Мы сделали много и свои обязательства перед миром выполнили, то есть отнеслись к своим обязательствам в Женеве с чувством высокой ответственности.

А что США? Я привел факты, и, естественно, перед нами вновь и вновь вырастал вопрос, чего же хотят США, если судить не по заявлениям, а по реальной политике? Администрация уходила не то что от разрядки, но пугалась всякого потепления. Я должен был честно сказать советскому народу, в чьих интересах проводится эта политика. И в самом деле, не американский же народ заинтересован в нагнетании военных угроз. Надо было сказать о военно-промышленном комплексе США, который, подобно древнему Молоху, пожирает не только колоссальные ресурсы американского и других народов, но и плоды усилий по ликвидации угрозы ядерной войны.

Естественно, наш народ беспокоит СОИ. И мы говорили об этом не раз. Но может быть, нас снова хотят запугать? Может быть, перестать «бояться» СОИ.

Конечно, недопустимо безразличие. Мы видели, что, хотя миллионы американцев — в их числе видные политические и общественные деятели, простые граждане, ученые, священники, школьники и студенты — выступают против СОИ, как и против ядерных испытаний, определенные круги в США просто помешались на программе «звездных войн». И это тем опаснее, что является прямым результатом идущей там бурным ходом милитаризации политического мышления.

Но все-таки следовало напрочь избавиться от впечатления, которое создано не нами. Ведь ставка делается как раз на то, что СССР «боится» СОИ, а значит, надо его пугать ею морально, экономически, политически, в военном плане. Поэтому на СОИ и нажимают, чтобы нас измотать. И мы решили сказать: да, мы против СОИ, потому что мы за ликвидацию ядерного оружия. СОИ делает мир еще более неустойчивым. Но для нас это проблема не боязни, а ответственности, ибо последствия будут непредсказуемы. СОИ не укрепляет безопасность, а разрушает остатки того, что еще может служить безопасности.

Выступая в Тольятти, я решил еще раз сказать, что наш ответ на СОИ будет эффективным. США рассчитывают, что мы будем создавать аналогичные системы, надеются оторваться технологически, использовать технологические преимущества. Но мы, руководство СССР, знаем, что для нашей науки и техники нет ничего невозможного из того, что могут сделать США. Для уничтожения СОИ достаточно затратить в 10 раз меньше средств на создание контрсистемы.

Таким образом решили окончательно развенчать демагогию насчет того, что мы испытываем страх перед СОИ.

В этом своем выступлении я повторил формулу съезда: на большую безопасность не претендуем, на меньшую — не пойдем.

Итак, подводя итоги прошедших месяцев после Женевы, мы хотели сказать Западу, Соединенным Штатам, да и всей НАТО, что ни в коей мере не отказываемся от своей линии на мир, но в своих делах учитываем реальную политику Запада. Выпрашивать мира не будем. Не раз давали ответы на любой вызов, сможем дать и на этот.

Казалось бы, естественным ответом США на наши инициативы и действия после Женевы было пойти навстречу, откликнуться на ожидания народов. Но этого не произошло. Правящая группировка поставила узкие интересы выше интересов человечества и своего собственного народа. Причем немаловажно, в какой форме это сделано — демонстративно, вызывающе, с полным пренебрежением к мнению мирового сообщества.

Такое поведение говорило о том, что чувство ответственности вновь спасовало перед привычкой к вседозволенности.

Надежды, возникшие после Женевы, повсюду, в том числе и в американском обществе, скоро сменились разочарованием. Ибо в реальной политике США все осталось по-прежнему.

Апрель 1986 года преподнес нам тягчайший урок, как может вести себя атом, вышедший из-под контроля, даже атом мирный. Я говорю о трагедии в Чернобыле. О том, как и почему она случилась, о ее последствиях сказана вся правда. Уже состоялся суд над основными виновниками катастрофы. Мир знает, что было предпринято у нас в стране для того, чтобы уменьшить масштабы беды.

