Однако эти отношения — при недостаточном количестве вполне надежно прочитанных документов — не могут, очевидно, быть предварительно установленными для данного периода времени с полной достоверностью, точно так же, как и значение, и распределение частного земельного владения наряду с давно de facto присвоенными в собственность ленами и дарениями, находившимися в руках магнатов. Разделение всей земли на три части между царем, нфецами и воинами, о котором говорят греческие писатели, есть в лучшем случае преувеличение (Э. Мейер, по-видимому, считает его соответствующим действительности). Что почти половина всей земли принадлежала воинам (μάχιμοι), как пришлось бы признать с арифметической точностью, руководствуясь показаниями Геродота, совершенно недопустимо; владения храмов, даже при Рамзесе III не превышали ¹/₈, самое большее ¹/₅ земли и часто переходили в другие руки, а иной раз подвергались также и секуляризации (Амазис), а в позднейшее время, как это можно документально доказать, никогда больше не были так значительны, как при Рамессидах. Значительное расширение земли, отданной в ленное владение «магнатам» в позднейшее время, также не подлежит сомнению. Но царь оставался крупнейшим землевладельцем (Grundherr). Фактическое положение крестьян, которые составляли массу населения, — поскольку это не были «воины» или люди в каком-нибудь другом смысле привилегированные — было едва ли лучше положения феллахов[149] в позднейшие времена. В глазах античных писателей египетский крестьянин — всегда пролетарий, для которого бюрократическое государство есть совершенно такая же чуждая ему власть, как для русского русская бюрократия, который арендует землю за ничтожную плату для нищенского удовлетворения своих потребностей и гордится ударами кнута, полученными за утайку податей. При рафинированной всеобъемлющей системе барщин и податей, которую греки принимали за «кастовый строй», отношение крестьянина к государственному механизму и не могло быть иным, независимо от того, является ли он «арендатором» или «собственником». Ведь мы знаем, как происходит в Египте «сбор податей»: неожиданно появляются чиновники, начинается, при воплях женщин, всеобщее бегство и погоня; пойманных недоимщиков побоями и другими истязаниями вынуждают к «professio»[150], которого только и надо чиновникам (они ведь должны отвечать за определенное количество податей соответственно кадастру). В таком виде предстает «государство» перед людьми Востока (как и перед русским крестьянином). Вот где корень той глубокой антигосударственности (Antipolitismus) восточных народов, в отношении к которому христианство апостола Павла является уже сильным приспособлением.

Указывает ли двойственность словоупотребления, принятого в Птолемеевскую эпоху — «собственная» (Ιδιωτική) и «благоприобретенная» (ιδιόκτητος) земля — на ограничение прав выкупа (Retraktrechte) наследственного имения (существовавших в течение всего периода, предшествовавшего Птолемеям), определить, конечно, невозможно. Во всяком случае уже указы первых Птолемеев предполагают существование частной продажной земли, и нет ни малейшего основания видеть в этом нечто новое. О существовании мелкой собственности — которую при делимости в древности царских жалованных земель естественно предполагать — в эпоху позднейших фараонов говорят инвентарные оплси переходившего по наследству имущества, в которых так часто попадаются «сады».

Прикрепление земли к семье и сохранение многоженства делали, естественно, очень важным для жены закрепить свое собственное положение и положение своих детей контрактом, тем более, что в области отношений между полами, по свидетельству источников, в это позднейшее время существовала полная свобода договора и свобода развода. Контракты об общности имущества, контракты о вдовьем имуществе, установление определенных рент (в частности, как впоследствии в исламе, раз и навсегда определенных денег на хозяйство для жены) встречаются наряду с особенно часто встречавшимися контрактами о переводе всего состояния мужа на детей жены, в частности на старшего сына, вероятно соответствовавшем по своему значению английской entail-system[151]. Существование «пробного года» в браке у египтян — басня. Αγραφος γάμος[152] эпохи Птолемеев есть, очевидно, первоначально брачные отношения без «брачного контракта», т. е. когда муж не приобретал manus[153] над женой путем уплаты ее цены, но — как и в римском «свободном браке» — получал власть над детьми.

