— Спасибо, брат! — Юрий Всеволодович ждал худшего и был рад, что так обошлось, хотя Городец на Волге, как его еще называли, был мал и беден.
Впоследствии он вымолит себе Суздаль, но до того, как переберется на новое место, натерпится бед от набегов булгар, натерпится и нужды.
Шесть веков спустя нашли на Липице доспехи Ярослава Всеволодовича. Тот тоже в страхе, полуодетый, примчался в родовую вотчину Переяславль, закрылся в городе, намереваясь выдержать осаду. От бессилия и неудачи в напавшем на него бешенстве бессмысленно расправился он с пленными новгородцами, чем вызвал неудовольствие и бояр своих и дружины. Когда следом подошел к Переяславлю Мстислав Удатный, тесть Ярослава, пришлось распахнуть перед ним ворота. С поникшей головой просил Ярослав прощения.
— Из-за тебя сотворилось много зла, — ответствовал князь, отнял у Ярослава свою дочь, а его жену, и несколько лет не внимал его мольбам отпустить жену к мужу. Вернувшись же, в первый год родила она ему сына Александра, будущего князя Александра Невского.
Из всех междоусобных княжеских распрей битва на Липице была самой страшной, самой кровавой. «Не 10 бо убито, ни 100, но тысяща тысящами», — сообщает летописец.
В непрекращающихся княжеских стычках обескровела Северо-Восточная Русь. А воинская сила была нужна: с востока уже надвигались на русские земли полчища неведомого народа, названного потом татарами.
9
Великий князь владимирский Константин Всеволодович умирал. Он знал, что наступает прощание с жизнью, и был кроток и просветлен. Утром лекарь Феогност дал ему возбуждающий травяной настой, ему стало лучше. Потом исхудавшие до прозрачности пальцы его стали судорожно перебирать края меховой полости, которой он был укрыт. Заметив это, Анна Мстиславна сжала лицо ладонями, глухо застонала. В опочивальне находились епископ Кирилл и воевода Попович. Епископ уже причастил и исповедал умирающего.
— Что ты? — откликнулся князь на стон княгини, он нашел в себе сил улыбнуться. Но тут же лицо его исказилось, он забеспокоился, — Брат… Брат Юрий?
— Да здесь он, здесь. Сейчас позовут.
— Позови… Всех позови…
Воевода Попович сидел насупившись, хмурый.
— Князь, — с настойчивостью в голосе сказал он. — Князь Константин Всеволодович, передай княжение сыну Васильку. Буду ему оберегой! Решись, князь, все мы того хотим.
Больной долго молчал, словно обдумывал сказанное, хотя все у него было давно решено.
— Нет… Тебе верю, Александр, будешь оберегать сына. Верю… Брат не успокоится, пойдет на вас… Опять смута…
В опочивальню стали входить бояре, вошел и Юрий Всеволодович, огрузший в последнее время, отяжелевший, с набрякшими веками, с плотно сжатым ртом. Скромно отступил в сторону.
— Подойди! — позвал Константин Всеволодович. И когда тот приблизился, продолжал отвердевшим голосом: — Тебе завещано наследовать княжество. Слышите, бояре?
— Слышим! Слышим! — закивали бояре. — Слышим, милостивец!
Воевода Попович тяжело дышал, был бледен. Понимал, что оставаться под тяжелой рукой Юрия Всеволодовича он не сможет, князь никогда не забудет старые обиды.
Константин Всеволодович продолжал:
— Старшему сыну Васильку даю Ростов, Всеволоду — Ярославль, меньшому моему — Углич. Клянись, князь, что не нарушишь моего слова.
— Как перед богом! — Юрий Всеволодович перекрестился. — Клянусь, брат, помнить твое слово. Целую крест…
— Слышите, бояре?
— Слышим! Слышим!
…В Северо-Восточной Руси появились два новых княжества: угличское и ярославское. Шел 6726 год, или 1218, что одинаково.
Глава первая. Ярославль
Красив град Ярославль, что стоит по-над Волгой, на торговом пути.
С обрывистого мыса — Стрелки — видны на многие версты низменные ровные места, нескончаемые лесные дали. Сосняки на песках, глухой ельник с родниковыми ручьями; Которосль разрезает правый берег Волги, за Которослью тоже леса вперемежку с топкими болотами. Только сам город будто выпрыгнул на крутой волжский берег, выпрыгнул, чтобы обозреть окружавшие его дебри.
