Окрыленный успехом, я внес в бухгалтерию деньги, получил накладную и помчался в Заславль.
Бригада асфальтоукладчиков — четверо мужиков в замызганных просмоленных робах, уже с нетерпением ждала моего возвращения. Людей с утра томила жажда, узнав, что на даче в холодильнике их дожидается запотевшая водочка и «море закуси», они готовы были тут же бросить свою работу и мчаться ко мне. Вспомнив доброго начальника, я решил не нарушать трудовую дисциплину на вверенном ему предприятии и сказал, что заеду к концу рабочего дня, а чтобы хоть слегка подбодрить их, выдал небольшой аванс. Рабочие помогли мне договориться с шофером самосвала, и я поехал на дачу.
Когда в половине пятого я вернулся на завод, бригадир поскреб в затылке негнущимися пальцами и сказал, что двух тонн, пожалуй, будет маловато, хорошо бы зацепить на полтонны больше. Я вспомнил свой разговор с начальником, и мне стало дурно. О том, чтобы ехать в Минск и переписывать заявление, не могло быть и речи. Оставалось одно: воспользоваться методом старым и безотказным — заплатить за полтонны наличными. Тем более что это уже мне ничем не грозило: документ на асфальт имелся, а какой дурак будет его взвешивать, уложенный и укатанный!
Скомкав в кулаке десятку, я бодро направился в глубь двора, к массивному — в двухэтажный дом —железному агрегату, в котором битум, песок и еще Бог весть что превращались в асфальт. Нещадно дымившая над этим сооружением труба делала его похожим на крематорий. Верх агрегата опоясывала металлическая эстакада, по ней прогуливался невысокий коренастый человек с закрытым черной повязкой левым глазом, в аккуратной брезентовой куртке и в ненашенской кепке с желтым кантом и лакированным козырьком. В зубах он держал короткую трубку и время от времени попыхивал ею. Человек был похож на пирата из детских книжек, бодро расхаживающего по мостику своего корабля.
К широченному лотку один за другим подъезжали самосвалы. Одноглазый пират заглядывал в свой блокнот, что-то отмечал там карандашиком, поворачивал какие-то ручки, и раскаленный — свыше четырехсот градусов! — асфальт черной блестящей рекой устремлялся в кузова. Над машинами курился синий ядовитый дым. Не знаю, чем там дышали жители окружающих заводик домов, но я почувствовал, что задыхаюсь. Однако, делать было нечего, и я бодро полез на верхотуру. Подал свою бумагу.
«Пират» глянул на нее, что-то буркнул себе под нос, сделал отметку в блокноте.
— Подгоняйт машин, — проворчал он, не вынимая изо рта трубку.
«Прибалт», — подумал я и заторопился:
— Понимаете, какое дело... Машина сейчас подойдет, но получилась небольшая накладочка. У меня тут выписано две тонны, а надо две с половиной. Не рассчитал... Вы уж сделайте милось, подкиньте с полтонны. — И сунул ему в руку красненькую.
Он посмотрел на меня, как баран на новые ворота, достал из кармана мою накладную и недоуменно пожал плечами.
— Ничего не понимайт. Здесь писать два тонна. — Он выставил два пальца. Цвай. Где еще половина тонн?
— Ну нету, нету, не выписали. Я же вам говорю: не рассчитали. — Его тупость начала меня, привыкшего к славянской сообразительности, раздражать. — Вот я и прошу по-дружески... — и сунул десятку ему в карман.
Он достал мою десятку двумя пальцами, как лягушку, с недоумением рассмотрел ее, только что на зуб не попробовал, и решительно сунул мне назад.
— Я вам объясняйт: надо ехать Минск, контора. Будет написать два с половина тонн, будет выдавать два с половина тонн. А тут написать два тонн. И забирайт ваши деньга. Это не есть корошо, это... — он пощелкал пальцами, подыскивая русское слово, — вьзатка.
«Мало, — понял я, — цену, сукин сын, набивает!» Достал еще пятерку.
— Ладно, старина, я все понял. Какая это к черту взятка, это так... сувенир, как говорит один наш сатирик. Купишь пару бутылок, тяпнете вечером с друзьями... Ну, некогда мне по конторам ездить, понимаешь?! Мужик ты или не мужик...
И тут мой «пират» побагровел до корней волос и так запыхтел своей трубкой, словно решил передымить заводскую трубу. Я аж испугался: как бы его кондрашка не хватила. Господи, ну и чудило...
