32
буквально означает «пристальное всматривание». Естествоиспытатель сосредоточивает свое внимание на объектах и явлениях окружающего его внешнего мира. Художник (в широком
смысле этого слова),философ постигает «глубины духа», по словам Гегеля, направляя «свой умственный взор на внутренний и
внешний мир»26. Мистическая интуиция ориентирована исключительно на «вглядывание в себя», т. е. на самоанализ, самонаблюдение.
О те, кто взыскует бога!
Нет нужды искать его, бог — это вы!27
Суфийская гносеология напоминает своеобразный герменевтический круг: в ней та же логика движения от субъективности
к субстанциальности, от самопознания человека к познанию
бога и вновь возвращение от целого к частному.
В одной из притч Руми суфий, отправившийся с приятелем
гулять в сад, вместо того чтобы любоваться красотой природы, уединился и сидел с низко опущенной головой. На вопрос приятеля, почему он не смотрит вокруг, на «знаки божественного
милосердия», тот ответил, что эти «знаки» лучше зрить в своем
собственном сердце28. Тому же учит великий поэт Джами, вкладывая в уста Искандера (Александра Македонского) такие
наставления:
Пусть видят мир свой внутренний они
И дети их во все земные дни;
Пусть свой духовный строй узрят навек,
Как лик в зерцале видит человек,
Познания знак в душе разумных…29.
Установка на постижение Истины посредством познания самого себя может показаться противоречащей требованиям самозабвения, уничтожения личного «я», о которых мусульманские
мистики напоминают постоянно. Противоречивости здесь, однако, нет, ибо имеется ь-виду забвение того «я», которое является
феноменальным, во ьмя обнаружения истинного, сущностного.
Разрушил дом и выскользнул из стен,
Чтоб получить вселенную взамен.
В моей груди, внутри меня живет
Вся глубина и весь небесный свод30.
Средневековый пеэт-суфий говорит о необходимости освобождения от земной скорлупы, где скрыта сердцевина «я» —микрокосм. Человеческие страсти, мирские предрассудки, обусловленные господствовавшими в обществе нравами, установки, навязываемые официальной религиозной доктриной,— все это
«наносное», мешающее познанию своего, а следовательно, и божественного «я».
Выдающийся суфий IX в. Баязид Вистами писал: Я сбросил самого себя, как
змея сбрасывает кожу. Я заглянул в свою суть и…
о, я стал Им!31.
3 Зак. 1126 33
Широко используя принятую в мировой мистической литературе символику, суфии сравнивают человеческое «я» с домом^
который должен быть расчищен или даже разрушен, а затем
выстроен заново во имя обнаружения истинного «я».
Я—дом, но дом забытый испокон.
И чтобы его избавить от проклятья,
Он должен быть очищен, обновлен,
Обмазан глиной божьей благодати.
Это четверостишие из «Книги скорбных песнопений» 32 христианского мистика армянского поэта Григора Нарекаци (951 —1003) созвучно написанным два столетия спустя строкам иа
«Маснави» Джалала ад-Дина Руми:
Он сказал себе: «Если клад в моем доме,
Тогда почему я нищ и сир?
Рядом с кладом я чуть не умер от голода…»
Разрушив дом во имя золотого клада,
Сможешь выстроить дом лучше прежнего,
Прегради путь воде и вычисти русло реки,
А затем пусти в него воду, пригодную для питья 33.
Суфии подчеркивают, что данные положения согласуются с
духом священной книги мусульман. При этом они ссылаются на
аят Корана (33:72), который гласит: «Мы предложили залог34
небесам, и земле, и горам, но они отказались его понести и
устрашились его; понес его человек…», и толкуют аят как подтверждение предназначенности человека быть вместилищем
божественного. Невежество человека объясняется тем,, что он, по мысли суфиев, забыл о своем высоком предназначении и
ищет Истину (клад) повсюду, но только не в самом себе. Между тем путь к познанию бога лежит через отрицание внешнего
«я» и утверждение «я» истинного:
Тебе подобает освободиться от покрова,
о обладающий сердцевиной.
