– О, я знаю. Я имею в виду плавучесть. Люди так хорошо плавают, потому что они легче воды. Но эти тела, возможно, в воде тонут.

Я уважительно посмотрел на неё.

– Даже не задумывался над этим.

– Это будет настоящим приключением, – сказала она, – исследовать возможности и ограничения наших тел.

В этот раз я как‑то ухитрился фыркнуть; звук получился механический и странный.

– Не любите приключений? – спросила Карен.

Мы продолжали идти по коридору.

– Я… я не уверен, что у меня было хотя бы одно.

– О, конечно же было, – ответила Карен. – Жизнь – это приключение.

Я начал вспоминать все те вещи, что делал в юности – наркотики, которые пробовал, женщин, с которыми спал, и одного мужчину, с которым я тоже переспал, инвестиции, разумные и безумные, сломанные кости и разбитые сердца.

– Надо полагать, – сказал я.

Коридор расширился, превратившись в большую комнату отдыха с торговыми автоматами с газировкой, кофе и бутербродами. Должно быть, он предназначался для персонала, а не для клиентов‑мнемосканов, но Карен жестом предложила войти. Возможно, она устала…

Но нет. Разумеется, она не могла устать. Однако к тому времени, как я это сообразил, мы уже вошли. Там было несколько мягких стульев и маленькие столики. Карен села на один из стульев, тщательно расправив на коленях своё цветастое платье. Потом указала мне на другой стул. Опираясь на трость для сохранения равновесия, я осторожно опустился на него; сев, я поставил трость прямо перед собой.

– Итак, – сказал я, – что же у вас были за приключения?

Какое‑то время она не отвечала, и я забеспокоился. Я вовсе не хотел подвергать сомнению её предыдущее утверждение, но, боюсь, в моём вопросе прозвучал некий вызов, требование подтвердить свои слова.

– Простите, – сказал я.

– О, нет, – ответила Карен. – Ничего такого. Просто их так много . Я была в Антарктиде, и в Серенгети – ещё когда там водилась крупная живность – и в Долине Царей.

– Да неужели? – удивился я.

– Конечно. Я люблю путешествовать. А вы?

– Думаю, я тоже, правда…

– Да?

– Я никогда не был за пределами Северной Америки. Видите ли, я не могу – не мог – летать. Перепады давления в самолёте – доктора опасались, что они могут спровоцировать синдром Катеринского. Вероятность очень маленькая, но доктор сказал, что я не должен рисковать, разве что если поездка абсолютно необходима. – Я на мгновение подумал о другом мне, направляющемся на Луну; это путешествие он почти наверняка переживёт. Космопланы полностью герметичны, и атмосферное давление внутри них не меняется.

– Обидно, – сказала Карен, но потом её лицо просветлело. – Но теперь вы можете поехать, куда захотите.

Я горько усмехнулся.

– Поехать! Господи, да я же едва хожу…

Механическая рука Карен легко коснулась моей.

– О, вы научитесь. Обязательно! Люди могут всё. Помню, как я познакомилась с Кристофером Ривом, и он…

– Кто это?

– Он играл Супермена в четырёх фильмах. Боже, как он был красив! Когда я была подростком, постер с ним висел у меня над кроватью. Много лет спустя он упал с лошади и повредил позвоночник. Говорили, что он никогда больше не сможет дышать самостоятельно, но он смог.

– И вы познакомились с ним?

– Ага. Он написал книгу о том, что с ним произошло; у нас тогда был один издатель, и мы вместе оказались на банкете на «BookExpo America». Он так меня вдохновлял.

– Вау, – сказал я. – Полагаю, будучи знаменитым писателем, вы встречались с множеством интересных людей.

– Ну, я вспомнила Кристофера Рива не для того, чтобы похвастаться…

– Я понимаю, понимаю. Но с кем ещё вы были знакомы?

– Давайте посмотрим… какие имена могут что‑нибудь значить для человека вашего возраста? Ну, я встречалась с королём Карлом перед самой его смертью. С нынешним папой и с тем, что был перед ним. С Таморой Ын. Шарлиз Терон. Стивеном Хокингом. Моше…

– Вы встречались с Хокингом?

– Да. Когда была на чтениях в Кембридже.

– Вау, – снова сказал я. – И какой он был?

