусь по комнате, как ополоумевшая женщина, раздеваясь, брызгаясь спреем, переодеваясь и освежая макияж. Заглянув в зеркало, думаю о том, насколько я далека от делового партнера Миллера. Но это я. Если это подходит к моим конверсам, то выглядит отлично, а мое белое платье-рубашка, усыпанное красными розами, идеально подходит к моим вишнево-красным конверсам. Есть другая женщина, и что действительно беспокоит, так это моя способность игнорировать очевидность ситуации. Я хочу его. Он не только раскрыл мою чувствительность, он еще и прогнал мое благоразумие.
Мысленно дав себе отрезвляющую пощечину, откидываю массу своих светлых волос за плечи и сбегаю вниз по лестнице, вдруг забеспокоившись, что Нан с Джорджем могли наговорить Миллеру.
Их нет на кухне. Я отступаю, заглядывая в гостиную, но она тоже пуста. Слышу болтовню в столовой – столовой, которой пользуемся только в особых случаях. Последний раз, когда мы ели в столовой, был в мой двадцать первый день рождения, больше трех лет назад. Вот о насколько особенном случае я говорю. Открываю окрашенную под дерево дверь и, заходя, вижу огромный стол из красного дерева, занимающий большую часть комнаты, он красиво накрыт, на нем стоит полный набор посуды Роял Доултон7, включая хрустальные бокалы для вина и серебряные столовые приборы.
И она посадила врага моего сердца во главу стола, где никто прежде не имел удовольствия сидеть. Это было место моего дедушки за столом, и даже Джордж не удостаивался такой чести.