Идут ли купеческие струги с низовьев Волги, спускаются ли сверху — причаливают у зеленого мыса. Под знойным летним небом за полосой береговых лип блестят островерхие крыши боярских хором, добротных свежесрубленных купеческих изб, высятся маковки больших и малых церквей— чаше деревянных. Дальше к Которосли, за Медведицким оврагом, в ремесленных слободах дома поплоше, поприземистее, встречаются горелые пустыри — память о Батыевом нашествии. Два десятка лет назад навалились на Русь несметным числом татаро-монгольские полчища. Рушили города, беспощадно вырезали население, молодых и здоровых угоняли в свои степные кочевья. Плач и стон пронесся над землей.
Ярославские воины ушли на зов великого князя владимирского, Юрия Всеволодовича, на реку Ситъ и там в неравной битве сложили головы. Татары сровняли с землей городские защитные стены, засыпали оборонительные рвы. Градчане, кто сумел укрыться, сбежали в леса, и когда-то шумный торговый Ярославль омертвел…
Но ушли в ненасытной жадности захвата новых земель басурмане, возвратились из лесов беглецы, постепенно, в одиночку и группами, добирались с Сити избежавшие злой участи израненные воины.
Неистребима жизнь — понемногу строились, обживались.
1
В 6765 году, а по-нынешнему исчислению, от рождества Христова, 1257-м, начало лета выдалось на редкость сухое. Вода в реках быстро спадала, и это торопило торговых людей. К пристани причаливали суда, пришедшие сверху и снизу Волги: разгружали привозной товар, укладывали в трюмы — местный. Особенная спешка была у купцов, которым предстояло еще подняться по Которосли до Ростова Великого.
Жаркое июньское утро…
С жадным криком носились над водой чайки, схватывая с поверхности все, что казалось съедобным. Густо пахло смолой и сырой тиной. От бepeгa вверх по склону тянулись к торговой площади подводы. На телегах зерно и кожи, мед в липовых кадках, меха, льняное масло, про-сольная рыба и живая, в мокрых корзинах со льдом. Иногда проходили возки с товарами купцов из дальних мест — у тех ценные узорчатые ткани, тонкое сукно, серебряные и металлические изделия, женские украшения. Среди простых домотканых рубах мелькали в толпе яркие бархатные кафтаны. Кого только не было на берегу в этот воскресный торговый день! Купцы всех достоинств, воины из охраны, без которой не отваживались пускаться в дальний путь торговые люди, плотники-мастера, тут же на ходу чинившие потрепанные суда, нищие, просто любопытные. Бывалому человеку потолкаться на шумливом берегу в диковинку, не то что сопливому малому — Фильке.
Филька, долговязый подросток с тонкой шеей, веснушчатый, с взлохмаченными волосами, — приемный сын старшины кузнечного ряда Дементия Ширяя, — стоял, открыв в изумлении рот, глазел на причаленные струги, людскую круговерть возле них, дивился богатым товарам. Не часто приходилось бывать на Волге: спозарань до темки торчали в кузнице; это сегодня тятька Дементий отпустил по случаю. Прибежал вместе с дружком своим Васькой Звягой, тоже сыном слободского кузнеца. Все на свете забыл отрок— даже Ваську проглядел, куда-то тот подевался, — само собой приходили мысли: «Эх-ма! На струге бы да куда подальше, чай, там города не хуже нашего. Посмотреть бы, что ль… Наняться по хорошей цене в работники к купцу, а после заявиться домой: смотри, тятька, вот серебряные гривны, а вот товары — сами в купцы вышли. Бросай свою копченую кузню, торговать едем — прибытку больше. Небось зарадуется!»
Веснушчатое круглое лицо само собой растягивается в счастливой улыбке. Поискал взглядом Ваську — а чего, Ваську тоже можно с собой взять, с дружком веселее, — и вдруг опомнился, засомневался: «Не, не согласится тятька, зачем ему купцом, когда в городе он и так всем люб, и живет неплохо: по праздникам щи с говядиной на столе. К нему в кузню князь Константин запросто приходит».