Глава I. О ПОРЯДКЕ, В КОТОРОМ ПРИРОДА НАПРАВЛЯЕТ НАШУ ЗАБОТЛИВОСТЬ О КАЖДОМ ЧЕЛОВЕКЕ И НАШЕ ВНИМАНИЕ К НЕМУ

Попечение о каждом человеке, как говорили стоики, возложено природой главным и исключительным образом на него самого, ибо во всех отношениях никто не в состоянии лучше исполнить это. Каждый человек живее ощущает собственные удовольствия и страдания, нежели чужие. Ощущения, доставляемые ему первыми, действительно испытываются им; ощущения, возбуждаемые в нем вторыми, суть лишь отраженные или симпатические образы действительных ощущений. Первые составляют, так сказать, самую сущность, а вторые только тень ее.

После нас самих члены одного с нами семейства – лица, живущие вместе с нами, наши родители, наши дети, наши братья и сестры – представляют предмет нашей живейшей привязанности. На их благосостоянии или на их несчастье отражаются главным образом наши поступки: симпатия наша к этим лицам поэтому оказывается наиболее естественной. Мы знаем, до какой степени интересует их каждый предмет, вследствие чего и наша симпатия к ним отличается большей точностью и определенностью: она ближе всего подходит к тому, что мы чувствуем к самим себе.

Эта симпатия и основанные на ней чувства, естественно, оказываются сильнее у родителей по отношению к своим детям, чем у детей относительно своих родителей; любовь последних бывает обыкновенно сильнее, чем уважение и признательность вторых. Мы уже упоминали, что при естественном порядке вещей существование детей в первые годы их жизни находится в совершенной зависимости от заботливости родителей, между тем как существование родителей не зависит от попечения детей. В глазах природы ребенок дороже, чем старик, и он возбуждает к себе более живое и всеобщее участие. Так и должно быть: от ребенка можно ожидать многого или по крайней мере надеяться на будущее, между тем как на старика не приходится рассчитывать или чего-то ожидать от него. Бессилие ребенка смягчает самое суровое сердце, но только человеколюбивые и добродетельные люди не отворачиваются и отзываются на немощи старческого возраста. Смерть старика не вызывает большого сожаления, но смерть ребенка может разорвать чье угодно сердце.

Самая искренняя дружба встречается в возрасте, более всего доступном для этого чувства, и возникает почти всегда между братьями и сестрами: от согласия между ними, пока они находятся в родительском доме, зависит их собственное спокойствие и счастье. Само положение их обусловливает важное значение для них взаимной симпатии; а по мудрому предназначению природы те же условия, которые побуждают их жить в добром согласии между собой, обращают их симпатию в привычку и вследствие этого делают ее более живой и глубокой.

Дети братьев и сестер связываются дружбой, которая после разделения на отдельные семейства продолжается между их родителями. Добрые отношения между родителями укрепляют эту дружбу, в то время как их разлад может уничтожить ее. Пока они живут вместе, привязанность их друг к другу хотя и менее сильная, чем между родными братьями, тем не менее сильнее, чем к посторонним; но так как дружба между ними менее необходима, чем между братьями и сестрами, то она и менее обращается в привычку и потому бывает слабее.

Так как дети двоюродных братьев связаны между собой еще слабее, чем сами двоюродные братья между собой, то и дружба их бывает менее прочной. Таким образом, привязанность уменьшается постепенно по мере расширения и ослабления родственных уз.

То, что мы называем привязанностью, в действительности есть не что иное, как привычная симпатия. Интерес, вызываемый счастьем или несчастьем тех, кого мы любим, и наше желание содействовать первому и облегчить второе составляют естественный результат и необходимое следствие симпатической привычки. Так как родные поставлены в положение, естественно вызывающее такую симпатию, то между ними и предполагается простая взаимная любовь: мы ожидаем ее и нас даже оскорбляет ее отсутствие. Всеми признано, что лица, находящиеся до известной степени в родстве между собой, должны быть привязаны друг к другу и что противоположные чувства между ними неприличны. Отец или мать, не проявляющие любви к своим детям, дети, отказывающие в уважении своим родителям, кажутся нам чудовищами и возбуждают к себе не только ненависть, но и ужас.

