Тяжелые думы тяготили старого боярина: «Своенравен, непоседлив князюшка. Может, по молодости?»

Вот и сейчас: не вошел — стремительно ворвался в палату, ворот рубахи на петельки не застегнут, волосы взъерошены, — и сразу нетерпеливо:

— Где купец?

— Будь здоров, княже, — мягко укорил Третьяк Борисович. — Виделись ли сегодня, запамятовал?

— Будь здоров, боярин-батюшка. — Константин блеснул зубами в улыбке, сел рядом на широкую лавку, покрытую мягким ковром. — Что сумрачен с утра? Али обидели тебя чем?

— Обид нет, чему мне обижаться, — слукавил Третьяк Борисович: на деле очень уж хотелось большей почтительности от молодого князя. Вздохнул: «Почтительность, она приходит с годами, когда всего перевидаешь». Поднял на Константина не по-старчески зоркие глаза: — О купце твоя забота, внучек? Похвально… Ну так поспрашивал я того купца. Олуха, работника его, тоже поспрошал. Несусвет какой-то в речах.

— Что же они говорят, боярин-батюшка? — заинтересовался Константин. — В чем несусвет?

— Темное дело… Работнику больше поверил. В нижней избе они. Сам попытайся дознаться.

Пошли в нижнюю избу — подклет. В углу на лавке увидел Константин лежавшего человека — белое, без кровинки, лицо, глаза, воспаленные лихорадкой. Человек дернулся, пытаясь встать, но только застонал.

— Лежи, — остановил его Константин. Подвинул легкое креслице поближе, сел. Третьяк Борисович опустился на лавку — из-за грузности своей побаивался креслиц.

— Прости, княже господине, что видишь меня таким, — слабо сказал купец. — Не чаял…

— Рассказывай.

— Да что же… — Купец с трудом, напрягаясь, все же сел, привалился спиной к стене. — Ростовский я. Почитай, все меня в Ростове Великом знают. Семен Кудимов… Шел с низу Волги от булгар, вез узорчатые ткани да так, по мелочи… Торопился по малой воде добраться домой. Притомились, заночевали, не дойдя Ярославля. На берегу ночевали — беда наша. Гадали, утречком по холодку войдем в Которосль, а там уж и дом рядом. Да и случилась такая напасть… Монах, княже, был среди них, он меня полоснул…

Князь даже рот приоткрыл, удивившись.

— У тебя в голове помутилось, лихоманка от боли, — сказал с сочувствием Константин. — Видано ли это, чтобы чернец с шатучими татями заодно?

— Верь, княже, черная ряса на ем. Хотя и темно было, разглядел.

Константин с сомнением покачал головой, взглянул на боярина.

— И мне так говорил, — сказал Третьяк Борисович.

— Работник где твой? Хочу от него услышать. Эй, кто там?

В двери показался княжеский ближний дружинник Данила Белозерец.

— Где его работник?

— В порубе я его держу, потому как говорили: пособник он татям.

— Веди его.

В низкую дверь избы вошел подталкиваемый дружинником работник купца, грохнулся на колени. Князь подозрительно и долго разглядывал его. Что-то ему показалось знакомое в облике парня.

— Что скажешь ты? Как все было?

По лицу парня было заметно, что он не испытывал никакого страха, больше того, смотрел на князя со скрытым любопытством.

— То же самое скажу, что говорил боярину. Татары на нас наткнулись, с ними познались.

Совсем удивился Константин.

— Откуда там быть татарам?

— Это мне неведомо, но их, поганых, я хорошо разглядел.

— А чернеца в рясе ты видел? — Константин стал подозревать: ему вспомнился монах, прихвостень татарский, много бед творивший простому люду. Да только откуда он мог появиться, давно уж в городе о нем ни слуху ни духу?

— Так видел чернеца?

— Не видел, княже.

— Как же вы ночью спали без охраны? Как рябцы, голову под крыло?

— Утомились сильно. Да и не очень сторожились. На ум не приходило, что такое может случиться: город-то, почитай, рядом.

— Как ты-то уцелел?

— В канавку свалился, меня не заметили. Темновато было.

— Темновато было, — передразнил князь. — И это ты так берег своего купца! Знаешь, что тебе, холоп, за это следует?

Парень понурил голову, вздохнул глубоко и обреченно.

— Прости, княже, спужался очень. Изумление в голове было.

— Может, в изумлении ты и татар видел? За татарами, что живут в Ахматовой слободе, никогда такого разбоя не замечалось. Так откуда же под городом быть татарам?