Наконец он сообразил выхватить трубку изо рта и заорал на весь заводской двор:
— Их бин нихт мужик! Понимайт? Нихт мужик! Их бин инженер! Дойчесе инженер! И, смешно коверкая слова, он принялся так отборно и витиевато материть меня, что я, сгорая от стыда и унижения, кубарем скатился по трапу и помчался к самосвалу, сжимая в потном кулаке свои жалкие деньги.
Шофер и мои работяги стояли возле машины и покатывались со смеху. А наверху продолжал бесноваться и топать ногами, выплевывая мне в спину весь свой запас русских бранных слов неподкупный немецкий инженер с черной повязкой на левом глазу и короткой трубкой в кулаке.
— Братцы, где вы выкопали этого чудика? — с трудом переведя дух, спросил я. — Я ему на три бутылки предлагал за кучку дерьма, а он...
— Немец-перец-колбаса, — засмеялся конопатый бригадир. — Это ж их установка, гэдээровская, они ее привезли и налаживают. Разве ж немцы нашего брата поймут? Да ни в жизнь... Зажрались, гады, для них три бутылки водяры — фигня. Не горюй, хозяин, растянем потоньше, укатаем — и в две тонны уложимся. Давай, Петро, — повернулся к шоферу, — подгоняй.
Спрятавшись от стыда в своем «жигуленке», я видел, как самосвал подвернул под лоток, как немец наверху — с особой, мне показалось, тщательностью поворачивал свои рычаги и рукоятки. Он плюхнул в кузов ровно две тонны асфальта, отвесив их, наверное, с такой же точностью, с какой в аптеках взвешивают наиболее опасные, ядовитые порошки, и мы уехали.
За несколько часов рабочие сделали мне отливы и дорожки. Ничего «растягивать» не пришлось, асфальта хватило. О качестве этой работы я уже говорил, повторяться нет смысла и пенять не на кого — сам виноват.Хорошенько тяпнув, рабочие оставили мне на память весь свой инструмент: лопаты, каток, бидон с соляркой, которой они этот каток смазывали, чтобы на него не налипал асфальт, специальные приспособления, которыми этот асфальт разравнивали. В отличие от немецкого инженера, им было глубоко наплевать, что все это — заводское имущество, что оно где-то числится и уже завтра может понадобиться.
— Приезжай через месяц, — скзал бригадир. — Немцы уезжают, наши заступят.Мы тебе за полтинник весь участок закатаем, если захочешь, и в контору ездить не придется.
И сегодня, четверть века спустя, вспоминая эту историю, я испытываю чувство стыда. Словно наяву я вижу побагровевшего, задыхающегося от возмущения уже немолодого человека в кепочке с лакированным козырьком и с короткой трубкой во рту и себя — такого жалкого, такого ничтожно-жуликоватого в его представлении, и думаю: Господи, один честный человек встретился мне за всю мою дачную эпопею, и тот — немец.
Варвары
То, что стало благом для ста двадцати пяти семей, построивших дачки на нашем садовом участке, обернулось настоящим бедствием для окружающей природы. Нашествием гуннов на Римскую империю. В первые годы, когда мы только осваивали свои «фазенды», лес вокруг стоял девственно чистый, лишь иногда по нему проходили редкие в тех местах грибники. На дачу мы добирались на попутных самосвалах. Своих машин тогда было мало, автобусы не ходили, а самосвалы с песком и гравием сновали из карьера в город и обратно один за другим. Останавливались по первому взмаху руки, обычно возле магазина «Богатырь», за тридцать копеек — на кружку пива, с ветерком довозили до поворота на лесную дорогу к дачам. Неторопливо шагая вдоль проселка к дому, — ровно семьсот метров, мы с женой умудрялись набрать полное лукошко грибов. Да какие грибы росли в метре-двух от нашей дороги! Ядреные боровички с темно-коричневыми шляпками, важные, как бояре, подосиновики, маслята, рыжики... Сыроежки никто и за грибы не считал. На полянках пестрели заросли душистого фиолетового чабреца, желтые звездочки зверобоя, синие и белые цветки мать и мачехи; ранней весной нежно голубели подснежники и сон-трава. Щавель собирали мешками, землянику, чернику, голубику и малину — ведрами. Лес звенел от птичьего разноголосья; дорогу перебегали зайцы, лоси выходили к ограде и, натыкаясь на сетку, которой здесь никогда не было, недоуменно крутили тяжелыми увенчанными рогами-лопатами головами: мол, кто и зачем тут эту гадость натянул, преградив естественные пути всему живому?..