— Ступайте вы к черту с вашим первенством! Было бы вам известно, что Георгий нашел Элеонору несколькими днями раньше вашего. Да, да, раньше!

Барло разом стих. Вытирая носовым платком вспотевшее лицо, он, прищурившись, смотрел на Бубасова.

— Вы пошутили?

— Ничуть, — насмешливо ответил Бубасов. — Просто не хотел вас расстраивать.

Их полные ненависти глаза встретились.

— У вас от меня появились тайны, дорогой друг?

— А вы думали? — в тон ему ответил Бубасов, снова уставившись на деревянную двуглавую птицу и прислушиваясь к мелодичному звону часов. Его бесило поведение Барло: принеся столь важную весть, говорить не о деле, а о правах на Элеонору!

Бубасов уже несколько дней подряд ругал себя за то, что Барло, возвратившемуся из Москвы с потрясающей новостью и фотографиями Элеоноры, легкомысленно обещал содействие в установлении дружбы. Этого нельзя было делать: он отлично знал границы «дружбы» в понимании Барло. Теперь, когда Элеонора совсем рядом, требование Барло взбесило его. Элеонора, как воздух, нужна ему самому. Он не намерен отдавать ее в распоряжение утонченного развратника… Но тут Бубасов понял, что он зря обозлил Барло. Просто сейчас невыгодно делать из него злого врага. Вздохнув, Бубасов мягко сказал:

— Дорогой друг! Мы всегда с вами были верны своим словам.

— О! Несомненно! — Барло, расплывшись в улыбке, схватил руку Бубасова и крепко прижал к груди, давая понять, что между ними не могут существовать недоразумения.

Эту внешне дружественную сцену и застал Олег, войдя в кабинет с бумагой в руке.

Поняв, что сыну необходимо переговорить с отцом, Барло отошел к окну и снова закурил сигарету.

Олег положил лист на стол и тихо сказал:

— Связь восстановлена. Читайте.

Бубасов сел, втянул голову, в плечи и, затаив дыхание, прочитал:

«Опасность миновала. Не беспокойтесь. Элеонора выехала в Карловы Вары. Списки будут добыты. Жду указаний. Георгий».

Бубасов с облегчением откинулся на спинку кресла. Он весело посмотрел на Олега и даже похлопал его по руке:

— Теперь можешь идти ко всем чертям и чертовкам!

Бубасов еще раз прочитал сообщение Георгия и спрятал в ящик стола. Повернув в замке ключ и положив его в жилетный карман, поднялся и, подойдя к Барло, обнял его за плечи:

— Теперь я всецело полагаюсь на вас, дорогой друг! Вам поручаю организацию моей встречи с Элеонорой. Полная тайна! Словом, вы знаете, как поступить!

— Я уже обдумал. Олег тоже поедет с нами…

— Причем тут Олег? — нахмурился Бубасов.

— Мне думается, ему пойдет на пользу встреча с умной сестрой, — уверенно сказал Барло.

Бубасов подозрительно посмотрел на Барло. Он знал, что Олег находится с Барло в более близких отношениях, чем с ним. Но в этот исключительный час он не хотел спорить и, натянуто улыбнувшись, сказал:

— Пусть едет!

Здравствуйте, дорогой папочка!

Посматривая на часы, Бубасов тщательно готовился к встрече с Элеонорой. В каком виде предстать перед ней? Главное — сразу произвести сильное впечатление. Если бы встреча происходила в Западной Германии, он без колебаний остановил бы выбор на полковничьем мундире, том самом, в котором он расстался с ней тринадцать лет назад. Он на мундир повесил бы тогда три награды: офицерский крест с саблями, полученный в сорок первом году из рук правителя Венгрии Хорти, боевой итальянский орден, нацистский железный крест, повешенный на грудь лично Адольфом Гитлером. Но показываться в таком виде на территории Чехословакии, пусть и в надежном месте, было бы непростительным безрассудством!

Бубасов выбрал строгий черный костюм и такого же цвета лакированные штиблеты.

Через десять минут новенькая «татра» несла его к месту встречи с Элеонорой. Хотя нелегко было организовать и поездку и свидание с Элеонорой, но теперь Бубасов раскаивался, поручив все это Барло. Он опасался, что Барло сразу начнет осуществлять свою бредовую идею — сделать Элеонору своей любовницей. «Только бы девочка сама оказалась предусмотрительной… Не думаю, чтобы она была глупой, — размышлял Бубасов.

