— Истинно так! Веди, князь!

— Другого я не ждал от вас, — с благодарностью поклонился Константин народу, — Исполняю ваш приговор.

— Любо, княже! — дружно взревело вече.

2

Лет за двести с лишком до описываемых событий владетель ростовской земли князь Ярослав Мудрый в сыром, болотистом овраге, что когда-то соединял воды Волги и Которосли, встретил матерую медведицу и побил ее, а потом поднялся из оврага на кручу и застыл, пораженный красотой и удобством здешних мест.

По берегам Волги, куда ни кинь взгляд, простирались зеленые, солнцем не просвечиваемые леса. На склонах в густой траве оглушали стрекотом кузнечики, лениво перепархивали сморенные зноем птицы. Миром и покоем веяло кругом.

И тогда решил князь основать здесь крепость для защиты Ростовской земли от докучавших набегами с низу Волги мордовских и булгарских племен.

В честь схватки князя с медведицей овраг назвали Медведицким.

Волга, Которосль и пересекающий их Медведицкий овраг отделили треугольник земли площадью в восемьсот сажен. Тут и решено было срубить новый город — Рубленым стал зваться он. До татарского прихода был Рубленый город обнесен мощной стеной с боевыми башнями по углам.

Место было выбрано, удачно — на торговом пути: купеческие караваны поднимались по Которосли к Ростову, шли Волгой в Тверское княжество, в северные и западные земли, — начали сюда стекаться мастеровые люди, подолгу гащивали булгарские, хивинские, а там и немецкие и голландские купцы, ставили свои амбары для товаров. Настроили теремов на высоком красивом берегу Волги именитые бояре. Тесно стало в Рубленом городе.

Тогда за Медведицким оврагом между Волгой и Которослью, протекавшими несколько верст почти ровными линиями вблизи друг друга, появились первые посады с узкими кривыми улочками. Для безопасности жители посадов оградили себя земляным валом — Земляным городом стало зваться новое поселение. Для удобства сношений между поселениями через Медведицкий овраг перекинули мост. И Рубленый и Земляной город получили общее название в честь владетельного князя — Ярославль, город торговый, город процветающий.

Княжеский дворец стоял на самом мысу, где в Волгу вливается Которосль, — на Стрелке. Узкие и продолговатые, с цветными стеклами оконницы были прорублены на все четыре стороны. К Волге выходило просторное крытое гульбище, в теплые дни — любимое место отдыха обитателей дворца.

Вот и сегодня тут было оживленно. Старая княгиня Марина Олеговна и ее внучка Марьюшка, забавляясь, наряжали гостью — Россаву. Заставили надеть голубой летник с просторными кисейными рукавами, на ноги удачно пришлись прошитые серебряными нитями узконосые башмачки. Алую ленту вплела Марьюшка в тугую Россавину косу. Никогда такой нарядной не бывала Росинка: все на ней складно, все ей идет — юная, чистая, с мягким румянцем смущения на нежных, с ямочками щеках.

Красота девушки радовала старую княгиню, она искренне любовалась ею, хотя у самой чуть печально было лицо: не себя ли видела в молодости на свадебном пиру рядом с еще по-юношески угловатым, нетерпеливым Всеволодом.

Нежданной была та свадьба.

Великий князь Юрий владимирский с племянниками своими — ростовским Васильком и ярославским Всеволодом— шел войной на князя курского Олега Святославича и черниговского Михаила Всеволодовича, Собирались князья в междоусобной распре проливать братскую кровь, а закончилась неначавшаяся битва по воле митрополита всея Руси Кирилла двумя свадьбами: Марину, дочь Олега курского, обручили со Всеволодом ярославским, Марию, дочь черниговского князя Михаила, — с ростовским Васильком.

Общее связывало ныне вдовствующих княгинь. Как нашли в Шеренском лесу тело замученного татарами Василька Константиновича, Мария Михайловна удалилась в монастырь, нарекли ее в монашестве Евпраксией. А вот тело Всеволода Константиновича ярославского так и не отыскали на месте сицкой битвы — слишком много было павших русских воинов; покоятся они в насыпных курганах по берегам Сити, и его косточки где-то среди них.