Мы многократно обсуждали случившееся в Политбюро ЦК. После получения первой информации мы поняли — ситуация очень серьезная, и мы несем ответственность и за оценку происшедшего, и за правильность выводов. Наша работа на виду у всего народа и у всего мира. Думать, что мы можем ограничиться полумерами и ловчить, — недопустимо. Нужна полная и объективная информация о происшедшем. Трусливая позиция — недостойная политика. Нет никаких таких интересов, которые понуждали бы нас скрывать истину.

Советское руководство непосредственно занималось всем процессом ликвидации последствий аварии. В этом мы видели свой долг перед народом и свою международную ответственность. На ликвидацию последствий аварии были брошены лучшие научные, медицинские, технические силы. Нам помогли — и это мы высоко оцениваем — зарубежные ученые, промышленные компании, медики, в том числе американские. Мы, наконец, сделали важнейшие для себя выводы по дальнейшему развитию ядерной энергетики.

Самоотверженными усилиями многих десятков тысяч людей, при всенародной поддержке, в том числе материальной, удалось ограничить последствия аварии. Но мы не считаем, что можно успокоиться. Мы не склонны упрощать обстановку ни для себя, ни для других.

Работа продолжается. Она займет годы, хотя вся ситуация, повторяю, находится под контролем.

А ведь речь идет об аварии всего лишь одного реактора! Чернобыль беспощадно напомнил, что ждет всех нас, разразись ядерная гроза.

Не буду возвращаться к тем небылицам, которые сочинялись в связи с Чернобылем. Скажу лишь, что мы высоко оценили сочувствие и помощь тех, кто сердцем откликнулся на беду, но и еще раз увидели, сколько злобы и недоброжелательства накопилось в мире.

Мы видели, что милитаристская партия в США (я говорю не о республиканской и демократической партиях, а о тех, кто связал себя намертво с военным бизнесом) испытывает аллергию даже к малейшему смягчению отношений между нашими странами. Эта партия делала все возможное и невозможное, чтобы побыстрее забыть Женеву, выветрить дух Женевы, убрать с дороги какие бы то ни было ограничители и беспрепятственно продолжать гонку вооружений, включая новое космическое направление.

Вместе с тем мы хорошо понимаем, что милитаристской партией далеко не исчерпывается весь политический спектр в США. Американские политические деятели, придерживающиеся реалистических позиций, трезво оценивающие мировую обстановку, выступали за продолжение переговоров с СССР, за поиски путей нормализации советско-американских отношений, учитывая, что гонка вооружений ведет к серьезным негативным последствиям и для самих США. Но так или иначе верх брали, как это уже не раз случалось, интересы милитаристской группировки.

Возможность полномасштабной, результативной советско-американской встречи в верхах таяла. Проведение новой встречи лишь с целью обменяться рукопожатиями, продолжить знакомство было бы делом несерьезным, более того, бессмысленным.

И все же мы не могли принять американского «нет» в ответ на наши настойчивые усилия сблизить позиции, выработать разумный компромисс. Сознавали, что нужен крупный прорыв, что время работает против интересов человечества. Тогда и возникла идея проведения промежуточной советско-американской встречи, с тем чтобы дать по-настоящему мощный импульс всему делу ядерного разоружения, переломить опасные тенденции, повернуть ход событий в нужном направлении. Президент США принял нашу инициативу. Это обнадеживало. Так был открыт путь к встрече в Рейкьявике в октябре 1986 года.

Уже в ходе первой беседы я сказал президенту, что после Женевы удалось привести в движение сложный и обширный механизм советско-американского диалога. Но этот механизм уже не раз давал сбои: по главным вопросам, которые беспокоят обе стороны, — как отвести ядерную угрозу, как использовать полезный импульс Женевы, как выйти на конкретные договоренности — движения нет. И это весьма нас беспокоит. Я говорил президенту, что женевские переговоры задыхаются в нафталинном хламе. На переговорах в воздухе плавает 50–100 вариантов и не просматривается одного-двух, которые реально работали бы на прогресс переговоров.