Он прикоснулся рукой к плечу шофера и глазами дал понять: нужно спешить. Шофер что-то промычал, но машина пошла быстрее. И все же Бубасов опоздал. Когда угрюмые железные ворота в высокой цементной стене распахнулись, он увидел черный блестящий автомобиль, стоявший у подъезда двухэтажного особняка, розового, с белыми простенками. Модный, веселый и до крайней степени оживленный Барло сбежал со ступенек и, открыв дверцу машины, шепнул:

— О! Дорогой друг! Она восхитительна!

Бубасов мрачно посмотрел на Барло, пожевал губами и вышел из машины. Он стал степенно подниматься по ступенькам широкого подъезда, а Барло, весь изгибаясь от нетерпения и стараясь заглянуть ему в глаза, сказал:

— Она в голубой гостиной!

Бубасов промолчал. Он насупился, вновь охваченный чувством неприязни к Барло.

Жаворонкова ожидала в просторной комнате с зеркальными стеклами в окнах и стенами, обитыми голубым, местами выгоревшим бархатом. Мебель тут была под цвет стен. С высокого бледно-голубого, кое-где позолоченного потолка спускалась люстра из голубого стекла.

Было тихо. Как ни странно, но Жаворонкова чувствовала себя спокойно. Она оправила на себе светлый дорожный костюм, сняла с головы зеленую шляпку и, положив ее на маленький столик, поправила прическу.

Открылась высокая темно-голубая дверь. Жаворонкова сразу узнала Бубасова. Она спокойно поднялась и, как подобает признательной дочери, направилась к нему стремительно легкой походкой. Медленно приближался и он, осматривая ее оценивающим взглядом. Этих нескольких шагов, отделявших их вначале друг от друга, было вполне достаточно для того, чтобы у каждого составилось первое впечатление.

Стремясь придать естественную искренность встрече, Жаворонкова без слов прильнула к груди Бубасова и, закрыв глаза, замерла. Она слышала стук его сердца…

— Элеонора, дорогая моя. Ты стала красавицей, и лицо у тебя такое умное, — сказал Бубасов, поглаживая ее плечо.

Жаворонкову поразило, что в его голосе нет старческого дребезжания, хотя голос едва заметно и дрожал от волнения.

— Отец! — все еще не открывая глаз, проговорила она. — Я бесконечно признательна, что вы пожелали меня видеть. Мне не совсем легко было воспользоваться вашим приглашением, но теперь трудности позади. Я безумно рада вас видеть, отец!

Любуясь Жаворонковой, которая, перестав смущаться, подняла на него свои ясные глаза, Бубасов вспомнил Барло и с злорадством подумал: «Нет, потаскуха! Ты ее от меня не получишь! Я не допущу, чтобы такой клад попал в твои грязные руки!» Он взял Жаворонкову под руку и подвел к маленькому бархатному дивану, стоявшему в стороне под огромной пальмой.

— Садись, садись, — ласково говорил он.

Присматриваясь к Бубасову, Жаворонкова решила: «Он постарел, но это сразу не бросается в глаза!»

Бубасов был доволен, что встреча обошлась без всхлипываний и вздохов, которых он втайне опасался. Так и подобает в их положении.

— Я не буду спрашивать сейчас, как ты там жила, — начал он, садясь с ней рядом. — Самое важное, что ты здесь!

— А вы не подумали, отец, что я стала коммунисткой? — улыбаясь, спросила она.

— Ты?! Вышедшая из моей школы, и коммунистка! Ха-ха! Скорей солнце изменит свой круговорот! — воскликнул Бубасов, но затем его лицо помрачнело. Пристально смотря на Жаворонкову, он спросил: — А в самом деле? Если это так?

Она молча покачала головой, открыто при этом улыбаясь и глядя на него прямым, смелым взглядом. Это вызвало на его лице посветление, потом улыбку, и, кивнув головой, он сказал:

— Нет! Нет! Сказки!

— Ну конечно! Я пошутила. Нелепо думать об этом!

Жаворонкова решила перейти на деловой тон. Лицо ее стало серьезным. Она притронулась к его руке.

— Скажите, отец, — спросила она, — я останусь с вами или следует возвратиться туда?