Вечером, выйдя из управления, Орлов решил сходить к Анне Александровне. Она была дома одна — Максим еще не возвратился из поездки. Орлов подметил, что скромное синее платье с белым воротничком ей очень к лицу. Разговаривала Анна Александровна спокойно и совершенно не касалась вчерашней темы. Орлов и сам не упоминал о пакете. Так в беседе о малозначительном прошло около двух часов.
Но вот возвратился Максим. Лицо его еще больше загорело. Увидев Орлова, он улыбнулся и поздоровался с ним за руку, а мать поцеловал в лоб. Наливая из графина в стакан воду, Максим, стараясь скрыть волнение, проговорил:
— Да, ты знаешь, мама, Моршанский убит… Лежит с перерезанным горлом на берегу Мыгры…
Анна Александровна какую-то долю минуты сидела неподвижно, непонимающе смотрела на сына, затем встала и пошатывающейся походкой вышла из комнаты. Максим поставил стакан на стол и бросился за ней.
«Кто такой Моршанский? — подумал Орлов. — Почему весть об убийстве так на нее подействовала?»
Через несколько минут Максим вернулся. Орлов спросил, кто убитый.
— А вы, дядя Володя, разве о нем не слышали ничего?
— Никогда.
Максим удивленно посмотрел на него. Немного подумав, ответил:
— Моршанский — давнишний знакомый папы. Бывал у нас часто. Работал в краеведческом музее. Вот, пожалуй, и все, что я знаю… Да был еще любителем-рыболовом…
Взглянув на дверь, Максим добавил вполголоса:
— По правде, я его не выносил. Мне непонятно, почему мама терпела его посещения… Иногда она на меня обижалась, если я выражал недовольство визитами Моршанского.
— Почему? — спросил Орлов.
— Не знаю. — Максим снова посмотрел на дверь и продолжал уже не остерегаясь: — Вы Мыгру, безусловно, знаете. Километрах в пятидесяти от города есть место, которое называют Каменные Холмы. Никаких холмов нет, а просто лежат на берегу три огромных валуна. Было около пяти часов вечера, когда мы проезжали. Увидели палатку. Коля Соловьев, замыкавший нашу колонну, захотел курить, но у него не было спичек. Он соскочил с велосипеда, намереваясь попросить у рыбака огонька. Вдруг мы услышали крик Соловьева. Вернулись, видим — на нем лица нет, нижняя губа прыгает, он не выговаривая слов, мычит и испуганно смотрит на палатку. Заглянули под полог, а там лежит человек в очках, голова запрокинута, горло рассечено, кровь… Я узнал Моршанского. Около палатки валялись на песке удочки с выжженными на рукоятках его инициалами… Мы доехали до села Семеновского и заявили в милицию…
На пороге показалась Анна Александровна. Максим сразу замолчал и направился к ней.
— Ты иди поешь, Максим, — сказала она, присаживаясь к столу.
Взглянув на племянника, послушно направившегося из комнаты, Орлов понял, что невестка появилась специально для того, чтобы помешать его дальнейшему разговору с Максимом. Стало очевидным: в жизни Анны Александровны есть что-то такое, что она старается скрыть.
Орлов шагнул к ней. Анна Александровна встретила его напряженным взглядом. Он позвал ее в комнату брата. Она пожала плечами, как бы выражая свое удивление, встала и расслабленной походкой направилась из столовой.
В комнате было душно. Орлов раскрыл окно, выходившее в сад, и указал Анне Александровне на стул. Она села.
В молчании шли минуты. Орлов собрался с мыслями и, усевшись напротив, спросил:
— Кто этот Моршанский?
Анна Александровна резко вскинула голову. Глаза ее сверкнули, и Орлову нетрудно было прочесть в них отчетливо выраженное: «Я ничего не скажу…»
Он выдержал взгляд и мягко сказал:
— Я же вам не чужой…
Анна Александровна опустила голову и стала разглаживать складку на платье. Орлов смотрел на эту склоненную красивую голову и старался понять, о чем она думает. Молчание продолжалось.
— Вам не хочется со мной разговаривать? — спросил он.
— Почему же, — не посмотрев на него, ответила она. — Нет ничего удивительного! Моршанский — старинный друг Саши и вообще нашего дома… Я думаю, что и на вас весть об убийстве человека, которого вы знали много лет, тоже произвела бы какое-то впечатление. Не правда ли?
— Вот я с вами разговариваю, Анна Александровна, всего второй раз в жизни… И вижу: таитесь вы от меня. Что вас заставляет так поступать?
