ВАЛЕРИЙ АНДРЕЕВ

Познакомился я с ними, по-моему, в 88-м году через Андрюшу Борщова.

Он ездил в Вильнюс на панк-фестиваль и там, собственно, с ними и встретился. Потом приехали ГО-шники в Питер, звонят и говорят: «Вот, приехали — давай Боба Марли послушаем». — «Ну, давай Боба Марли послушаем». Ну и дальше понеслось-поехало: «Ты чего любишь?» — «Настольный хоккей люблю. А ты чего любишь?» — «А я тоже!» — «А я — чемпион Сибири!» — «А я — чемпион Петербурга!» — «Давай?» — «Давай!» Все на таком человеческом уровне, абсолютно далеком от всякой рок-музыки, хотя эту музыку все слушали — я какое-то время во всем этом довольно активно тусовался[13] — начали общаться. А в связи с тем, что подружился я на тот момент с Егоркой, вся бригада эта омско-новосибирская вместе с ним приходила, вместе с ним уходила. И что нравилось всем в этих людях — что они очень простые в общении и никаких неудобств как мне, так и другим не создавали. С ними было очень легко общаться. И одной из них, собственно, была Янка.

Дальше, в связи с тем, что я в Петербурге (тогда еще Ленинграде) много кого знаю из всей этой рок-среды, а у них очень много в Сибири всяких людей — пошли всякие такие контакты. У них сначала в Питере достаточно мало было знакомых, а здесь происходили всякие мероприятия, им были интересны какие-то люди, с которыми они были не знакомы — Курёхин, Сорокин… Соответственно, через нескольких людей — меня, Фирсова, еще кого-то — они выходили на них и впитывали эту петербургскую культуру, в то время очень активно развивающуюся… которую условно можно назвать «подпольной». Здесь действительно был такой мощный эпицентр всего происходящего, и им это было, естественно, интересно. Хотя, на самом деле, они любили очень мало питерских групп, пожалуй, кроме СТРАННЫХ ИГР и АУКЦЫОНА и не любили никого. Я Егора еще познакомил с Черновым, с Бурлакой[14], они меня познакомили с какими-то там своими… Дальше пошли всякие перекрестные знакомства, и дружба таким образом завязалась.

Ну, это не дружба, на самом деле, дружба — это такое очень серьезное слово. Это некое очень приятное общение, и очень много в нем ценностей культурно-общечеловеческих. Мы слушали фактически одну и ту же музыку, читали одни и те же книжки. А те книжки, которые мы читали — Кортасара, «Степного Волка» — надо было с кем-то обсуждать. И естественно, ты это обсуждаешь с тем, кто тебя понимает, кому не надо объяснять какие-то прописные истины, с тем кто понимает с полуслова, с полунамека. Это — первая общность интересов, которая нас связывала.

Вторая общность интересов лежала в области музыки. Как оказалось, мы любим одну и ту же музыку, причем с точностью до песен. У Янки, дай Бог памяти, у DEAD KENNEDYS была любимой песней «Каникулы в Камбодже», и у меня она была любимой песней, а дальше уже, в принципе, контакты установить проще, если уж мы начинаем обсуждать DEAD KENNEDYS, то половина взаимопонимания уже есть. Что еще? Фильмы всякие смотрели, соответственно о той музыке, потому что музыку мы достаточно давно все слушали, а фильмы только начали появляться, поэтому любой концерт какой-нибудь SIOUXIE AND THE BANSHEES был одновременно интересен и мне и им, потому что ни я, ни они этого раньше не видели. Тогда только появились видеомагнитофоны, и мы просто сидели часами и тупо смотрели. И все какие-то случайные посещения обычно заканчивались тем, что мы просто сидели, слушали музыку — музыку мы слушали всегда — и разговоры начинались всегда от музыки и уходили в какие-то достаточно глубокие вещи. Ну, не знаю, про любовь к животным…