Даже если обстоятельства, которые обыкновенно порождают так называемые родственные чувства будут отсутствовать, они смогут быть заменены строгим исполнением предписанных правил, которые, если и не вызывают настоящей привязанности, все же внушают нечто похожее на нее. Отец будет меньше любить сына, если последний в силу какого-либо обстоятельства будет удален от него с самого детства и встретится с ним уже в зрелом возрасте. В таком случае отец будет менее нежен, а сын – менее почтителен и предан. Братья и сестры, выросшие порознь, могут меньше любить друг друга, но если они добродетельны, если они способны повиноваться чувству долга, то общие правила поставят их в такое отношение друг к другу, которое если и не станет настоящей любовью, то чувством весьма сходным с привязанностью, которая существовала бы между ними, если бы они выросли вместе. Даже в случае разлуки родители и дети, братья и сестры бывают дороги друг другу, они считают своей обязанностью любить друг друга и живут надеждой на проявление в будущем того нежного чувства, которое естественно возникает между лицами, связанными между собой такими узами. Обыкновенно среди сыновей, среди братьев отсутствующий и есть любимейший. Он ничем никого не раздражает, а если был когда-то виноват, то вина его забыта, как детская шалость, против которой не может быть никакого негодования. Все получаемые о нем и посылаемые ему известия радостны и приятны, если только передающее их лицо не вызывает к нему вражды из-за своего злого характера. Отсутствующий сын или брат не похож на сына или брата, находящегося на месте: он наделен совершенствами, внушает надежду на счастье, какое должно доставить его присутствие, а в его любви находят нечто романтическое. В минуту свидания нередко пробуждается такое горячее стремление к той симпатической привычке, которая служит источником естественной любви между родными, что кажется, будто ее испытывают в полной силе и поступают таким образом, как будто ее действительно ощущают. Время и опытность часто обнаруживают такое заблуждение, а более близкое знакомство почти всегда открывает вкусы и склонности противоположные тем, которые мы ожидали встретить. Привыкнуть к ним оказывается затруднительным как по причине того, что к этому нас не подготовила обычная симпатия, так, может быть, и вследствие действительного отсутствия того рода чувствительности, на которой основано семейное начало. Они не находились в ситуации, требующей постоянной внимательности, и, несмотря на искреннее желание соблюдать ее, действительная способность к ней утеряна. Общение и взаимные беседы теряют постепенно свою прелесть и становятся менее частыми, однако можно еще жить вместе, оказывая друг другу серьезные услуги и соблюдая все обязанности, требуемые приличием, хотя сердечная и снисходительная доверчивость редко возвращается в их отношения и никогда почти не испытывается та чарующая симпатия, которая обыкновенно порождается привычкой жить вместе.

Это общее правило привязанности между родными оказывает свою силу только на добродетельные и чувствительные сердца, и оно отвергается пустыми, беспутными и испорченными людьми, которые относятся к нему даже с неприличными насмешками. После продолжительной разлуки они встречают своих родных как совершенно чужих людей, или, самое большее, с холодной и принужденной вежливостью, бледной тенью действительной любви, тенью пустой, совершенно исчезающей при первой же ссоре или при малейшем разногласии в личных интересах.

Воспитание далеко от дома – мальчиков в училищах и школах, а девочек в монастырях, – по-видимому, нанесло во Франции и в Англии существенный вред семейной нравственности и, стало быть, домашнему счастью высших слоев общества. Хотите ли вы воспитать детей таким образом, чтобы они нежно любили родителей, братьев, сестер? Тогда заставьте их быть обязательными, вежливыми и любящими братьями и сестрами. Воспитывайте их в родительском доме: отсюда они могут посещать общественные школы, но они не должны жить вне родительского крова. Уважение, которое вы внушите им к себе, будет для них благодетельной уздой, а для себя вы найдете такую же узду в уважении к их неопытности и к их нравственным свойствам. Выгоды, доставляемые общественным воспитанием, не могут полностью вознаградить за необходимо связанные с ним потери. Домашнее воспитание есть установление природы, а общественное – человеческое изобретение. Нет нужды говорить, которое из них более мудро.