Она побледнела и опять пригнула голову, как будто пышная прическа, украшавшая ее, внезапно потяжелела. Орлов насторожился. Все, с чем он столкнулся в этом доме: пропажа пакета, замешательство Анны Александровны, Моршанский и весть о его убийстве, — приобрело какой-то единый смысл. Он твердо спросил:
— С какой целью Моршанский украл пакет?
Анна Александровна подняла голову. Взгляд ее расширенных глаз встретился со спокойным взглядом Орлова, и он понял: попал в точку.
— Я не говорила, что он украл…
— Но это же так! — настаивал Орлов.
— Не знаю… хотя думаю, что да, — печально прошептала Анна Александровна.
Орлов взял ее за руку и пристально взглянул в глаза. Она не отвела взгляда. Наоборот, смотрела на него, и он, видя, как теплеет ее взор, ждал откровенности. Но она не торопилась…
— Я вам расскажу, Владимир Иванович, — вздохнув, промолвила Анна Александровна. — Но только прошу, умоляю вас, пусть ничего не узнает Максим. Ему противен будет мой поступок… Мне не хочется огорчать его! Он у меня один остался во всей жизни!
— Максим — человек. Надо постараться сделать так, чтобы он вас правильно понял…
— Помогите мне в этом! — с тоской воскликнула она. — Можете вы это сделать?
Орлову стало искренне жаль Анну Александровну, но он медлил, не зная, насколько откровенна она будет с ним. Так и не дождавшись его ответа, невестка встала и сказала, что вернется через несколько минут.
Она отсутствовала минут пятнадцать. За это время Орлов пытался понять, что заставило его связать пропажу пакета с именем Моршанского. Чутье? Возможно! Несомненным оставалось то, что такой вопрос возник неожиданно для него самого… Что же она собирается рассказать?
Орлов подошел к окну и стал смотреть в сад. Сквозь лиственную ткань акаций метрах в двух за ней просвечивал ствол березы. Мерцающая поверхность ствола источала неведомую притягательную силу, хотелось дотянуться и опереться о прохладную гладкую кору, напрячься и тряхнуть березку, как любил он это делать в детстве после дождя, чтобы капли охладили лицо и плечи. Дождя, видимо, не было давно. Серела листва акации, слабо пахла сирень. Ее кусты в дальнем углу двора дремали, уже окутанные сумраком. Орлов перевел взгляд на крону березки и восхитился: молодой зарождающийся месяц висел среди четких силуэтов ветвей блестящей елочной игрушкой.
Вернулась Анна Александровна, включила настольную лампу, и Орлов, полуобернувшись, увидел ее сумрачное лицо. Она села подле стола и следила, как Орлов закуривал папиросу, затягивался и мечтательно созерцал дымок. «Мальчишка», — подумала хозяйка и заговорила уверенно, неторопливо. Но при первом же взгляде Орлова поняла, что положением владеет не она, а этот русый человек и от него зависит ее дальнейшая жизнь.
— Все началось давно, — говорила она. — Почти двадцать пять лет назад. С Сашей мы уже были знакомы, считались женихом и невестой. Тут и появился на нашем пути Олег Моршанский. Это был некрасивый, долговязый, рыжий молодой человек… Да, рыжий. Только после войны он превратился в брюнета. И вот Моршанский влюбился в меня. Узнала я об этом из его письма…
Моршанский как-то раз пришел к Саше в редакцию, и с этого началось их знакомство. Потом он стал приходить к нам. От Саши мне случалось несколько раз слышать, что Моршанский дал ему какой-то очень интересный материал для его книги, посвятил в какие-то факты. Моршанский продолжал у нас бывать, я к нему привыкла, да и Саша при виде его уже не морщился, как вначале… Может быть, Владимир Иванович, вам не интересно это?
— Нет, нет, продолжайте, — ответил Орлов.
— Так прошли годы. Когда Саша уезжал на фронт, Моршанский заверил его, что при семье остается верный и преданный друг. Мне уже тогда показалось, что Моршанский был несказанно доволен. Он рассчитывал, что без Саши ему будет свободнее. Во время войны он сравнительно редко бывал у меня. Но регулярно, раз в неделю, звонил по телефону, справлялся о моем здоровье, спрашивал, не нуждаюсь ли в чем-нибудь… Как потом я узнала, он очень боялся бомбежек и, считая здание музея самым надежным, перебрался туда жить, выходя из помещения только при крайней необходимости…