– Очень ироничный. Остроумный. Конечно, общение было для него пыткой, но…

– Но какой умище! – воскликнул я. – Абсолютный гений.

– Это да, – согласилась Карен. – А вы любите физику?

– Мне нравятся великие идеи – в физике, философии, где угодно.

Карен улыбнулась.

– Правда? Тогда у меня есть для вас анекдот. Знаете такой, когда Вернера Гейзенберга останавливает дорожный патруль за превышение скорости?

Я покачал головой.

– Так вот, – продолжила Карен, – коп говорит: «Вы знаете, с какой скоростью ехали?» А Гейзенберг тут же отвечает: «Нет, зато я точно знаю, где я!»

Я расхохотался.

– Это сильно! Погодите – я тоже один вспомнил. Знаете про Эйнштейна в поезде?

Теперь была очередь Карен качать головой.

– Пассажир к нему подходит и спрашивает: «Простите, мистер Эйнштейн, Нью‑Йорк останавливается в этом поезде?»

Карен засмеялась.

– Думаю, мы с вами подружимся, – заявила она. – А вы профессиональный физик?

– Что вы. Я для этого слишком плох в математике. Хотя отучился два года в Университете Торонто.

– И?

Я слегка приподнял плечи.

– Вы в Канаде часто бываете?

– Время от времени. Не каждый год.

– А пиво вы пьёте?

– Когда была помоложе, – ответила Карен. – Но больше не пью. В смысле, даже в старом теле не могла – последние лет десять или больше.

– Вы слышали про «Sullivan's Select»? Или «Old Sully's Special Dark»?

– Конечно, слышала. Очень… А‑а! Вот оно что! Вы ведь Джейкоб Салливан, верно? Ваше семейное дело?

Я кивнул.

– Так, так, так, – сказала Карен. – Значит, я тут не одна инкогнито.

Я грустно улыбнулся.

– Карен Бесарян заработала себе состояние. Я же своё просто унаследовал.

– И всё же, – сказала Карен, – это, наверное, было здорово. В молодости мне вечно не хватало денег. Даже иногда приходилось наведываться в продовольственные банки[71]. Это, должно быть, очень расслабляет – знать, что у тебя никогда не будет проблем с деньгами.

Я снова двинул плечами.

– Это палка о двух концах. С одной стороны, когда я пошёл в университет, я мог изучать всё, что мне заблагорассудится и не беспокоиться о том, как это вяжется с моей будущей профессией. Я, наверное, единственный во всём кампусе ходил одновременно на квантовую физику, историю драмы и введение в философию досократиков.

Карен вежливо усмехнулась.

– Да, – сказал я. – Это было весело – чуть того, чуть этого. Но обратная сторона богатства состояла в том, что ты не ожидаешь, что к тебе будут относиться как к мусору. Университет Торонто ценится среди аспирантов, но студентов там производят как штамповку на заводе. Скажем так: если каждый день ходишь в Салливановскую библиотеку, и твоя фамилия Салливан, то не ожидаешь, что об тебя там будут вытирать ноги.

– Ещё бы, – сказала Карен. – Мне никогда не нравилось говорить про себя «богатая»; это звучит, как будто я хвастаюсь. Хотя все клиенты «Иммортекс» богаты, так что какая разница. Но, конечно же, я никогда не предполагала, что разбогатею. В том смысле, что большинству писателей этого не удаётся; это очень тяжёлое ремесло, и мне очень, очень повезло. – Она сделала паузу, и её искусственные глаза снова блеснули. – Знаете, в чём разница между большой пиццей с пепперони и большинством профессиональных писателей?

– В чём?

– Большой пиццей можно накормить семью из четырёх человек.

Я рассмеялся, и она тоже.

– Так или иначе, – продолжила она, – я начала богатеть лишь когда мне было под пятьдесят. Только тогда мои книги стали хорошо расходиться.

Я пожал плечами.

– Если бы мне пришлось ждать пятидесяти, чтобы разбогатеть, то меня бы здесь не было. Мне всего лишь сорок четыре. – Всего лишь . Боже, я никогда раньше не думал об этом «всего лишь».

– Я… не поймите меня неправильно, но сейчас я скорее рада, что мне довелось начать жизнь в бедности.