Пройдя через лес, я вышла на Лунную дорогу, и привычная темнота незаметно для меня вновь сменилась ярким солнечным днем. А жаль… Хотелось бы посмотреть на дорогу ночью… Но, с другой стороны, Тхалла-тей днем смотрится куда эффектнее, а ночью я однажды его видела, пусть и в виде жутких развалин.
Мне навстречу то и дело попадались люди. Спешили по своим неотложным делам посланники, одетые в форменную экипировку. Размышляли о смысле жизни советники отца, бредя куда глаза глядят и подметая тротуар длинными мантиями. Прогуливались с детьми родители… Меня узнавали, мне кивали, со мной здоровались, а я не могла разглядеть их лиц. Лишь до шеи, а дальше — расплывчатое пятно. И ни цвета и длины волос, ни выражения лица… Даже голоса сливались в один малознакомый гул и звучали абсолютно одинаково…
Не устану удивляться капризам нашей памяти. Мы способны долго и в мельчайших деталях помнить чью-нибудь одежду, место или здание, произведшее на нас особое впечатление, дорогу, по которой прошлись раза три от силы, но — через небольшой промежуток времени уже не в состоянии вспомнить ни лица дорогого и близкого человека, ни его голос… Да что там говорить, забери у нас зеркало — и свое-то быстро забудем…
Свернув с Лунной дороги на первую подвернувшуюся парковую тропу, я углубилась в лес. И сколько по нему блуждала — судить не берусь. Долго. Очень долго. Сначала обошла все свои любимые укромные уголки, потом — сходила к каскаду цветных фонтанов, потом — еще куда-то… И, пока бродила — думала, думала, думала, совершенно не замечая того, что меня окружало. Волшебный мир памяти отошел на второй план, сменившись зловещей пустотой… И, в конечном итоге, устав от бесплодных размышлений, я выбралась за пределы Тхалла-тея, прошлась вдоль городской стены, отыскала подходящий «карман» и свернулась клубком в плетеном кресле. И наблюдала за проплывающими по небу облаками, пока незаметно для себя не задремала…
— Утро-о, утро-о-о ранне-е-е, зорюшка встаее-е-ет…
Я сонно приоткрыла один глаз, но неизвестного певуна — не обнаружила.
— Утро-о, утро-о-о ранне-е-е, — снова затянул старческий голос, и до меня дошло.
Я определенно нахожусь в той самой избе, по полу которой меня недавно так нелюбезно таскали. У хозяйки харчевни в гостях, одним словом. Причем, что характерно, лежу на той же самой лавке, также заботливо укутанная в одеяло, а мои сапоги — по-прежнему сиротливо стоят у порога… Может, мне просто приснилось все?.. И ночные призраки, и блуждание по деревне впотьмах, и нашкодивший мальчишка, и Тхалла-тей?..
— А-а-а, проснулась, красавица? — почтенная хозяйка избы, еще вчера жаловавшаяся на радикулит, ловко орудуя ухватом, бодро выудила из таинственных недр печи раскаленный докрасна чугунок.
— Угу, — я сладко потянулась и перевернулась на другой бок, подложив под щеку ладонь.
Вставать-то как лень… Из тепла и уюта — и сразу в дорогу?.. Не-е-е, я пока еще немного полежу… Давно я уже так не высыпалась и не отдыхала, хотя проснулась почему-то — ни свет, ни заря… Ставни и шторы добрейшая бабушка уже открыла, и в комнату только-только начали робко пробираться первые лучики рассвета… Нет, полежу еще. Сроду в такую рань не вставала, да и не понимала — зачем оно мне надо?..
А хозяйка избы, стараясь сильно не шуметь, уже накрывала на стол. Расставила на вышитой скатерти деревянные тарелки, разложила ложки-вилки, установила посреди стола дымящийся самовар и рядышком — блюдо с блинчиками. Я вдохнула умопомрачительный запах свежей выпечки и, сглотнув слюну, с сожалением выбралась из-под теплого одеяла. Все равно ведь рано или поздно придется вставать… А блинчики с детства обожаю. Моя бабушка готовит их просто потрясающие и кормит меня блинами каждый раз, как я к ней в гости выберусь. Вроде, обычное блюдо — а каждый по-своему готовит и на вкус оно совершенно разное получается…
— Встаешь? — добродушно улыбнувшись, спросила она.
