Переход к Новой Земле, которая за чередой свинцовых волн спустя двое суток показалась из низкого облачного месива, прошел удивительно спокойно. Судя по горам на побережье, мы оказались где–то у губы Грибовой. Севернее располагался равнинный участок Паньковой Земли, уже изрядно присыпанный свежевыпавшим снежком, превосходные угодья для охоты на дикого оленя, как следует из оживленных комментариев на палубе бывалых новоземельцев, возвращавшихся в знакомые места. Они же подсказали ориентир при входе в Маточкин Шар — небольшой островок Паньков с характерным гурием (каменной пирамидой), веками служивший поморам в качестве навигационной обстановки на побережье. Никто уже не помнит, кем был этот безвестный Панька, оставивший на карте свое имя.
Уже в плотных сгущавших сумерках заворачиваем в Маточкин Шар, в обход мыса под названием Столбовой по характерным скалам–столбам у отвесного берегового обрыва, над которым угнездились постройки полярной станции с сетью антенн. Из–за сложных коленчатых очертаний пролива, когда нередко передний план проектировался на задний, Маточкин Шар зрительно не воспринимается проливом. Проходим несколько домиков бывшего становища Маточкин Шар в устье реки Маточки за одноименным мысом, где виден стоящий особняком дом художника А. А. Борисова (его картины совсем недавно я видел в музее в Архангельске), в котором останавливались многочисленные экспедиции, включая Русанова. (Увы, он не сохранился до нашего времени — его разобрал позднее какой–то не в меру хозяйственный мичман.)
Потом наше внимание привлек сравнительно большой поселок на противоположном берегу у подножия гор — становище Лагерное, являвшееся «столицей» Новой Земли с 1935 года, выглядевшее почему–то опустевшим. Наши соплаватели подтвердили это странное впечатление, избегая объяснений. Ответ о судьбе новоземельских ненцев нас уже не удивил:
— А они или на материке, а кто–то на Вайгаче.
— Все ясно, — констатировал Олег. — А бабка–то была права.
Мы поняли, какую бабку он имел в виду. Однако ничего нельзя было изменить, по крайней мере в нашем настоящем.
Вот–вот судно упрется в засыпанные снегом горы, но полоска свинцовой воды в скоплении вершин вдруг расширяется, и мы плывем дальше в страну затаившегося безмолвия. Малым ходом мы дошли почти до мыса Моржовый, где нас ожидал крутой поворот пролива. Поскольку огонь на одном из створных знаков здесь погас, капитан решил не рисковать, тем более что локатора на судне не было. С плеском обрушились в воду тяжеленные якоря, с грохотом и искрами увлекая за собой в клюзы якорные цепи. Ночное безмолвие заставило вспомнить известного поэта: «…В час, когда кругом молчанье, и слова внушают страх…» В какой–то странный летаргический сон погрузился и Маточкин Шар, и наше одинокое судно, а вместе с нами — и вся Новая Земля, и даже наши мысли.
С рассветом обошли мыс Моржовый, и перед нами открылась панорама совсем узкого пролива, ширина которого сопоставима с высотой окрестных гор — то и другое в пределах километра. Открывшаяся картина пока мало совпадает с летним описанием Русанова: «Кто проходил Маточкиным Шаром, тот, вероятно, никогда не забудет удивительной красоты дикой и величественной панорамы, которая там постепенно развертывается. Сколько прелести и разнообразия в сочетании зеленых морских волн с обнаженными и разноцветными горными складками, со снегом и ледниками». Пейзаж начала зимы здесь больше напоминает своей тональностью библейские гравюры Дорэ. В остальном, как и во времена Русанова, хватает и дикой красоты, и величия, в ночное время с оттенками мрачного и в меру таинственного. Пока мы остаемся в роли наблюдателей в попытках постигнуть непостижимое.
Привлекают внимание постройки в устье реки Шумилиха на южном берегу: база геологической экспедиции НИИ геологии Арктики, представители которого немало потрудились на берегах пролива еще с послевоенных времен. На северном мы только что миновали горы Вильчека с пиком Седова и ледником Третьякова в одном из разлогов, помню об этом в одном из описаний Русанова. Очередной ориентир дальше к востоку — губа Белушья, место многих трагедий: здесь буквально вымирала от цинги экспедиция Федора Розмыслова в середине XVIII века, первая научная (точнее, гидрографическая) на Новой Земле. Относительно недавно, всего–то в 1932 году, поблизости произошла первая авиационная катастрофа на архипелаге, причем по сугубо новоземельской причине. Страшные местные ветры типа боры (известной на Большой земле по Новороссийску) буквально сбросили в воды пролива летающую лодку «Дорнье- Валь», причем погибла половина экипажа. Проходим бро–шенную обсерваторию Маточкин Шар, построенную лишь в 1923 году, от которой остались длинный наполовину разрушенный дом и остатки антенного хозяйства Вскоре вдали показалась действующая полярная станция Мыс Выходной с характерным ветряком, где нашему судну предстояло разгружаться и провести смену зимовщиков. Поскольку все то лее самое ожидало нас в Русской Гавани, понятен наш интерес к этой процедуре.