Избери смерть и разорви покрывало.
Но не такую смерть, чтобы сойти в могилу,
А смерть, ведущую к духовному обновлению,
дабы войти в Свет…35.
Смерть феноменального «я» открывает путь к сущностному
знанию, когда отсутствует расчлененность на объект — субъект
и постигается Истина единства бытия.
Истина есть ты сам, но не просто
твое телесное «я».
Твое реальное «я» выше, чем «ты» и «я».
То видимое «ты», что принимаешь за себя,
Ограничено в пространстве, а реальное
«ты» не ограничено.
Зачем, о жемчуг (истинное «я».— М, С),
сидишь ты в своей раковине?
Считай себя не просто сахарным тростником,
но настоящим сахаром.
Внешнее «ты» чуждо твоему реальному «ты»,
Склонись к своему реальному «я»,
оставь это двойное «я» зб.
34
«Поводырем» суфия в постижении истины является любовь, эмоции, будоражащие воображение, без которого «ныряльщику» не под силу достать из океанских глубин «перлы мудрости».
«Тот, у кого нет активного воображения, никогда не постигнет
существа проблем, он слепец»,— утверждал Ибн Араби 37. Воображение рождается в любящем сердце, «наука сердца» про-
тивоиоложла рассудочному знанию.
В суфийской символике сердце предстает одновременно и
вместилищем божественного, и своеобразным органом мистического познания. Согласно знаменитому хадису «кудси», Аллах
заявлял: «Не небеса и не земля, а лишь сердце моего верного
слуги содержит Меня». Оно подобно зеркалу, в котором отражен свет божий, но чтобы узреть в нем лик господень, его
должно соответствующим образом отполировать. Все усилия
вступившего на путь поиска Истины направлены именно на
полировку, т. е. на моральное совершенствование.
Утверждая, что Знание содержится в сердце, мистик имеет
в виду фактически Знание в вере, которой обладает истинно
любящий бога — обьект познания. Неудовлетворенный рацио-
нальными объяснениями вечной тайны мироздания, человек часто склонен был обращаться к вере как к средству освобождения от мук неведения и достижения душевного равновесия. Но
спасительной вера оказывалась лишь при условии безграничной
любви к объекту веры — Абсолютному Бытию.
Высказывалось мнение, что концепция любви была «открытием» христианства, что она восходит’ к Посланиям апостолов
Павла и Иоанна; некоторые усматривают ее ‘истоки в Ветхом
завете38. Думается, однако, корни этой концепции лежат
значительно глубже, идея «кто не любит, тот не познал Бога» 39 отчетливо выражена еще в древнеиндийских религиозно-
философских текстах, особенно в «Бхагавадгите»: Но ни Ведами, ни дарами,
ни аскезой, ни жертв приношеньем
невозможно Мой облик увидеть,
тебе явленный ныне, Арджуна,
Делай все, лишь ко Мне устремляясь!
Возлюби Меня, путы отбросив!
Отрешись от вражды ко всем тварям! •—
так ко Мне ты придешь, Арджуна40.
Что касается ислама, то ряд аятов Корана тоже могут интерпретироваться как указания на то, что Истина познается
сердцем через любовь к богу. Недаром М. Икбал писал: О ищущий разгадку тайны вечности,
Если открыты глаза сердца, спадают покровы
с судеб мира41.
Впрочем, надо признать, что ни в Коране, ни в сунне идея любви к богу не получила сколько-нибудь широкого развития. Ее
заглушил доминирующий в мусульманском вероучении мотив — смирение, покорность перед всемогущим, вездесущим и
3* 35
карающим Властелином. Полное звучание эта идея обрела в
исламском мистицизме. Тема любви к богу, ставшая центральной в суфизме, с особой силой проявилась в поэзии, где бог ассоциируется с возлюбленной, а поэт — с влюбленным.
Я в этот мир пришел в тебя уже влюбленным,
Заранее судьбой на муки обреченным.