— Нет, княже, то были татары, — твердо сказал парень.

— Давно он у тебя в работниках? — спросил Константин купца.

— Какое, — махнул тот рукой. — Весельщиков-гребцов недоставало, а он подвернулся, детина крепкий, вот и взял.

Константин все пристальней присматривался к парню, доверия к нему не было. Сказал строго:

— Подозревают, что ты навел татей. Так, купец?

— Сказал я, он у меня человек случайный, — равнодушно отозвался тот.

Парень обидчиво дернулся вперед, губы его дрожали.

— Не бери греха на душу, Семен Миколаич! Я ли тебе не работник? За что губишь?

— Сдается, видел я тебя, — раздумчиво сказал Константин. — Где? Напомни!

Парень замялся, сказал неуверенно:

— Может, видел… В кузницу к Дементию ты заходил, княже. Я у Дементия молотобойцем был.

— Эн, Данила, — нетерпеливо крикнул князь, — пошли кого по-быстрому за кузнецом!

Дементия привели прямо из кузни, только что я успел ополоснуть лицо да сменить рубаху. Поясно поклонился поочередно князю и боярину Третьяку Борисовичу. Потом заметил парня и недоуменно уставился на него.

— Чаю, знаком он тебе? — уловив его взгляд, спросил Константин.

— Как же, Еремейка это, — спокойно подтвердил кузнец. — Брал парня на выучку, хотел, чтобы из него добрый мастер вышел. Но не пригоден оказался. Нет у него желания к нашему делу кузнецкому. Слышал, он к купцу в подручные нанялся.

— В разбое его винят, — объяснил князь.

Кузнец недоверчиво посмотрел на Константина, потом опять на парня, в задумчивости мял смоляную бороду.

— Не молчи, Дементий, — поторопил Константин.

— Непохоже, Константин Всеволодович. Парень незадачный, то верно. Простоват он для разбоя. Непохоже.

— Ладно, Дементий. Ты пока не уходи, словом перемолвиться хочу. — Князь повернулся к купцу, сказал веско: — Тебе, купец ростовский Семен Кудимов, поможем, в убытке большом не будешь. Но и ты не таи обиды на нас — много разного люду по Волге шастает. Кто знает, кто тебя грабил? Может, и пришлые, не нашего краю тати. Да и говорите вы чудно: один — чернец, другой — татары. Не оставим в беде, — повторил князь. — Эй, Данила Белозерец! — окликнул он дружинника. — Устрой его в хорошую избу, лекаря приставь. И тут же, не мешкая, отбери добрых воинов, пусть едут на берег близ соляных варниц, пусть спрашивают всех, кого встретят. А этого, — князь указал на парня, — держи в порубе, покуда купец не встанет на ноги. Купцу решать с ним по справедливости.

Константин пошел к двери, кивнув Дементию, чтобы тот следовал за ним. Сидевший на лавке и задремавший было боярин Третьяк Борисович, услышав слово «поруб», спохватился: «Опять не решил Константин Всеволодович, до какого срока будет держать в заточении боярина Юрка Лазуту». Старчески покряхтывая, поднялся и, опираясь на посох, пошел догонять князя.

А в сенях Константин коротко спрашивал Дементия:

— Всё ли ты сделал?

— Всё, Константин Всеволодович, добрый припас справил кузнечный ряд. Есть и кольчужки, и мечи, шеломы, мелочь там какая… Завтра поутру отправлюсь.

— Добро, — повеселел Константин. — Воину справный доспех — первое дело. Верю, Дементий, близится время, когда как один поднимутся русские полки, освободят землю от басурманов. Великий князь Александр Ярославич Невский не зря возами шлет в Орду серебро и злато, выкупая из плена русских людей. Копит силу великий князь до нужного часа.

— Княже, — сказал подошедший к ним Третьяк Борисович. Боярин дышал трудно, задыхался от жары и усталости. — Доколе, князь, будешь держать боярина Лазуту в порубе?

— А вот сейчас!.. — Глаза князя гневно сверкнули. — Повели, боярин-батюшка, бирючам кликнуть мое слово. Принародно суд чинить станем.

Не догадывался старый боярин, что в своей вотчине Юрок Лазута поносил князя срамными словами: «Нам-де такой князь не гож, вот-де скоро сгоним его с удела, будет у нас княгиня Ксения, жена праведная и справедливая; она уж не окружит себя худыми людишками, с боярами совет держать станет». Об этом поведал вернувшийся из лазутинской вотчины княжеский тиун. И вспыльчивый Константин решил расправиться с хулителем в открытом суде, при народе.