– Но ты не можешь просить меня отрицать эту реальность или то, что я пережил, – сказал он. – Ты не можешь просить меня забыть моё прошлое.

– Я не прошу об этом. Всё, чего я прошу…

– Чего же? Держать это при себе?

– Нет, нет. Просто не надо, в общем, всё время про это упоминать. Мне это тяжело. Ну, то есть, чёрт возьми, что за мир был тогда, когда ты родился? Ни домашних компьютеров, ни нанотехнологий, ни роботов, ни телевидения…

– Телевидение было, – сказал Дон. Правда, чёрно‑белое .

– Ладно, ладно. Но ты ведь пережил… пережил иракскую войну. Ты застал Советский Союз. Ты видел, как люди ходят по Луне. Застал конец апартеида, и в Южной Африке, и в Штатах. Пережил Месяц Ужаса. Ты жил, когда обнаружили сигналы внеземной цивилизации. – Она покачала головой. – Твоя жизнь – это мой учебник истории.

Он хотел было сказать «Так что тебе лучше слушать, когда я рассказываю, чему жизнь меня научила», но остановил себя, не дав словам вырваться на свободу.

– Я не виноват в том, что я старый, – сказал он.

– Я это знаю! – огрызнулась она. А потом повторила, но гораздо мягче: – Я это знаю. Но давай, в общем, не будем тыкать мне этим в глаза.

– Я вовсе не хотел, – сказал Дон, который стоял теперь, опершись на раковину. – Но ты считаешь, что несколько баксов пени – это катастрофа, и я…

– Это не катастрофа , – раздражённо сказала Ленора. – Но это делает мою жизнь тяжелее, и… – Она должно быть, заметила, как он едва заметно дёрнул головой. – Что? – спросила она.

– Ничего.

– Нет, скажи.

– Ты не знаешь, что такое тяжёлая жизнь, – сказал он. – Похоронить родителей – это тяжело. Когда у жены рак – это тяжело. Не получить давно ожидаемого повышения из‑за офисных интриг – это тяжело. Внезапно обнаружить, что тебе нужны двадцать тысяч на новую крышу, которых у тебя нет – это тяжело.

– На самом деле, – сказала она сухо, – я знаю кое‑что о некоторых из таких вещей. Моя мама погибла в автокатастрофе, когда мне было восемнадцать.

Дон лишь раскрыл от неожиданности рот. Он избегал спрашивать её о родителях, несомненно, потому что в его чувствах к ней был некоторый «отеческий» аспект.

– Я не знала отца, – продолжила она, – так что мне самой пришлось растить брата, Коула. Ему тогда было тринадцать. Собственно, по этой причине я и подрабатываю. Стипендия покрывает все мои расходы, но я всё ещё пытаюсь выбраться из долгов, в которые залезла, пока Коул не вырос.

– Я… э‑э…

– Сочувствуешь? Не ты один.

– И… и страховки не было?

– Моя мама не могла себе её позволить.

– О. Э‑э… и как же ты справилась?

Она пожала плечами.

– Скажем так – симпатия к продуктовым банкам у меня возникла не на пустом месте.

Он был смущён и пристыжен и не знал, что сказать. Это объясняло, почему она казалась ему гораздо более зрелой, чем её сверстники. Когда он был в её возрасте, он всё ещё жил в довольстве в родительском доме, а Ленора живёт сама по себе уже семь лет, и часть этого времени – в заботах о брате‑подростке.

– А где Коул сейчас? – спросил он.

– Дома, в Ванкувере. Они с подругой съехались как раз перед моим отъездом в магистратуру сюда.

– Ясно.

– Я многое могу простить, – сказала она. – Ты это знаешь. Но когда кто‑то приходит и отбирает мои деньги… когда их у тебя так мало, ты… – Она пожала плечами.

Дон посмотрел на неё.

– Я… я не осознавал, что задираю перед тобой нос из‑за своего возраста, – медленно произнёс он, – но теперь, когда ты мне об этом сказала, я постараюсь быть… – Он замолчал; он знал, что в состоянии эмоционального стресса он начинает говорить напыщенно. Но правильное слово тут же пришло: – … бдительнее.

– Спасибо, – сказала она, слегка кивнув.

