Тёма тут же попросил, чтобы ему опять дали слово, потому что, когда выступал, он, видите ли, оговорился — про зелёный лук сказал, что его угощали, а про огурец не сказал. А огурцом его тоже угощали.

Коллективные вожатые ответили, что это не называется «оговорился», а называется «недосказал».

Тёма тут же попросил, чтобы ему опять дали слово, потому что он тогда не будет оговариваться, а будет досказывать. Но Тёме никакого слова больше не дали.

Терпение лопнуло у всех!

А когда выступал Первыш, он сказал, что попробует сделать копию с Петиной картины.

Для себя. На память.

Боря сказал, что можно будет и другие картины нарисовать. И вовсе не обязательно делать копию.

А потом картины отнести к художнику, чтобы он посмотрел.

— А где мы его найдём, художника? — спросила Галя.

— В лесу.

— Конечно, — подтвердила Лиля. — Пойдём снова в лес и отыщем художника.

— Тогда я нарисую картину прямо в лесу, — сказал Первыш. — Свою собственную.

Вроде бы мыслящий человек, а тебя иногда опять превращают в самого обыкновенного ученика-первоклассника: заставляют пересчитывать, сколько прямых углов в классе, спрашивают, кто такая муха (это у него-то, Мухина).

А если сел и сидишь, то следи за локтями, ногами и спиной. Где они у тебя и что с ними.

Совсем уже возвращаешься к временам детского сада. И тогда впадаешь в отчаяние и примитивно объедаешься сладким. Это папа говорит в отношении примитивного объедания сладким и что ведёт это к расслаблению воли, а иногда и к потере человеческого облика.

Ещё бы!

Какой может быть человеческий облик у человека, измазанного по самую шею с ушами вареньем.

Такое положение ещё называется «дальше ехать некуда».

Это сказала Серёжина бабушка, когда застала Серёжу в таком вот печальном виде. Пришла в гости. Серёжа не ожидал, что бабушка придёт: волю расслабил и потерял человеческий облик.

И тогда бабушка сказала:

— Дальше ехать некуда…

И верно, некуда и не на чем. Разве что на улитке, когда не поймёшь, то ли едешь ты куда-нибудь, то ли никуда не едешь.

С подобным состоянием надо, конечно, бороться. Это понимает Первыш, и все его друзья понимают. Тут никакой День здоровья не поможет. Только сам себе поможешь.

А в чём причина всего этого?

В зазнайстве.

Так папа говорит Первышу.

И поэтому надо считать в классе прямые углы, выяснять, кто такая муха. Надо быть скромным. И даже несмотря на то, что построен планетоход и собственная картина в лесу нарисована.

Первыш любит разговаривать с папой.

Совсем по-взрослому, по-настоящему и про всё настоящее.

Или ни про что не разговаривают. Первыш сидит с отцом и молчит. Молчать тоже приятно.

Отец взрослый, а ты ещё не взрослый; он инженер, ты ещё не инженер. Но ты его сын и, может быть, станешь инженером или ещё кем-нибудь. Директором завода, например.

Сидишь думаешь про такое приятное, пока спать не захочешь. И в конце концов засыпаешь директором завода.

Технические средства на уроке — это проектор для диафильмов и проигрыватель для пластинок. Тамара Григорьевна сказала, что они будут помогать ребятам учиться.

Сейчас в проекционный аппарат Тамара Григорьевна заправит плёнку диафильма с рассказом Льва Николаевича Толстого «Акула». На проигрыватель поставит пластинку с текстом этого же рассказа. И ребята будут смотреть и слушать.

Читает рассказ народный артист СССР Грибов.

А потом ребята сами познакомятся с этим произведением Толстого в книге. И будет очень хорошо, если сумеют прочитать в классе, как народный артист.

Ребята зашумели, начали устраиваться поудобнее.

Некоторые попытались подвинуть свои столы поближе к экрану, но Тамара Григорьевна сказала, чтобы прекратили шум и всякие движения. Экран она поднимет высоко на штативе, и всем будет видно про акулу и слышно.

Но Коля всё-таки незаметно подъехал со своим столом поближе. И Боря подъехал, и Серёжа.