Наше пребывание у полярной станции (полярке, на принятом у наших спутников сленге) Мыс Выходной заняло примерно трое суток и оказалось показательным на будущее, продемонстрировав нам зависимость выгрузки от волнения в море и наката на берегу. Он может возникнуть и в безветрии, в условиях зыби в открытом море. Сейчас, правда, это маловероятно из–за начавшегося ледообразования. В нашем положении что накат, что лед — одинаково плохо…
О начале выгрузки возвестило повизгиванье судовых лебедок, обслуживающих грузовые стрелы, которыми «вирают» дори и кунгасы, загромождающие палубу, вываливая их за борт, и затем осторожно «майнают» их в стылую черную воду. Затем в грузовых сетках (наподобие гигантских сумок-авосек) на эти плавсредства выгружают разнообразное содержимое трюмов. Наконец, в последнюю очередь по свисающим с фальшборта штормтрапам в кунгасах и дори занимают свои место и люди. Вместо обезьяньего лазанья по штормтрапу некоторые полярницы предпочитают покинуть судно в грузовых сетках, устроившись на первом подвернувшимся ящике и с выражением ужаса взирая на окружающую нецивилизованную действительность.
День 15 октября ушел на разведку побережья, поиск подходящих мест для выгрузки и т. д. Удалось только сменить отзимовавших на новичков. В обмен на пополнение с берега доставили молодую семью с грудничком — похоже, Арктика не отменяет отношений мужчин и женщин, обычных для Большой земли.
К доставке грузов на берег с наступлением темноты так и не приступили. Зато весь следующий день слышался бодрый перестук моторов наших дори, сновавших от судна к берегу. В последующие дни выгрузка как будто наладилась, временами прерываясь из–за налетавших с Карского моря снежных зарядов, сопровождавшихся волнением и слепившими людей струями снега. К 20 октября, однако, стало заметно холодать, в море появились признаки шуги. В ожидании ухудшения условий плавсредства подтянули к борту, но оставили на воде… Но когда вой ветра и плеск волнения достиг своего предела, подняв плавсредства на палубу, пришлось перейти в губу Белужью, с намерением ввернуться к Выходному с улучшением погоды. И даже вернулись, чтобы убедиться в невозможности выгрузки… Между тем на севере Новой Земли кромка дрейфующих льдов смещалась день за днем к югу, угрожая оставить тамошние полярные станции без смены зимовщиков и завоза свежих овощей. Судьба северного завоза опять оказалась на грани.
Тащимся на запад к Столбовому, и теперь картина побережья Маточкина Шара разворачивается, словно кинолента, запущенная в обратном порядке. Самое заселенное место на Новой Земле, в основном в XX веке, хотя становище Маточкин Шар в Поморской губе возникло в 1894 году, с переселением сюда четырех ненецких семей. Следующий по времени населенный пункт образовался в 1923 году в двадцати километрах восточнее злосчастной Белушьей губы в качестве полярной станции, расширенной на следующий год до обсерватории.
Отсюда летчик Б. Г. Чухновский с наблюдателем Н. В. Пинегиным совершил первую ледовую разведку в Карском море. После гидрографического обследования пролива Маточкин Шар (сокращенно Матшар) целым рядом экспедиций он регулярно использовался судами Карских экспедиций на Обь и Енисей. Когда выяснилось, что окрестные горы искажают результаты наблюдений обсерватории, пришлось создавать самостоятельные полярные станции при входе в пролив на мысах Столбовой и Выходной в 1934–1935 годах. Позднее постройки покинутой обсерватории нередко использовались различными экспедициями. Например, весной 1937 года здесь останавливалась воздушная экспедиция О. Ю. Шмидта по дороге на полюс, самолеты которой садились на замерзший пролив. С учетом заселенности берегов пролива в 1935 году островной совет был перенесен в организованное становище Лагерное. Так на берегах пролива протяженностью всего–то чуть более ста километров оказалось чуть ли не пять населенных пунктов — ситуация, в целом нетипичная для Арктики.