— Ага…
На большее спросонья я просто не способна. И, дабы быстрее прийти в себя, я умылась водой из стоящей в углу бочки и испугалась своего отражения в зеркале. Точно, красавица-а-а — неописуемая! В том смысле, что от испуга и делов некультурных и антисанитарных наделать можно, если подобное ближе к ночи повстречаешь…
Физиономия у меня, в общем, во сне увидишь — не проснешься. Или проснешься — но заикой. Рожица — бледная-бледная, словно из меня кровь всю выкачали и на нужды переливания пустили, глаза — уставшие, воспаленные, губы — синюшные, как после затянувшегося похода в магазин по тридцатиградусному морозу… Нда. Тяжелый случай. Тут даже предусмотрительно прихваченная из дому косметика не поможет…
Ой-ей…
Погрустнев (ведь, как и всякая нормальная девушка, всегда хотела быть красивой, в каких бы условиях проживания ни оказалась, но — поди ж ты…), я привычно полезла в рюкзак за сигаретами. Ну, елы-палы… Нет, я так не играю, товарищи! Мало мне закончившейся отравы — я еще и пачку почему-то до сих пор не выкинула! Курить хочу-у-у… Хоть на стенку лезь, честное слово… И то — не факт, что полегчает.
Ужасть…
И вместо утреннего перекура пришлось делать зарядку, от которой с непривычки заныли все мышцы сразу и хором. Бросай курить, вставай на лыжи — и вместо рака будет грыжа… Кое-как размявшись, я уселась за стол, в тоскливом ожидании посмотрела за блинчики, облизнулась и только сейчас заметила — Свята-то в избе не наблюдалось! И куда он успел спозаранку подеваться, спрашивается?..
— Ушел он куды-то, — ответила на мой вопрос бабушка. — Не сказал ничаго. Встал до тебя — и ушел.
— А что ночью было — вы не помните? — рискнула спросить я.
Интересно ведь — приснилось или нет? А то уж больно явный сон приглючился…
— Помню, друг твой вечор тебя укладывал, мучился, бедный, — сосредоточенно наморщила лоб она и вдруг хитро мне подмигнула: — а потом посередь ночи просыпаюсь и гляжу — на руках тебя носит и ничаго! И к сердцу еще так прижимал — как любимую свою… Гуторил, по нужде ты вышла и плохо тебе стало.
Я задохнулась от возмущения. С чего бы это мне на улице плохо стало?! Вот и показывайте мужчинам свою слабость! Стоило один раз при нем в обморок упасть и все, чуть что — сразу «плохо»! А он, выходит, в кустах бдительно караулил и ждал момента?! Или, как это говориться, — сердцем почуял?! Бред сивой кобылы. И не слишком изобретательный.
— Эм-м-м, — промычала я, заметив вопросительный взгляд своей собеседницы. — Не помню…
— Ты кушай, дитятко, кушай, — покивав, вспомнила о блинчиках старушка. — Не жди нас…
Меня никогда не надо долго упрашивать: налив чаю, я с удовольствием взялась за завтрак, который временно приостановился лишь тогда, когда в избу вернулся Свят. Вытерев ноги о половичок, мой спутник устало дотопал до стола и уселся рядом со мной.
Перестав жевать, я покосилась на него. Бедненьки-и-ий! За прошедшую ночь он осунулся, побледнел и похудел — хотя, казалось, куда уж больше-то?.. Я, по доброте душевной, даже подзатыльники обещанные ему простила, не говоря о вранье. Это ж что такое ему ночью пережить пришлось?.. Я, правда, тоже как-то не так выглядела…
Свят, словно угадав мои мысли, повернулся и жизнерадостно подмигнул, прошептав мне на ухо:
— Порядок. Мальчик прекрасно видит и почти ничего не помнит.
— А-а-а, — я вспомнила о недоеденном блинчике и принялась активно его пережевывать. — Гм… Почти?!
— Угу, — харт тоже взялся за завтрак. — Тебя он почему-то прекрасно запомнил.
— Меня?! — я поперхнулась чаем. — Где?!
— У себя в голове, — с самым серьезным видом отозвался Свят, хотя в его кошачьих глазах золотыми смешинками прыгали озорные чертики. — И сам процесс уничтожения обрывка памяти.
Теперь я уже не поперхнулась — я подавилась. И, прижав руку к груди, долго, надрывно и отчаянно кашляла, а он — заботливо похлопывал меня по спине. Кошмар!.. Так грязно сработать и столько наследить!.. Но что с дилетанта взять… Не имею привычки рвать книги из библиотеки чужой памяти, знаете ли…