Как вернулся из поездки Тим, он не видел, может, тот и в другой двор въехал, хозяйство же немалое. Хорошо было бы, конечно, с ним съездить, поучиться вприглядку, но на хрена он — неумёха и невежа — нужен Тиму в такой поездке, ну да, ладно, у него всё впереди, он своё ещё возьмёт.

К концу смены Андрей уже почти пришёл в норму и в бытовку шёл как обычно. Умыться, переодеться, собраться.

— До понедельника!

— Бывай!

— Ну, до свиданья всем!

— Андрюха, опять бегом?

— Так с работы же! — подчёркнуто удивляется Андрей. — Вдруг догонят и добавят.

И под общий дружный хохот выскакивает за верь. Интересно, скажи он про школу, так же бы смеялись? Но экспериментировать не стоит.

В воздухе стоит мелкая водяная пыль, и вроде как-то даже похолодало. Нет, завтра же купит себе куртку. Андрей прибавил шагу. Ага, вон и тот трактир, обед за полтинник. Сгодится.

Еда, как всегда, и согрела, и развеселила его. И хоть погода та же, но шёл он уже улыбаясь и небрежно слегка помахивая портфелем.

Эркин никак не ждал, что его вчерашняя выходка будет обсуждаться. Встретили его дружным гоготом и шлепками по спине и плечам. Хотя веселиться было особо некогда, но смех и подначки продолжались и во дворе. Эркин охотно отшучивался, но смутно чувствовал, что есть что-то ещё, о чём впрямую не говорят, а намёков он не понимал.

Но думать об этом быстро стало некогда. Смена выдалась суматошная, приходилось много бегать с места на место, работать то в паре, то в цепочке, то одному.

Звонок к обеду застал его на платформе с мешками. Эркин опустил очередной мешок обратно и выпрямился.

— Эй, Мороз! — окликнул его Колька. — Айда!

— Иду!

Эркин спрыгнул с платформы и широко зашагал к Кольке. И только тут заметил, что лужи во дворе рябят от мелкого дождя.

— Дождь? — удивлённо спросил он.

— Только заметил?! — заржал Колька. — Ну, ты даёшь!

— А он всё последним замечает, — вклинился Ряха. — Все уж давно знают, а он пока на горячем не застукал, ни хрена не замечал.

— Чего? — насторожился Эркин.

Обычно он трепотню Ряхи будто не слышал, и, польщённый его вниманием, тот заверещал:

— Ну, ты же вчера благоверную свою жёнушку с инженером этим, ходулей белёсой, немчурой, на горячем застукал, прямо в коридоре, ему ты там приварил, а ей дома небось…

Последние слова он прохрипел по инерции, потому что пальцы Эркина железной хваткой стиснули его горло и приподняли над землёй. Не замечая вцепившихся в него, отрывающих от Ряхи рук, Эркин сдавленно, будто и его кто-то душил, раздельно сказал:

— За-тк-ни-сь, — со свистом выдохнул он сквозь зубы и продолжил: — Её не трогай, убью.

Бледный до голубизны, Ряха тряпочно висел в воздухе. Остальные, сгрудившись вокруг, загораживая собой Эркин и Ряху от возможных свидетелей, молча пытались оторвать Эркина. Но тот сам, явно через силу разжал пальцы и, не поглядев на упавшего Ряху, стряхнул с себя все эти руки и вышел из круга.

Как заведённая машина, ничего не видя и не замечая, он шёл вперёд. Куда? Зачем? Он не знает, он ничего сейчас не знает и не понимает, и как когда-то готов бить каждое возникшее перед ним лицо. И убивать. Если получится с первого удара. Кто-то взял его за плечо. Он, не оборачиваясь, чтобы не убить, стряхнул эту руку. Но его снова взяли, уже плотнее, развернули. Саныч?! Он узнал, понял и в последнее мгновение удержал кулак.

— Пошли, — властно распорядился Саныч.

И Эркин с бездумной покорностью пошёл за ним, не сопротивляясь и ни о чём не спрашивая.

— А вы на обед идите, — бросил куда-то в сторону Саныч. — Нечего тут.

Эркин не обратил на это внимания.

Саныч привёл его в их бытовку и лёгким толчком усадил за стол.

— Отдышись.

Посмотрел на Эркина и сел сам. Надо прочистить парню мозги. Ряха, конечно, сам напросился, но и ты себя помни.

Эркин сидел молча, неотрывно глядя на свои сцепленные до побелевшей кожи пальцы. Саныч ждал. И когда Эркин выдохнул сквозь стиснутые зубы, кивнул.