И всё осталось бы незамеченным, если бы не Галя. Она закричала:

— Тамара Григорьевна, они к вам едут!

Тамара Григорьевна сразу, конечно, обратила внимание и заставила отъехать обратно. Экран она подняла высоко на штативе. Включила проектор, и ребята увидели акулу и корабль.

Тамара Григорьевна включила проигрыватель, и раздался голос народного артиста. Народный артист начал рассказывать историю про акулу и про корабль.

Очень интересно было сидеть на таком уроке: слушаешь и видишь всё. Никто из ребят не разговаривал, не вертелся, не шумел.

Когда плёнка кончилась и пластинка кончилась, Тамара Григорьевна спросила: понравилось или нет?

Ребята зашумели, начали пересказывать друг другу то, что они видели.

Пересказывают, шумят. А Тёма спросил у Тамары Григорьевны:

— Разрешите, я буду киномехаником, буду плёнку передвигать?

Тут многие опомнились. Хитрец Новиков! Должность решил себе отхватить!

Серёжа закричал:

— Тамара Григорьевна! Он шею с ушами проверяет! Он санитар. Он сам тогда на собрании выступил. Я буду механиком!

— Нет! Я буду механиком! — закричал Петя.

— Я буду!

— Я!

— Я!

Каждый кричал. Каждый забыл про свои старые должности и хотел быть механиком. Кричали, спорили и при этом тянули вверх руки — просили у Тамары Григорьевны слова.

А Тёма опять:

— Тогда я буду проигрыватель крутить.

Тут опять класс впал в ярость: Тёма Новиков захватывает технические средства! Этот кошелёк на верёвочке! Если не плёнку, то пластинку требует.

А на перемене, когда Первыш встретился с Ревякиным и рассказал ему, что у них на уроке чтения были технические средства и что скоро появятся ещё телевизор, магнитофон и другие машины, Ревякин улыбнулся и сказал:

— Устарело.

— Что устарело? — не понял Первыш.

— Всё это. Каменный век.

Про каменный век Ревякин сказал потому, что недавно в классе писал сочинение «Люди каменного века». И теперь всё подробно знал про каменный век и даже про то, что мужчины тогда украшали себя больше, чем женщины.

— Скоро будем учиться во сне, — сказал Ревякин. — Спишь на уроке и учишься. Автоматически.

Значит, напрасно боролись за новые должности, кричали, ругались. Значит, кто зевает сейчас на уроках, будет первым учеником!

И никакого позора!

— Определённо будет, — сказал Ревякин. — Автоматически будет.

И тут вдруг Первыш подумал, а чего он, собственно, удивляется — он сам недавно уснул директором завода.

Автобус увёз на стадион юных конькобежцев. Должно было решиться, кто станет чемпионом Олимпийской Снежинки.

Ребята с утра проверили по фанерным барометрам и другим приборам облачность, силу и направление ветра. Проверили по фанерному градуснику температуру воздуха.

Всё было благоприятным: облачности никакой, силы' ветра никакой, направления ветра тоже никакого, а температура воздуха самая подходящая— лёд не тает.

Вместе с конькобежцами на стадион уехали Глеб Глебыч и Костя Волгушин. Они были в комиссии по проведению соревнований.

Как можно было спокойно заниматься в такое утро! И школа занималась очень неспокойно. У всех были напряжены нервы. Поэтому неудивительно, что Тамара Григорьевна беспрерывно делала замечания:

— Потеряли внимание!..

— Боря, успокой Серёжу!..

— Галя, плохо настраиваешься на урок!..

— Не вижу класса!..

И Валентин Васильевич говорил:

— Сидим неподвижно, а мозг работает!

Но трудно было настроиться, сидеть неподвижно, слушать тишину.

В основном слушали не тишину, а шум мотора автобуса. Автобус должен был вернуться со стадиона к концу занятий.

И когда он вернулся к концу занятий, то вся школа бросилась к окнам. Потом вся школа побежала вниз.

Потом вся школа узнала, что в беге на шестьдесят метров чемпионом Олимпийской Снежинки среди пятиклассников оказался Ревякин.