Не поняв, какие препятствия у него на пути, Дейна искал причины своих трудностей не там. Кардинальным догматом «народной дипломатии» был тот, что в поиске поддержки европейских стран нельзя доверять помощи французов, поскольку, как считалось, французы надеются держать американцев в подчинении своим интересам. Если и есть среди видных американцев те, кто согласен с рассуждениями французов о внешней политике (Франклина обвиняли в том, что он главный злоумышленник), то они продались французам. Адамс пришел к такому заключению после того, как Верженн сообщил ему, что дело он будет иметь только с Франклином. Вероятно, от Адамса Дейна и перенял недоверие к Франклину, Верженну и Вераку.

В этом другая причина, почему российский двор так грубо обошелся с Дейной: он прибыл в Петербург без малейшего доверия к французскому послу, к советам которого он, согласно инструкциям, обязан был прислушиваться. Четыре раза Дейна обращался к французу за тем, чтобы тот помог сообщить о его миссии российскому двору: когда пришли известия о сдаче Корнуоллиса[320], когда английский парламент предложил новую политику в отношении Америки как раз перед падением правительства Норта[321], когда Чарлз Джеймс Фокс[322] объявил, что для переговоров с бывшими колониями никаких предварительных условий не будет, и, наконец, когда Ричард Освальд[323] был уполномочен договариваться о мире с американскими представителями. Во всех четырех случаях Верак рекомендовал терпение^{875}. У Дейны, уверенного в правоте дела американцев и убежденного в том, что ему, чтобы добиться признания, надо всего лишь рассказать императрице об истинном положении вещей, было готовое объяснение кажущемуся колебанию Верака: Верженн приказал ему помешать миссии. «Учитывая все, что я узнал о переговорах Дейна в России, господина Джея в Испании и своих собственных в Голландии, — заявил Адамс, — мне ясно, что граф де Монморен[324], маркиз де Верак и герцог де ла Вогюйон руководствовались одними и теми же инструкциями, а именно: не помочь, а помешать, если возможно, нашему успеху»^{876}. Эти подозрения совпали с подозрениями Дейны и обеспечили оправдание явной неудачи его миссии. «У меня та же мысль по поводу определенной программы, что и у Вас», — намекнул он мрачно Адамсу. Позже, редактируя свои бумаги, Дейна добавил примечание, что это была «программа Версальского двора: помешать во время войны признанию монархами Европы независимости Соединенных Штатов»^{877}. Дейна ухватился за франко-российские переговоры о торговом договоре, чтобы обвинить французского посла в желании вытеснить американцев из торговли с Россией. Когда он поделился своим «открытием» с Адамсом и Робертом Ливингстоном[325], недавно избранным секретарем по иностранным делам, то первый согласился, а второго дерзость Дейны возмутила^{878}.

Прямота, с которой Дейна озвучил свои подозрения, вызвала серьезные дебаты в Конгрессе, где как раз перед прибытием Дейны в Петербург произошли значительные события, способствовавшие провалу миссии Дейны. Несмотря на оппозицию семейства Ли и делегации от Массачусетса, было решено придать американской дипломатии более организованную структуру и создать Департамент иностранных дел вместо комитета Конгресса, управляемого группировкой Ли и Адамсов через Джеймса Лавелла, самого активного члена группировки. На выборах министра Артур Ли, предложенный на должность Самюэлем Адамсом[326], обошел в первом круге Ливингстона, кандидата от более прогалликанских сил. В этот момент вмешался французский посланник[327] и объявил, что король сочтет невозможным работать с Ли. В третьем круге секретарем был объявлен Ливингстон^{879}. Этот выбор означал курс на сдерживание «народной дипломатии». Проигравший кандидат предупреждал находившегося в далеком Петербурге Дейна: «Теперешний министр иностранных дел (P.P. Ливингстон) — решительный сторонник доктора Франклина и противник господина Адамса. Как и ряд других попугаев здесь, он твердит зазубренные похвалы вышеупомянутому, а другого берется поучать. Про все, что вы от него увидите или получите, можете считать, что оно продиктовано французским посланником»^{880}. Значит, Франклину, Ливингстону и французам доверять нельзя.

Первые письма, которые Ливингстон получил от своего посланника в Петербурге, полные брани в адрес Верака, убедили его в необходимости обуздать посланника. Как выразился неподражаемый Ли: «Независимый дух, отличавший Ваши действия, когда Вы только прибыли в Санкт-Петербург, кое-кому не понравился. По этому поводу я могу заметить только одно — что если иностранный посланник будет пытаться свернуть с проторенной дороги, то делать это он должен на свой риск».^{881} Ливингстон не был намерен позволить Дейне свернуть с намеченной для него дороги и, чтобы удержать его на ней, создал несколько заграждений. Через французского посланника в Америке он попросил Верака направлять Дейну во всех его делах; он рекомендовал понизить Дейну в ранге, переведя его из полномочного министра в министры-резиденты; кроме этого, Ливингстон приказал Дейне не делать никаких дипломатических предложений без «абсолютной уверенности» в том, что они будут приемлемы^{882}. Для Дейны секретарь приберег письмо с суровым выговором, письмо, которое Конгресс смягчил, но которое Ливингстон послал в первоначальном варианте.

В то время как Ливингстон надеялся обуздать Дейну, находившийся в Гааге Адамс его подгонял. Как только в Версале был подписан предварительный мирный договор, Адамс посоветовал Дейне не обращать внимания на советы Верака и Ливингстона:

Дейна послушался Адамса, а не Ливингстона.

Каким-то образом Дейна сумел познакомиться с финном Максимом Максимовичем Алопеусом, бывшим секретарем Панина.

Через Алопеуса Дейна установил связи с членом Коллегии иностранных дел Петром Васильевичем Бакуниным[328], еще одним бывшим секретарем Панина. После обмена письмами и нескольких личных встреч Дейна получил заверение: «Вы можете поставить в известность о своей миссии вице-канцлера [графа Остермана] в любое время. Возможно, Вы не получите ответа немедленно, но Вам не надо волноваться на этот счет, так как отсрочка не будет вызвана чем-то связанным с Соединенными Штатами или с Вами лично; и Ваша миссия и Вы лично очень любезны Ее Императорскому Величеству»^{884}. Извещенный об этих переговорах, Верак навестил Дейну, но американец уже потерял интерес к советам француза. Верак 24 февраля 1783 года получил следующую лаконичную записку: «Осмелюсь сообщить Вам, что я проинформировал о моей миссии Его Превосходительство вице-канцлера графа Остермана»^{885}. Более подробное послание было направлено Адамсу в Гаагу: «Я сегодня известил о своей миссии вице-канцлера графа Остермана, без совета моего корреспондента; но у меня были непосредственные заверения в том, что путь открыт. Странно, если бы кто-то мог подумать иначе»^{886}.