Эжени, императрица-регентша, передав свои полномочия в руки законодательной ассамблеи, по настоятельному совету группы депутатов, приехавшей в Тюильри, бежала, решив предотвратить жестокую революцию. До сих пор ситуация была под контролем, но когда толпа направилась в сторону Тюильри, Селена поняла, что в любой момент все может измениться. Вспомнив о кошмаре в Сен-Дени, она начала молиться о безопасности императрицы.

В то же время, помня о своей работе, Селена велела кучеру ехать, но не домой, где ее ждало надежное убежище, а в Тюильри. Она говорила себе, что должна быть там, потому что именно в Тюильри сейчас совершалась история.

Селена видела, как с высоких ворот садов Тюильри сорвали золоченых орлов, а флаг императрицы исчез со своего флагштока. Толпа надвигалась на экипаж Селены, лошади испуганно заржали. Велев кучеру подождать, Селена вышла из экипажа и тут же была подхвачена волной людей, напиравшей на ворота и врывающейся в сады. Даже если бы она захотела вернуться, у нее не было пути назад, ее несло вместе со всеми, она стала частью толпы.

Императрица уже сбежала, вместе с князем Меттернихом и ее американским зубным врачом, доктором Эвансом. Селена надолго запомнила сорванную ограду и вытоптанные розы Тюильри.

Наконец Селене удалось пробраться назад к экипажу, где обеспокоенный кучер помог ей забраться и стал прокладывать путь через толпу. Уже вечерело, когда она вернулась домой, а ночью Селена так и не смогла заснуть.

Сидя за столом в кабинете Рауля, она начала записывать все, что видела и слышала в этот знаменательный день, прислушиваясь в то же время к голосам пьяных гуляк, напевающих гимн Второй империи, заменяя текст непристойными словами.

На мгновение она закрыла глаза, и ручка выскользнула из ее пальцев. Селена вспомнила ночь, когда она впервые услышала гимн Второй империи, — той ночью Крейг повез ее в Оперу…

В королевской ложе находились Луи Наполеон и Эжени, окруженные придворными. Она вспомнила великолепно одетых женщин в огромных кринолинах, сверкающих украшениями, красивых надменных офицеров. В империи многое было уродливым, но в блеске, веселье и очаровании ей нельзя отказать. Селена подумала о смотре на скачках в Лонгшамп, о Рауле и его офицерах, галопирующих мимо трибун с поднятыми саблями, сверкающими на солнце, и кричащих: «Да здравствует император!»

Потом Селена вспомнила Ортанс Шнайдер, которая в тот вечер играла в «Великой герцогине Жерольстинской». Певица смотрела на ложи, где сидели офицеры, и пела: «Ах, как я люблю военных!» Весь Париж отзывался на ее чувства, переполненный верой в свою непобедимую армию.

Сейчас уцелевшие в Седане, но побежденные войска потянулись в Париж. Император обманул ожидания своего народа, не став вторым Наполеоном Бонапартом, а лишь его слабой копией. За одну ночь целая армия империи, вся привычная жизнь были уничтожены и стали достоянием истории.

Но Селену, после того как она отправила в Нью-Йорк свои статьи, все больше начали тревожить личные проблемы. Она ничего не слышала о Рауле. Убит ли он при Седане или стал пленником в лагере Игес на реке Мойзе?

А что с Кейтом, с родителями Рауля в замке в Лоррейн? Конечно, прусским солдатам нет причины притеснять двух пожилых людей и маленького ребенка, но тем не менее она беспокоилась.

Через несколько дней после установления нового правительства Национальной защиты Селена решила отправиться на поиски сведений о муже и сыне. Если официальные источники молчали, ей могли помочь некоторые журналисты. Селена надевала красивое новое платье из голубой тафты, одно из тех, которые она заказала для поездки в Биарриц, когда в ее спальню вбежала запыхавшаяся горничная и сказала, что приехал солдат с новостями о полковнике де Бурже. Селена поспешила вниз, где ее ждал молодой капрал, пораженный окружающим великолепием. Она заметила окровавленную перевязку на его руке, мальчишеское лицо, бледное от усталости, его поношенный и рваный мундир.

— Мадам де Бурже? Мы привезли полковника в Париж. Он тяжело ранен. Если вы пойдете со мной, я отведу вас к нему.

