Выйдя обратно на улицу, Эрден заметил еще кое–что интересное. Кочку, об которую так старательно запнулись, что аж выворотили половину. Чуть дальше было тоже кое-что интересное. Отпечатки подков. Очевидно, коней было несколько, и лишь один всадник спешился. Судя по следам, он-то и заходил в сторожку, и после его посещения, как и после Эрдена, в доме следов не осталось.

 'Опережают, хогановы засранцы, опережают!' – мужчина матерился сквозь зубы. В том, что это отряд, посланный всерадетелем, дознаватель не сомневался. Вернувшись к дому, Эрден отвязал коня, и, вскочив в седло, направился на восток.

***

 Пробуждение для Иласа было не просто тяжелым. Оно было для него неподъемной ношей, которую он–таки взгромоздил себе на плечи и, шатаясь, понес на самую вершину неприступного водораздельного хребта. Воспоминания о минувшем вечере были сродни огненным шарам, что так любят запускать осадники из катапульт. Яркие, но короткие и потому бестолковые. Чье–то лицо, круглое, как монета и такое же продажное, в клубах дыма, цыган с курчавой бородой, Васса. Почему–то простоволосая, в выразительном изгибе, грозящем сломать ее пополам. Гитара. То, что гитара по–особому важна, мужчина помнил, но вот почему, хоть топи, понять не мог.

 Заспанный, он не вышел, вывалился из повозки, лишь машинально удивившись, почему ему так неудобно и тяжело дышать.  Мгновение тишины и следующий за ним смех дюжины глоток заставили Иласа внимательнее осмотреть себя. И не зря.

 За ночь мужчина неожиданно для себя обзавелся весьма внушительным бюстом, платьем, делающим честь многим горожанкам и, судя по ощущениям, еще и корсетом. Руки, которые неосознанно ощупывали голову, нашли на оной локоны весьма завидной длины. Взяв одну из прядей, Илас поднес ее поближе к глазам. Насыщенно–рыжий цвет и кокетливый завиток на конце послужили последней каплей.

 Переведя взгляд, который больше бы подошел профессиональному маньяку, нежели только что отошедшему ото сна благородному герру, мужчина схватил за грудки первого попавшегося цыганенка и гадюкой прошипел:

 – Где та, что пришла со мной. Где эта зараза Вассария?

 Пойманный пацаненок счел за лучшее не прикидываться пеньком и резво ткнул в сторону костра, где старуха–цыганка накладывала в миски черпаком похлебку всем проснувшимся.

 Размашистой мужской походкой, при которой особенно остро чувствовалась чужеродность юбок их носителю, Илас двинулся в указанную сторону.

  Васса с безмятежным видом уписывала варево, своим спокойствием напоминая ужа, прикинувшегося дохлым, дабы от него отстали.

 «Да чтоб тебя, зараза!» – пронеслось в голове Иласа. Конечно, его мыслительный процесс на этом эпитете лицедейки не остановился, но из остального печатными были одни запятые.

 Несколько раз вдохнув и выдохнув, чтобы успокоиться (руки чесались схватить шею наглой мерзавки и сдавить как следует), Илас сделал над собой нечеловеческое усилие и почти спокойным голосом осведомился:

 –Может, объяснишь?

 Девушка с видом лектора, которому нерадивый студиозус задал наиглупейший вопрос, склонила голову набок и, орудуя ложкой, как указкой, назидательно произнесла:

 – Ну нам же нужно попасть в Армикополь? Так это лучшая из маскировок.

 – Маскировок? Да я... я себя уважать перестану в этих бабских... – Илас замолчал, подбирая формулировку и сжимая кулаки.

 Васса, не меняя выражения на лице, все же сочла за разумное слегка отодвинуться от нависавшего над ней снежной тучей мужчины.

 –Ну да, городскую стражу наверняка предупредили о том, кого надо ловить и наши портреты скорее всего уже  украшают не только все позорные столбы окрест. А вот изрядно переспелую девицу со старухой–горбуньей в компаньонках не ищет никто.

 В словах девушки был резон, но просто так Илас успокаиваться не собирался:

 – А как все это вяжется с табором?

 – Никак, но Земару проще уговорить стражников  закрыть глаза на парочку безобидных женщин, чем на сильно похожего на описания блондина в компании с беглой оборванкой.