– Я не обещаю, что всё всегда будет правильно. Но я правда буду стараться.

– Не сомневаюсь, – сказала она с того сорта улыбкой страдалицы, которую он больше привык видеть на лице Сары. Дон обнаружил, что улыбается в ответ, и он протянул к ней руки, зовя её встать и обнять его. И когда она это сделала, он крепко прижал её к себе.

Глава 33

Сару всё ещё беспокоила сломанная нога, но Гунтер был настоящей находкой и без устали приносил ей чашку за чашкой бескофеинового кофе, тогда как она оставалась за столом в бывшей комнате Карла.

Она всё ещё работала над стопкой бумаг, принесённых Доном из университета – бумажной копией послания, отправленного на Сигму Дракона из Аресибо и исходными материалами, на основе которых оно было составлено: одна тысяча наборов ответов, случайно выбранная из оставленных на сайте. Сара была уверена, что ключ расшифровки должен скрываться где‑то здесь.

Сара уже десятки лет не заглядывала в эти документы и помнила их лишь приблизительно. Но Гунтер мог с одного взгляда на страницу проиндексировать её, так что когда Сара говорила ему, к примеру «Припоминаю пару ответов, которые показались мне противоречащими друг другу – кто‑то ответил «да» на вопрос о ликвидации вышедших из репродуктивного возраста стариков и при этом «нет» на вопрос о ликвидации людей, которые являются экономическим бременем», и робот тут же отвечал: «Анкета номер 785».

И всё‑таки она часто сердилась и иногда даже плакала от отчаяния. Она не могла думать так же ясно, как когда‑то. Это, вероятно, было незаметно в повседневной жизни, состоящей из стряпни и общения с внуками, но становилось до боли очевидным, когда она пыталась собрать пазл, посчитать что‑то в уме, пыталась сосредоточиться и подумать . И она так легко утомлялась; время от времени ей обязательно требовалось прилечь, что ещё больше затягивало работу.

Конечно, уже многие обращались к сообщению, посланному из Аресибо, в поисках ключа для дешифровки. И, думала она, если все эти молодые умы его не нашли, то ей, скорее всего, остаётся лишь молиться.

Многие предполагали, что ключом является какая‑то одна конкретная анкета: уникальная последовательность восьмидесяти четырёх ответов, что‑то типа «да», «нет», «много больше», «вариант три», «равно», «нет», «да», «меньше» и так далее. Сара знала, что существует больше 20 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 возможных комбинаций. Те, у кого не была доступа к полной версии послания Аресибо могли попробовать найти нужную простым перебором, но даже самым быстродействующим компьютерам мира понадобятся десятилетия на то, чтобы перебрать их все. У других, разумеется, была полная версия послания, и они, безусловно, уже попробовали каждый из тысячи содержащихся в нём наборов ответов, но не смогли расшифровать сообщение. Сара продолжала рыться в исходных опросниках, ища что‑то – неважно, что именно – что как‑то выделялось бы из общей массы. Но, будь оно проклято, ничего не выделялось. Она ненавидела старость, ненавидела то, что она сделала с её умом. Старые профессора не умирают , говорится в старой шутке. Они просто теряют свои факультеты. [148] Это было так смешно, как любили говорить, когда она училась в школе, что она даже засмеяться забыла.

Она попробовала другую комбинацию, но на мониторе снова зажглась надпись «Расшифровка невозможна». Она не ударила кулаком по столу – у неё не хватило бы для этого сил – но Гунтер, должно быть, что‑то такое в ней углядел.

– Вы выглядите расстроенной, – сказал он.

Она развернула кресло и уставилась на МоЗо; ей в голову пришла идея. Ведь Гунтер – носитель нечеловеческого интеллекта; может быть, он лучше поймёт, что ищут инопланетяне?

– Гунтер, а ты бы куда спрятал ключ для расшифровки?

– Я не предрасположен к секретности, – ответил он.

– Нет. Полагаю, нет.

– Вы спрашивали Дона? – ровным голосом спросил МоЗо.

Она почувствовала, как её брови сами собой взбираются на лоб.

– Почему ты это спросил?

Линия рта Гунтера дёрнулась, словно он хотел было что‑то сказать, но передумал. Через секунду он посмотрел в сторону и ответил: