— Да, конечно, — сразу согласилась Норма. — Мы уже всё решили.

— Да, мамочка, — Джинни поцеловала её в затылок. — Я ещё немного почитаю у себя.

— Только не слишком долго, Джинни.

— Хорошо. Спокойной ночи, мама.

— Спокойной ночи.

Джинни ещё раз поцеловала её и убежала. Норма оглядела кухню. Да, такой же полупустой, необжитой она была, когда Майкл ввёл её хозяйкой в этот дом. Двадцать лет назад. И всё снова как прежде. Дом пустеет. Придут другие люди, начнётся другая жизнь, что ж… будем надеяться на лучшее. Больше ничего не остаётся.

Норма прошла в свою спальню. Вот ещё один день прошёл. Ещё на день ближе к новой жизни. Нет, лишь бы Джинни была здорова, а остальное… всё остальное — пустяки.

Случись такое не в Центральном лагере, то события этого дня, вернее, вечера обсуждались бы и мусолились не одну неделю, а то и месяц. Никому из участников так легко бы не удалось отвертеться, да и комендатура бы сразу вмешалась. Но в Центральном с его суетой и суматохой, отъездами и приездами, встречами и разлуками… Нет, здесь обошлось. Только на следующий день мужчины собрались в курилке и быстро — Эркин даже не ждал такого — без хмыканья и недомолвок решили. Что как наружу через проломы из лагеря уходят, так и любая сволочь может незаметно в лагерь пролезть. Словом, где-то к обеду все проломы и пролазы были заделаны. И материалы нашлись, и умельцы. И так всё споро провернули, что ни комендант, ни охрана ничего и не заметили. Кое-кому внятно и доходчиво сказали, что если попробуют против всех переть и завалы разбирать, то комендатуру звать не будем, сами управимся. И всё кончилось на этом. Будто и не было ничего.

Ни Фёдор, ни Грег ни о чём не спросили Эркина, другие — тем более. Да и у каждого свои дела и проблемы. События набегали друг на друга, заставляя каждый раз решать. А как тут решать, когда не было ещё такого, и посоветоваться не с кем, а и некогда советоваться да думать. А на тебя смотрят и ждут: чего скажешь. А промолчать… молчание — это тоже решение.

Ещё за завтраком Дим спросил отца:

— Пап, ты сейчас где будешь?

Тим улыбнулся его деловому тону.

— На тестирование пойду.

Дим удовлетворённо кивнул.

— Я тут одну проблему решу, пап. За обедом тогда скажу.

— Хорошо, — согласился Тим.

Если не считать тот инцидент в умывалке, то вёл себя Дим очень хорошо. Если и дрался с кем из ровесников, то ни синяков, ни порванной одежды. Его не обижали, и он никого не обижал. Не то что весной, когда любые контакты Дима с соседскими мальчишками сразу переходили в драку. Врагов много, а Дим один. И слабенький. Ему и доставалось. Поселились тогда в Цветном, так Дима избили за то, что белый. А в белом квартале Дима били за отца-негра. А здесь… Нет, здесь всё нормально.

Дим торопливо допил свой чай и встал из-за стола.

— Пап, я побегу, а то перехватит ещё кто, жди тогда до вечера.

— Беги, — кивнул Тим.

Он, правда, хотел поинтересоваться, кого это боится упустить Дим, но сын уже исчез, и Тим, собирая посуду, сразу выкинул это из головы. Мало ли приятелей у Дима. Меняются фантиками, шишками, болтиками, играют в какие-то свои, неизвестные Тиму, игры… Психолог, побеседовав с Димом, вызвала его из коридора — со всеми родителями так — и отправив Дима гулять, сказала, что уровень развития Дима соответствует возрасту, реакции адекватные, пережитый стресс не вызвал реактивного состояния… Женщина в белом халате, не скрывавшем военной формы с майорскими знаками различия, говорила по-английски и внимательно смотрела на него, явно проверяя уже его реакцию. Он кивал, не столько понимая, сколько догадываясь. Потом пошли рекомендации: не ограничивать контакты с другими детьми, по возможности — остановилась, подбирая слова — по возможности учить, развивать. Скажем, рисовать, лепить, книжки с картинками рассматривать. Всё это есть в игровой комнате. Он кивал. Да, конечно, он всё понимает, и про игровую знает, но разве Дима в ней удержишь… Это самому там с ним рядом сидеть. Она понимающе улыбнулась.

— Пожалуйста, когда устроитесь стационарно, позаботьтесь об этом, — и по-русски: — У вас очень хороший мальчик.

И он невольно расплылся в улыбке. И у него самого тоже всё с психологом прошло благополучно. А тестирование… картинки, таблицы, тесты… И ни одного страшного вопроса пока не было. Если и дальше будет не хуже…. Тим составил грязную посуду на транспортёр у стены и поспешил к выходу. Уже вторая смена подваливает.

Выскочив из столовой, Дим огляделся и, на бегу натягивая и застёгивая пальто, побежал к корпусу, который все называли «лечебным бараком» или лазаретом. Ага, успел. Пока ещё все едят, он найдёт ту тётю-майора и поговорит с ней. Так-то они с Катькой всё решили, но вот есть одна закавыка….

За спиной сержанта из комендантской роты Дим проскользнул в дверь и побежал в знакомый кабинет. Осторожно тронул дверь. Она поддалась, и Дим потянул её на себя.

Лидия Ночкина сидела за своим столом, разбирая и готовя к приёму опросные листы, когда её отвлёк звук открывающейся двери. Кто это? До приёма ещё… И удивлённо подняла брови, увидев круглую лукавую мордашку. Дмитрий Чернов? Да, это он. Что-то случилось?

— Здрасьте, — весело поздоровался Дим и неожиданно для самого себя выпалил по-английски: — Смею ли я просить леди уделить мне немного благосклонного внимания?

— Здравствуй, Дима, — так же весело ответила по-русски Ночкина. — Как ты красиво сказал. Конечно уделю. Заходи.

Дим зашёл, расстегнул пальто. В тот раз пальто оставалось у отца в коридоре, а куда его сегодня девать? И Дим решил не раздеваться.

— Положи на стул, — сказала Ночкина.

Дим кивнул, снял и положил пальто на стул у двери и сел к столу, где сидел и в прошлый раз.

— У меня вот что, — деловито начал Дим, не дожидаясь вопросов. — Вот мертвяки когда приходят? Когда они обижаются на что или как? — мертвяка он называл по-английски.

Такого вопроса Ночкина никак не ожидала. Она, конечно, знала о бытующих среди бывших рабов суевериях, слышала и о мертвяках, но впервые её спросили об этом.

— Даже не знаю, что тебе сказать, Дима, — растерянно ответила Ночкина. — А…а папа что говорит?

— Он про мертвяков говорить не любит, — вздохнул Дим. — А мне знать надо.

— Зачем?

— Ну… ну, кому нужно, чтоб мертвяки ходили? Я не боюсь, конечно, а другие? Катька, вон, боится. И вот я думаю… Вот если человека сжечь, ну, сгорит он, это ж навсегда уже, да?

— Да, — медленно кивнула Ночкина. — Это навсегда, навечно.

— Ну вот. Так если она там, ну, где все с Горелого Поля, а я себе другую… мамку найду, она ж не обидится? Не придёт мертвяком?

— Нет, Дима, — уже всё поняв, серьёзно ответила Ночкина. — Если тебе будет хорошо, мама будет только рада.

— Правда? — обрадовался Дим и стал сползать со стула. — Ну, я тогда побежал. Спасибо большое.

— Пожалуйста, Дима. Будут ещё вопросы, — улыбнулась Ночкина, — заходи. Да, а папа знает?

— Про новую мамку? — уточнил Дим. — Не, я когда всё улажу, тогда и скажу. Полдела не показывают. Да и спрашивал я его. Ну, про мамку. Он не помнит её, — Дим уже взял своё пальто, но вернулся к столу. — Он ничего не помнит. Ни мамки, ни бабы, ни дома. Но это ж ничего?

— Ничего, — согласилась Ночкина. — Но ты скажи отцу. Пусть он… завтра зайдёт ко мне. Тоже вот так, с утра.

— Ага, скажу. До свидания.

Когда за Димом закрылась дверь, Ночкина почувствовала себя обессиленной: так её вымотал этот короткий разговор. Но надо собраться. Впереди полный приёмный день. И таких рассказов — и пострашнее, и с более тяжёлыми последствиями — будет ещё много. Так что… к бою, майор, твоя война продолжается.

Полностью удовлетворённый разговором, Дим побежал на поиски Катьки. Так, она говорила, что её мамка стирать будет, это к прачечной надо, ага, вон она.

Катя стояла возле большого куста, перебирая ветки и шёпотом разговаривая с ними. Дим подбежал к ней.