— Почему его не привезли сюда? — спросила Селена.

— Мне сказали оставить его в… Ну, это нельзя назвать госпиталем, они все переполнены ранеными в Седане…

Не желая более тратить время на расспросы, Селена последовала за молодым человеком к ожидающему их экипажу. Он помог ей сесть, и они поехали.

— Насколько тяжело ранен мой муж? Вы должны сказать мне об этом.

Солдат смутился, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Всегда надо надеяться, мадам, — сказал он.

— Вы сами ранены, — мягко сказала Селена, глядя на его повязку. — Вы должны находиться в постели.

— Со мной все в порядке, мадам. Видели бы вы раненых при Седане, вы бы поняли, что это… — Он указал на перевязку. — Это простая царапина.

Парень был высокий, костлявый, вероятно один из фермеров, набранных в солдаты во время мобилизации, решила Селена.

Экипаж медленно ехал по переполненным улицам, и когда наконец остановился, Селена ахнула от удивления — перед ней был особняк Жизель Сервени.

— Он здесь? Но почему…

— Как я уже сказал, все госпитали переполнены, а леди, живущая здесь, предложила свой дом.

Следуя за капралом, Селена старалась стряхнуть с себя ощущение нереальности, охватившее ее. В прихожей не было ни ковра, защищавшего шелка и бархат гостей Жизель, ни лакеев в ливреях и напудренных париках. Вместо этого там стояли всевозможные транспортные средства, даже несколько фермерских тележек, наскоро приспособленных для перевозки раненых в Седане солдат обратно в Париж.

Хрустальные канделябры сверкали в прихожей, как и много лет назад, когда она приезжала сюда с Брайном, но свечи не горели, и на потолке едва были видны нарисованные там почти обнаженные нимфы и сатиры, сирены и богини с открытой грудью. Две монахини бесшумно сновали, каждая занятая своим делом, одна с подносом, другая с тазом.

Поднявшись следом за капралом по широкой, прежде ослепительно белой, теперь испещренной грязными следами ног лестнице, Селена безошибочно уловила одуряющий запах болезни, так непохожий на то, что можно было почувствовать здесь раньше, когда дорогие женские духи смешивались с ароматом тепличных цветов. Огромная бальная зала, где она с Раулем танцевала вальс Штрауса и Оффенбаха, теперь превратилась в больничную палату, заставленную рядами коек. Жизель вышла к ней навстречу. Она выглядела нарядно даже сейчас, в черном фуляровом платье с высоким воротом, с просто зачесанными назад темными густыми волосами.

— Мадам де Бурже, — сказала она, легко кивнув головой, — думаю, вы не возражаете, что ваш муж находится здесь.

Возможно, в ее голосе прозвучали нотки сарказма, но Селену сейчас это не волновало.

— Я благодарна вам за это, — с достоинством сказала Селена, отбрасывая воспоминания. — Могу я его видеть?

Жизель подошла к одной из монахинь.

— Это жена полковника де Бурже, — сказала она ей.

Монахиня кивнула и сказала:

— Сюда, пожалуйста, мадам.

— Мой муж… Как тяжело он ранен? — спросила Селена высокую бледную монахиню, пробираясь за ней по проходу между рядами коек.

— Взорвался снаряд, — объяснила монахиня. — У полковника в груди и плечах много осколков. Не все еще вынуты. А правая рука полковника была раздроблена. Ампутация происходила в полевом госпитале, он потерял огромное количество крови, несколько дней его нельзя было трогать. В Седане был полный хаос, понимаете…

Все ее разногласия с Раулем были забыты, горечь сменилась состраданием к этому сильному молодому мужчине, профессиональному солдату, теперь покалеченному. Она с трудом сдерживала слезы.

Монахиня предложила ей маленькое бархатное позолоченное кресло, раньше бывшее частью обстановки бальной комнаты, и Селена села возле узкой койки, на которой лежал Рауль. Его лицо потемнело, заросло щетиной, губы высохли и потрескались от лихорадки. Селена тихо позвала его, и когда Рауль открыл глаза, она увидела, какие они потускневшие, без тени узнавания. Справа под одеялом была впадина. Она потянулась к его левой руке и почувствовала, как он сжал ее пальцы.