— Очунелся?

Незнакомое слово заставило Эркина вскинуть глаза. Саныч, внимательно глядя на него, продолжил. Следующую фразу Эркин совсем не понял. Какие-то странные, даже… не русские слова. И не английские. И на индейские непохоже. Его удивление заставило Саныча снова кивнуть. Что ж, раз уже соображает, можно говорить. Теперь, чтобы понимал, можно и по-русски.

— Ты мужик или тряпка?

Эркин оторопело моргнул. Такого он никак не ждал.

— Ты чего руки распускаешь? — продолжил Саныч.

— Он… — начал Эркин.

Но Саныч перебил.

— У Ряхи язык без головы, а у тебя руки, так, что ли? Обиделся он, понимаешь.

— За неё убью, — упрямо ответил Эркин.

— Угу. Вот ты её осчастливишь, как в тюрьму за убийство сядешь. Об этом подумал?

Эркин хмуро мотнул головой.

— Нет, — и вздохнул. — Не успел.

— Заметно, — хмыкнул Саныч и опять стал серьёзным. — Было что там или чего не было, это только твоё и её дело, понял? А на каждый роток не накинешь платок, слышал такое? Мало ли кто что болтает, понял?

— Понял, — кивнул Эркин. — Меня он пусть хоть как поливает, я ж молчу, а её… — и замолчал, чтобы не повторять запретного: «Убью».

— Упрямый ты. Что за честь жены стоишь, то молодец, а что себя в этом не помнишь — дурак. А тебе дурить нельзя. На тебе семья.

Эркин вздохнул и опустил голову.

— Меня уволят? — глухо спросил он.

— Авось обойдётся, — Саныч встал. — Пошли. Работать пора. Слюжишь без обеда?

— Сдюжу, — Эркин, с силой оттолкнувшись от стола, встал.

Голода он не чувствовал. Было странное ощущение пустоты, тяжёлой пустоты. Но он должен работать, зарабатывать деньги. На нём семья.

Они со звонком вышли во двор. Эркину опять выпало работать с Колькой. Работал он молча, со своей обычной сосредоточенностью, но уже внимательно прислушиваясь, не попробует ли кто пошутить, но желающих не находилось. И Колька молчал, не балагурил, как обычно. И Эркин неожиданно для себя почувствовал, что это молчание мешает ему, как тяжесть лишняя. Неужто… за Ряху на него? Хотя… за него самого бригада же заступилась, а он… получается против своего попёр, чудом насмерть не придушил, но… но ведь не за себя, за Женю, жену свою. Ну, как он объяснит, что Женя… нет, не сможет он. И не хочет ничего объяснять. Выгонят его, ну… ну, на подёнку уйдёт, хотя какая здесь подёнка, а уезжать… некуда, а… а ч-чёрт!! Задумавшись, он не успел выдернуть из скобы пальцы и едва не вывихнул себе кисть. Колька молча подождал, пока он ощупает и разомнет пальцы и запястье и натянет рукавицу. И по-прежнему молча они вставили контейнер в паз на платформе и пошли за следующим.

Колька искоса посматривал на сосредоточенно шагавшего рядом Эркина. Надо же… говорят, все индейцы такие: чуть что — за нож и уже до конца, либо своего, либо… И чего Мороза так перекрутило? Всё ж нормально было, чего он на Ряху кинулся? И ведь придушил бы, Ряха вон, до сих пор не отдышится, больной мухой ползает. Но Мороз силён, так на одной руке поднять… это не одной силой делается, тут и — он усмехнулся — навык нужен.

К звонку они управились, но обычной радости от сигнала к окончанию работы у Эркина не было. Да и остальные шли в бытовку молча, без гогота и подначек.

В бытовке молча расселись за столом. Все понимали, что расходиться сейчас нельзя. Раньше за драку в бригаде, да ещё прямо на заводе, выкидывали за ворота без жалости, работа у них такая, что друг за друга стоять надо, а тут… И Мороза жалко, хороший ведь парень, и Ряха ж его, можно считать, с первого же дня доводит, цепляет по-всякому, так и Ряха ж тоже… человек, и тоже свой, а коли бог тебя силой такой наградил, так и соблюдай себя, ну, врежь, если так уж припекло, а душить-то зачем? Это ж убийство уже, и статья д\ругая, хоть и по неосторожности можно, а всё равно. Ряха — дурак, конечно, так сам головы не теряй.

Говорили не спеша, не перебивая друг друга. Молчали только Эркин и Ряха. Наконец Медведев, веско припечатав ладонью об стол, подвёл итог: