Дворянское достоинство напрямую связывалось с чинами и царской милостью. Власть стремилась всячески усиливать и поддерживать сословной гонор, основанный на привилегии «знатной службы», в том числе и в сознании бедного дворянства^{1308}, чей образ жизни мало отличался от образа жизни однодворца[208]. Так, в 1771 году в Сенат поступило доношение предводителя дворянства города Пронска подполковника артиллерии Степана Тютчева. Из доношения следовало, что на собрание, где решался вопрос о «раскладке жребиев к поставке рекрут», явилось ни много ни мало 200 дворянских недорослей, которые «усердно желали вступить в службу Ее Императорского Величества», однако не имели для этой цели «ни платья, ни обуви». Пронские помещики были вовсе не против определить обнищавших дворян в солдаты. Однако Сенат запретил «знатным пребывать в низких званиях и незнатую отправлять службу». Московскому губернатору было предписано «дворянских детей за усердие их к службе похвалять, но чтоб, с одной стороны, сохранить по данной вольности указной порядок, а, с другой стороны, подать оным недорослям […] помощь», следовало «на казенном коште» отправить неимущих молодых людей для распределения в полки. Всем прочим губернаторам приказывалось также «определять в службу» детей из бедных дворянских семей^{1309}. В 1788 году выяснилось, что в Тверской и Новгородской губерниях «живут целыми селениями Дворянские фамилии, кои по недостатку своему, не имея за собой крестьян, упражняются сами в хлебопашестве, а при том ведая ревность и [у]сердие, свойственное всему благородному Дворянству Российскому к военной службе, […] пожелают посвятить себя службе Нашей в нынешнюю войну» против шведской короны. Всех этих дворян именным указом полагалось определить в гвардейские полки^{1310}.

Жесткая законодательная регламентация службы привилегированного сословия породила огромное количество частных бумаг, которые оседали в семейных архивах. Тщательно хранимое собрание документов двух поколений провинциальных дворян Ивановых предстает типичным досье офицеров русской армии, каких были тысячи. Отец, Василий Афанасьевич Иванов, родился в 1752 году в дворянской семье, владевшей 200 душами крепостных. Десяти лет был записан ротным писарем в Астраханский гренадерский полк, в двадцать дослужился до поручика, затем стал ротмистром, потом секунд-майором. Характерно, что в формулярном списке полное отождествление человека и статуса передается и терминологически: в 1772 году полковой квартирмейстер Иванов был «переименован» поручиком. В этом чине он участвовал в Русско-турецкой войне 1768–1774 годов, штурмовал Перекоп и Евпаторию, затем подавлял восстание Пугачева. В отставку вышел уже премьер-майором в 1788 году «за болезнями». Уже в 1791 году Иванов был избран предводителем дворянства Новомиргородского уезда Екатеринославской губернии, а затем, в 1799 году, и всей Херсонской губернии, отличился при заготовлении провианта и фуража для молдавской армии в 1810 году, а в 1811 году был отставлен от всех дел в чине коллежского советника.

«Беспорочная служба» Иванова была отмечена орденом Св. Анны второй степени, за который, как было положено на основании Капитула Императорских российских орденов 1797 года, он внес 60 рублей на богоугодные заведения, о чем и получил письменное извещение. Победу над Наполеоном он встретил уже на седьмом десятке и потому вошел в число «старейшин семейств» Херсонской губернии, награжденных «бронзового на Владимирской ленте медалью». Эту медаль следовало хранить потомкам, «яко знак оказанных предками их незабвенных заслуг Отечеству». Действительно, Василий Афанасьевич в это время уже имел взрослого сына Петра, который в будущем аккуратно сложит все грамоты о назначениях, повышениях в чине, награждениях и отставках, извещения, аттестаты, свидетельства, подтверждения дворянского достоинства, формулярные списки и прочие бумаги в отдельную папку и озаглавит ее Документы о службе родителя моего. Чиновная биография самого Петра также обрастет огромным количеством бумаг, которые вплоть до правления Николая I сохранят не только свою стилистику, но и единый шаблон. Как сразу после опубликования Манифеста о вольности дворянства, так и приближаясь к его столетнему юбилею, власть будет настоятельно требовать «ревностной прилежности», «всемилостивейше жаловать верноподданных чинами» и вручать неизменные «формулярные списки о службе и достоинстве»^{1311}.