А там еще у них есть такое полное единение взглядов. То есть с любым из них можно разговаривать и знать, что то, что говорит Егорка — скажет и Янка. И не потому, что Егорка более сильная личность, он просто человек, который очень много впитывал, и если что-то появлялось в окружении интересного — он им все это доносил. Ну, какие-то естественные флуктуации были, но если спрашиваешь одного: «Нравится тебе группа АУКЦЬЮН?», и если она нравится одному, то, как правило, и всем остальным. Егорка на самом деле… нельзя без Егорки рассматривать, потому что Егорка — некий такой эпицентр, он очень сильно аккумулировал вокруг себя людей, которые не были очень яркими личностями сами по себе, но, с другой стороны, это все люди, которым было что сказать. Безусловно, они не пустые были. И дело там не в том, что Янка проигрывала в яркости, просто, грубо говоря, им вдвоем было кайфово, они очень хорошо друг друга дополняли. А, с другой стороны, все было одно и то же, что Егорка, что Янка: они говорят одни и те же слова, они выросли на одной и той же культуре… Ну, Егор, он более тяжелый человек в общении, Янка — более простой. А вообще, с ними было очень легко и просто. Когда они кидали встречу какую-то, не приезжали, это переносилось абсолютно спокойно. Или они могли без звонка прийти — тоже абсолютно спокойно. Помню один момент, вторая встреча — был в Москве такой фестиваль «Сырок», а они в Москве мало кого знали и мы никого не знали, просто пришли к ним в номер, говорим: «Привет!» — «Привет». — «Помните, виделись там-то и там-то…» — «Ну все, отлично». Без всяких ложных моментов, которые при знакомстве у людей обычно происходят. Вот ты вот человека второй раз в жизни видишь, он ведь тебя не пустит в номер на полу переночевать. А нам как раз негде было ночевать: мы сели на поезд и приехали в Москву. А они говорят: «Да ради Бога, садись, поболтаем, раз человек хороший», — и там мы с ними как-то так закорешились.

Вообще, если честно, я их воспринимал как некую неделимую общность. Знаешь, вот как приходишь один раз в году к одноклассникам на встречу: они для тебя все одинаковые, хотя один, скажем, бандит, а другой в каком-нибудь РУОПе работает — для тебя они все равно одинаковые. Так же и здесь. То есть повнимательнее присмотришься — ага, тот хитрее, этот шустрее, этот добродушнее. То есть они абсолютно все разные, но когда с ними начинаешь общаться… ну опять же, кого я имею в виду: Джеффа, Егорку, Янку. Ну, немножко Кузя там, Аркаша — ну, Аркаша немножко особняком стоял — кто еще? Манагер, еще пара-тройка ребят. А в основном — Джефф, Егорка, Янка. С ними как-то довелось общаться больше, чем с другими. Такая основная троица. В то время они были еще более или менее некурящие, непьющие, и, вообще, мне непонятно, почему их панками называют. К панкам они не имеют никакого отношения, с моей точки зрения. Мне, вообще, непонятно, за что их все так любят. Потому что музыка там — так себе, мягко говоря. Слова не особенно рифмованные, поют от души, конечно, но без особых вокальных способностей. Но душа вот эта, она, наверное, людей брала. У них очень много энергии было. В то время очень мало людей было с хорошей энергией, здесь уже мало появлялось молодых интересных людей, та культура, которая здесь перла какое-то время, она немножко к тому времени так… поугасла. И полезли всякие люди из Сибири, еще откуда-то. Был еще вот Саша Башлачев, я отнес бы всю их культуру к башлачевской. Но это же, как бы, не панк? И очень хорошо, что у них была не массовая культура, я очень боялся, что их Фирсов раскрутит, сделает крутыми, что будут стадионы. Это все хорошо, конечно, замечательно, но скорее ближе к Олимпиаде какой-нибудь, ну, там Древний Рим, что-то такое массовое. А у них все-таки музыка клубная такая, культовая.

Помню, начали что-то про Фирсова говорить, типа непонятно — с одной стороны вроде хороший человек, а с другой — барыга, спекулянт. И Летов — а они с Фириком много общались, тусовались, он одно время их директором был — Летов мне говорит: «Как-то мы ехали куда-то, и в соседнем купе котенка мучили. Серега пошел и говорит: «Отпустите котенка!» И ты вдруг понимаешь: человек из всего многообразия отношений берет одну эту маленькую историю, которая очень хорошо характеризует то, что он видит в этом человеке, как они связаны, что их объединяет. Это вот тоже такая отличительная черта этой компании от всех других. Интересное, конечно, явление — эта команда новосибирско-омско-тюменская, которая концентрировалась возле Егорки — она, конечно, очень сильно выделялась из всего остального.