 Мужчина выдохнул, как племенной бык в период гона, которому довелось сразиться за приглянувшуюся буренку и проиграть.

 –Допустим. Скажи мне тогда последнее: кого мне благодарить за столь 'гениальный' план?

 Несмотря на всю серьезность тона мужчины, в глазах Вассарии мракобесы отплясывали джигу:

 – Ты о идее или ее реализации? Придумал, конечно, Земар, а вот переодевала тебя спящего чуть ли не половина табора.

 Вассария не стала уточнять, что половина была преимущественно мужская, ибо переворачивать хоть и тощего, но тяжелого мужика задача не из легких. Напоили же Иласа малиновой сновидицей от души. Старый цыган быстро понял, что этакого гордеца, что пришел к кострищу в рванине, но не склоняя головы, будет проще поставить перед фактом, чем уговаривать примерить женскую личину.

 – Некоторые цыганки до сих пор под впечатлением, – решила утешить мужское самолюбие лицедейка.

 В подтверждение ее слов за спиной блондина раздались провокационно–соблазнительные смешки. Монеты на монистах вторили этим звукам.

 Крылья носа у Иласа раздувались, вызывая ассоциацию с мокрыми простынями, готовыми того и гляди улететь с веревки под порывом ветра. Скулы побелели, а кулаки сжались так, что жилы на запястьях выступили, напоминая крученые тетивы луков. Блондин наклонился к лицу лицедейки так, что их носы практически соприкоснулись, и выдохнул ей в лицо:

 – Ладно, пока за нами погоня... но учти, в следующий раз решишь выкинуть такое – придушу.

 Холодный блеск в глазах, резкий пронизывающий взгляд с одной стороны, и спокойный, словно проникающий в глубину души,  - с другой. Незримый поединок, длящийся то ли мгновение, то ли вечность.

 Илас отвернулся первым, но ушел, лишь от души ударив кулаком по колоде, рядом с тем местом, на котором сидела Васса. Девушка, внутренне сжавшаяся, постаралась внешне не выдать своего трепета. Лишь намертво схваченный  черенок ложки знал об истинном состоянии лицедейки.

 Бревно же, словно отдав дань выдержке мужчины, после его отхода подумало–подумало, да и дало внушительную трещину аккурат в месте, на котором выместил весь свой гнев Илас. Васса же, пребывавшая в состоянии, которое у жителей нижнего города зовётся «отходняк», а докторусы величают «кататония» сразу не среагировала на запоздалый саботаж того, что заменяло ей стул. В чем и поплатилась, душевно поздоровавшись копчиком с мерзлой землей. Причиной ее падения послужила та самая трещина, запоздало появившаяся, но в миг разросшаяся до внушительных размеров и расщепившая колоду на два чурбака.  Падая, девушка умудрилась еще и окатить себя остатками похлебки, являя миру картину 'расплата за коварство'.

 Если цыганки похихикивали, привлекая внимание Иласа, то над девушкой смеялись от души, и не только молодые красавицы. Цыганята, ромалы заливались, даже Земар не прятал улыбки в курчавой бороде.

 – Остынет, не переживай, – старый цыган хитро прищурился.

 – Да я и не переживаю по этому поводу. Скорее уж думаю, как мне пережить, чтобы не прибил ненароком, пока остывает.

 – Ладно, давай, приводи себя в порядок, и пойдем в кибитку. Будем на тебя наряд примерять.

Васса, вспомнив, какой «наряд» ожидает ее, взгрустнула еще больше. Первоначально, когда Земар предложил лицедейке переодевание такого толка, она удивилась: зачем именно Иласа наряжать фьеррой, не проще ли ее, девушку. На знатную даму обращают же больше внимания, чем на ее компаньонку. А вдруг блондин с ролью не справится? Да и наряжать его...

На доводы Вассарии  цыган справедливо заметил: раз благородному герру примерять женские тряпки, то не все ли равно, какие: корсет знатной фьерры или киртл, так любимый простыми горожанками. Роль околоаристократичной старой девы Иласу даже больше к лицу. С этим девушка вынуждена была согласиться. Кланяться и прислуживать блондин уж точно не привык, и, если скрепя сердце и челюсти, изобразить девицу он сможет, то даму–компаньонку – для него будет непосильной задачей.