Марине Олеговне тоже отойти бы от мирских дел, дожить в молитвах остатние дни, но малы были сыновьи Василий и Константин; особенно первому была она необходима; легло на его детские плечи разоренное княжество; не решилась оставить сыновей без материнского мудрого присмотра. Теперь вот Марьюшка души в ней не чает, не отходит ни на шаг; мать свою не то что не любит— побаивается ее. Неласкова княгиня Ксения с родным дитятей. Почитай, два месяца гостила в Ростове, л сердце не дрогнуло. Прибыла, и опять холодом веет or нее, будто в наказание ей Марьюшка.

Есть что вспомнить старой княгине, есть о чем погрустить. Вот у внучки Марьюшки еще нет никаких воспоминаний, с радостью встречает утро, с радостью засыпает, ожидая нового светлого дня. Только и ее судьба окажется несладкой. Пройдет совсем немного времени — и на ее долю падут горести; выдадут ее еще подростком за нелюбимого Федора Ростиславовича, князя можайского, прозванного в миру за непутевый и беспокойный нрав Черным.

Будет Федор Черный подолгу пропадать в Орде, помогая хану усмирять непокорные народы, женится второй раз при живой жене на ханской дочке, и в одно время подойдет он со своей разноплеменной дружиной к Ярославлю, чтобы занять престол, и не пустят его в город княгиня Ксения с боярами…

Марьюшка ни на шаг не отходила от гостьи, ласкалась к ней. Детские глазенки светились восторгом.

— Росинка, примерь теперь эти подвески. Они тебе будут хороши. — Подала ушные подвески — серьги со сверкающими камешками — бриллиантами.

— Не возьму, княжна, не надо, — слабо отбивалась Россава. — Тебе самой они к лицу.

— Какая ты непослушная! — рассердилась Марьюшка, топнула маленькой ножкой в атласной мягкой туфельке. — Ты посмотри, как они переливаются на свету! — Совала серебряное зеркальце девушке и тут же: — Как. это ты в лесу живешь? Небось боязно?

— Привыкла, — улыбалась Россава. — С дедушкой не боязно. И собака у нас большая, сторожит. Нет… вовсе не боязно.

Россава покорно отвечала на все вопросы княжны, не хотела огорчить неосторожным словом.

— Теперь у нас будешь жить, — уверенно заявила Марьюшка, — Ведь так, бабушка?

— Пускай живет, — по-доброму улыбнувшись, сказала Марина Олеговна. — Но почему ты не спросила, согласна ли Росинка быть с тобою, надоедой?

— Спасибо за милость, — с легким поклоном поблагодарила Россава. — Княжна мне очень по душе. Она такая славная.

Марьюшка счастливо засмеялась: похвала девушки обрадовала ее; запрыгала на одной ножке… и вдруг разом притихла, как-то сжалась вся: в дверях стремительно появилась княгиня Ксения, мать ее.

Княгиня Ксения была худа, узкоплеча и потому казалась выше своего среднего роста. Раннее вдовство (девятнадцати лет не была, когда нежданно-негаданно скончался муж Василий Всеволодович) — наложило свой жесткий отпечаток на ее характер: часто была раздражительна, несправедлива, могла целыми днями оставаться наедине с собой — ни словом не перемолвится ни с кем, ни улыбки не появится на когда-то красивом, теперь уже поблекшем лице. Побаивались княгини, портилось настроение в ее присутствии: ни себе в радость, ни людям во грех.

Была она на этот раз взволнована, пятнами выступил на лице горячечный румянец. Резко повернулась к свекрови:

— Умом покосился наш князюшка, как больше скажешь…

— Что так? — всколыхнулась в испуге старая княгиня. — О чем молвишь ты?

— Рада бы не молвить такого… Да вот сама спроси боярина. — Кивнула на вошедшего Третьяка Борисовича. Тот подтолкнул вперед себя сына Евпраксии Васильковны — Василька.

Василько, как глянул на нарядную Россаву, — застыл на месте, побледнел от волнения: «Да полно, уж Росинка ли это?» И Третьяк Борисович с любопытством присмотрелся к девушке, покачал седой головой: «И наделит же господь неземной красотой плоть человеческую!»

— Что сделалось с князем? — обеспокоенно допытывалась Марина Олеговна. — Объясни, боярин!