Наследование государственных должностей в Новом царстве совсем отошла на задний план перед чисто бюрократическим «повышением» чиновников; точно так же и жречество при Рамессидах переходит (см. выше) в ведение писцов. Несмотря на это, внутри этого бюрократического механизма каждый в отдельности естественно смотрел на свое место, например, на место «набольшого»[139] одной из упомянутых выше групп рабочих (прототип греческого ήγεμών τοΰ έργαστηρίου[140]), как на «обеспечение», как и теперь на это смотрит каждый чиновник: наместники хвалятся иной раз, между прочим, и тем, что «ни у кого не отнимали его группы рабочих». Но юридически в принципе существовала, конечно, неограниченная сменяемость должностных лиц. Однако, некоторые функции, например, имеющие отношение к очень важному в религиозном смысле обряду погребения (как, например, профессия «бальзамировщика трупов»), как связанные с распоряжением местами погребения, действительно стали совершенно неотъемлемо принадлежать на правах собственности определенным лицам и исстари юридически рассматривались как объекты наследования и предмет распоряжений inter heredes[141], из которых каждое нуждалось, однако, в согласии заинтересованного в повинностях, связанных с данной должностью, землевладельца (каковым является государство или, в большинстве случаев, храм).

Благодаря обширности царских и храмовых земельных владений, памятники говорят обыкновенно о владениях людей, сидящих на земле фараона или на храмовой земле (nefer hotep) в качестве ленников или колонов. Поэтому в них распоряжения, в частности распоряжения о порядке наследования, но также и передача земли отдельным лицам, например, жрецам, совершаются с согласия одного из этих двух крупных землевладельцев (Grundherrn), как раз в противоположность контрактам о передаче земельной собственности в древнейшую (Тинитскую) эпоху (но зато в полном соответствии с порядком передачи ленов, находящихся в руках государственных чиновников, в частности номархов, в Древнем царстве). Нуждались ли и другие акты передачи прав на землю в особой концессии, нельзя утверждать с полной достоверностью, но, впрочем — именно в эпоху теократии (конец эпохи Рамессидов) и для отчуждения за пределы семьи — это представляется возможным. Скотом (и иной раз рабами), принадлежавшим колонам, можно было распоряжаться, по-видимому, лишь с согласия землевладельца (Grundherr). Сами колоны, конечно, были прикреплены к земле, но, по-видимому, подлежали юрисдикции государственных судов.

Тем, что право на землю в действительности было главным образом обязанностью (исполнять связанные с владением землей повинности), вполне удовлетворительно объясняются те остатки семейного уклада, которые можно наблюдать еще и в гораздо более позднюю эпоху: например, упомянутое выше (предполагаемое) положение старшего (или старших), как представителя семьи перед государством (или храмом, или землевладельцем) (Grundherr). Сюда же относится также и находящееся в связи с этим иногда встречающееся понятие о владении, как о семейном владении, встречающееся иногда, но не господствующее общее хозяйство (Kommunionwirtschaft) (судя по домашним хозяйственным записям) и связанные с этим права на наследство и права ретракта (обратной покупки), которые или старались совсем парализовать, отчасти с помощью заклятий (durch Huchformein — к этому средству прибегали привилегированные сословия, имевшие право быть представителями бога на земле и потому имевшие право и заклинать, отчасти испрашиванием божественной санкции при разделах наследства), или принимали в расчет, упоминая в виду этого в контрактах детей. Сюда же примыкает и то, очевидно, связанное с существованием этих семейных общин, явление, что арендаторами земли (даже при аренде мелких участков) очень часто являются товарищества (представитель и его сотоварищи). Сюда же, наконец, может быть, относится и то, что еще и в позднейшее время при передаче земельных участков из одних рук в другие избегали упоминать цену: Ревилью, может быть, и прав, утверждая, что в этом сказывается принципиальный момент: право на землю, как неразрывно связанное с повинностью, не есть предмет обмена — только путем полюбовной сделки между членами семьи можно менять временного пользователя. Но, по-видимому, были и сакральные причины, препятствовавшие признанию особого положения денег как средства обмена: эпоха Древнего царства не знала денег, и ставшие стереотипными схемы допускаемых религией контрактов, позволявшие только обмен земли на землю или простую передачу («дарение»), может быть, имеют с этим связь. Мы начинаем чувствовать твердую почву под ногами лишь во времена Амазиса[142], т. е. когда национальный характер Среднего царства уже изменился благодаря иноземному владычеству.

После эпохи Рамессидов развитие, по-видимому, двигалось вперед среди противоположных течений, обусловленных сменявшимся господством то азиатских, то эфиопских влияний. Иноземное влияние объясняется окончательным устранением, благодаря созданию постоянного наемного войска, и без того изначально слабо развитого национального ополчения и все возрастающим значением состоящего по преимуществу из иноплеменников профессионального войска, которое служило опорой владычества фараона. Перенесение в Египет азиатской военной техники — коня и боевой колесницы — в эпоху господства гиксосов и в период последующих завоевательных войн привели к возникновению класса профессиональных воинов. Затем владычество сменявших друг друга иноземных племен привело к тому, что чем дальше, тем все более и более, по крайней мере фактически, иноплеменные солдаты и нередко крепостные (Leibeigenen) царя вместе с жрецами делили между собой власть над страной, со времен ассирийского завоевания никогда более на сколько-нибудь продолжительное время не видевшей свободы. Захват власти жрецом Аммона, затем ассирийская и эфиопская династии, в промежуток захват власти Бокхорисом, затем греческие влияния при Амазисе, далее, после персидского завоевания, борьба эфиопской, персидской и поддерживаемой греками туземной династий[143], приводившая нередко к отделению на долгие времена Верхнего Египта от Нижнего, — все это не давало установиться в Египте сколько-нибудь прочному политическому порядку вплоть до времен Лагидов. Тот тип, какой представляет собой страна при их режиме, в смысле меры свободы оборота, создался, конечно, лишь постепенно. Греческая традиция приписывает именно Бокхорису основные нововведения, изображая его наподобие эллинских «эйсимнетов»[144]: допущение очистительной клятвы, уничтожение долговой кабалы и, прежде всего, свободную отчуждаемость земли. Может быть, способ, каким Ревилью старается установить это, отчасти свидетельствует о богатстве его фантазии, но все-таки, по-видимому, не подлежит сомнению, что развитие менового хозяйства (Verkehrswirtschaft) было делом прежде всего азиатских влияний и затем антитеократической нижнеегипетской тирании, с которыми боролась теократия жрецов Аммона, опиравшаяся на захвативших престол эфиопов и на частью эмигрировавшую в Эфиопию касту воинов. Приблизительно во времена Бокхориса начинают появляться демотические контракты вообще и контракты о передаче земли в частности. Таким образом, действительно, по-видимому, произошла перемена в праве, регулирующем оборот, и, в частности, в земельном праве, даже, пожалуй, и секуляризация земли, с чем совершенно согласуется факт сожжения Бокхориса, как святотатца, восторжествовавшими сторонниками жреца Аммона (который является представителем принадлежащей богу верховной собственности на землю).