Пожалования, отпуска, повышения, отставки — вся эта рутинная повседневность служащего дворянина неразрывно переплеталась с заботами дворянина-помещика. Реформа местного управления, учреждение губерний, открытие наместничеств и определение их штатов не столь глубоко затронули жизненные интересы провинциального дворянства: размеренный быт владельцев имений был потрясен до основания Генеральным межеванием.

Страсти по межеванию

Генеральное межевание проводилось в интересах дворянства и в конечном итоге укрепило землевладельческие права высшего сословия. Екатерина еще в начале правления пообещала «помещиков при их имениях и владениях ненарушимо сохранять», поскольку искренне верила, что «благосостояние государства […] требует, чтоб все и каждый при своих благонажитых имениях и правостях сохраняем был, так и напротив того, чтоб никто не выступал из пределов своего звания и должности»^{1312}. Императрица предоставила дворянам огромный фонд государственных земель (примерно 50 миллионов десятин), самовольно захваченных помещиками в предшествующий период. Безвозмездную передачу дворянам присвоенных ими земель Екатерина пыталась представить в виде награды за быстрое и «полюбовное» установление границ владений^{1313}. Однако несмотря на усилия власти, межевание помещичьих имений, а также территорий, принадлежащих крестьянским общинам, городам, церквям и другим собственникам земли, всколыхнуло все население. Споры, тяжбы, судебные процессы не утихали, и практически несколько раз в год издавались указы, предписывающие населению «оказывать безмолвное повиновение и всякую учтивость» землемерам^{1314}. Это постоянное воспроизведение одного и того же требования свидетельствовало лишь о том, что оно игнорировалось. И действительно, в целом ряде законов последней трети XVIII столетия речь идет о «своевольстве, наглости, сопротивлении, криках, драках, повреждении межевых признаков»^{1315}. В двух сенатских указах от 10 марта и 9 сентября 1771 года в назидание всем приводился случай с ратманом Рузской ратуши Стрелковым и рузскими купцами, которые землемера Старкова до межевания не допускали. За что купцы были «публично наказаны на теле», а ратман Стрелков отрешен от присутствия, лишен судейского звания и оштрафован на 200 рублей^{1316}.

В текстах указов нередко отражались дела по челобитью, скапливавшиеся в Межевой канцелярии и Межевой экспедиции Сената и подробно описывавшие не только драки с землемерами, но и тяжбы между помещиками. Так, жена подполковника Самарина более десяти лет пыталась отвоевать у секунд-майора фон Менгдена казенные пустоши Московского уезда Потравинную, Елчановую и Масловую. Эти спорные земли первоначально были проданы ей, потом Менгдену, а при разбирательстве оказались на оброке за асессором Зиновьевым. Выяснилось, что Самариной удалось купить пустоши с помощью Чередина, правящего секретарскую должность в Межевой канцелярии, которому она показала лишь часть принадлежавших ей казенных земель. Об этом Менгден немедленно написал донос и челобитную, Самарина и аккредитованный от нее поверенный в долгу не остались и также подали апелляции. Дело обрастало бумагами, новыми подробностями, все более запутывалось, и можно лишь представить, какими любезностями обменивались Самарина и Менгден на протяжении этих десяти лет. В итоге пустоши, на которых Самарина успела построить сукновальню и мельницу, остались за ней, а остальное досталось секунд-майору. Межевой канцелярии приказано было составлять точные планы, рассматривать дела с большой подробностью и в случае необходимости обращаться в государственные архивы, которые тоже следовало содержать в совершенном порядке. История тяжбы подполковничьей жены Самариной и секунд-майора фон Менгдена вошла в ПСЗ и полностью была изложена в сенатском указе от 3 октября 1777 года — О сочинении планов с надлежащею верностью; о наблюдении, чтоб границы дач на них означаемы были сходно с прикосновенными дачами; о строжайшем смотрении за исправностью планов при свидетельстве оных в чертежной^{1317}.