В общем встречаются почти все те же важнейшие договоры, какие мы встречаем и в вавилонском праве, например, даже продажа себя в приемные сыновья.

Рабы встречаются в числе имущества, переходящего по наследству, наряду со скотом, домами, садами; они никогда не были многочисленны даже и в»позднейшем Египте, кроме, как у царя, жрецов и чиновников. Отчетливой общей картины аграрного строя периода позднейших фараонов, несмотря на все отдельные подробности, мы все-таки пока не имеем.

Египет провел в жизнь два учреждения впервые и притом в совершенстве, какого они никогда более не достигали: а) принцип литургии, прикрепления владения к государственной функции, владельца — к функции и к владению и б) бюрократическое управление. Оба эти принципа в позднейший период античной истории победоносно распространилась отсюда на весь мир, а вместе с ними, как их неразлучная тень — и «аполитизм» покоренных народов, корни которого отнюдь не в одном уничтожении национальностей. Затем, по-видимому, возможно, что из Египта ведут свое начало важные в смысле техники производства формы античной организации труда, а именно: 1) хозяйство при помощи дисциплинированных, живущих в казармах несвободных рабочих (έργαστήριον — эргастерий); 2) несвободная работа на дому (die unfreie Heimarbeit); 3) барский двор, ведущий хозяйство с помощью колонов (der Kolonen-Fronhof), и 4) их различные комбинации, между тем как, с другой стороны, формы частного предприятия и эксплуатации капитала, по-видимому, имеют своей родиной Вавилонию.

Глава третья.

ИЗРАИЛЬ

В известной мере достоверные сведения об условиях, в которых жил Израиль до Исхода, мы имеем в тексте тех «Законов»[154], которые восходят, несомненно, к более древнему периоду и в силу своего предполагаемого божественного происхождения в сравнительно большой мере гарантируют достоверность предания. Мы должны бросить беглый взгляд на иллюстрируемые ими условия, хотя бы потому, что только здесь, по-видимому, мы имеем из уст самого народа свидетельство о временах, предшествовавших городской оседлости, государственной власти и власти духовенства. Конечно, предположение, будто в древнейшем «Законе» (Исход, 19 и далее) мы имеем дело с какими-то «первоначальными» условиями, с правом первобытного народа земледельцев, еще не носившего на себе никакого городского и денежно-хозяйственного отпечатка, совершенно неприемлемо, как это среди новейших исследователей признает в особенности А. Меркс, хотя он усиленно подчеркивает большие различия в культурном отношении между временем, к которому относится этот «Закон», и эпохой Второзакония. Несмотря на большое — как и повсюду — значение скота, как важнейшего источника имущественных различий, одно не подлежит сомнению: настоящим бродячим народом, или «племенем бедуинов», исторические израильтяне, и даже их господствующие классы, не были никогда[155]: у них не было замечено не только верблюдов, но и лошадей; вол, как и в древнейшем Риме, является прежде всего рабочим скотом. Кожа (как и в Египте) являлась древнейшим материалом для одежды. Хлеб в качестве главного продукта питания, а наряду с ним овощи и вино, встречаются с самого начала, точно так же и оливковое масло; в повседневном обиходе мясная пища встречается, конечно, только за царским столом; остальной народ забивает скот лишь по праздникам (и то под видом жертвоприношения); но, например, о каком-либо особом значении сыра (как в Древней Греции) мы ничего не знаем. Из скота, владение которым здесь, как и всюду, считается признаком богатства и количество которого в руках царя достигает больших размеров, большую роль играют овцы (вследствие особенностей почвы и по мере того, как все более и более распространяется ношение шерстяного платья). Обработка земли (соха и удобрение полей, по-видимому, были развиты слабо), а приготовление хлеба (ручная мельница, квашня) оставалось на довольно первобытной ступени.