— А вот когда информации много, когда её надо систематизировать, осмыслить… Тут хирургия не поможет, привыкла она, понимаешь, отсекать и выбрасывать. Ну да ладно. Перехожу к главному блюду, — Жариков ел и говорил одновременно, освоив это искусство ещё в детстве. — К мести. Сейчас я задам тебе вопросы. Немного. Но ты на них не знаешь ответов, а я знаю. И уйду. А ты будешь корчиться от сознания своего невежества. Если, конечно, столь сложные и возвышенные чувства тебе доступны.

— Ты закончил? — зловеще спросил Аристов.

— У тебя котлета стынет, — невинно ответил Жариков. — Итак, вопросы. Вопросы о парнях.

— Заткнись! — тихо сказал Аристов. — Они и так хлебнули, без твоих… выкрутасов.

— Верно. А ты хочешь знать, что именно они хлебали? Чем их напоил… доктор Шерман? Слышал о таком?

Аристов настороженно кивнул.

— Самого его нет. Убит, когда ликвидировали питомники и Паласы. Но… — Жариков жестом присяги отсалютовал Аристову вилкой, — но ничего бесследного нет. Итак, вернёмся к вопросам. Спальники делятся на элов и джи. У нас примерно десяток джи, остальные — элы. Вопрос. Почему такое соотношение? Кстати, а что такое «Эл» и «джи», ты знаешь?

— А ты?

— Я-то знаю.

— Ванька! Я же просил не лезть к парням! Ну, ты же… ты-то должен понимать, что больно им…

— Стоп-стоп, Юра. Во-первых, лечить симптом бесполезно. Оставшийся очаг всё равно даст рецидивы. Аксиома, — Аристов кивнул, и Жариков продолжил настолько серьёзно, что не поверить ему было невозможно. — Клянусь, ни одного вопроса об этом я им не задал.

— Та-ак. Значит… — Аристов сосредоточенно нахмурился, — ну, допустим… А что ещё ты о них знаешь, а я нет?

— Почему они не бреются, Юра? — очень спокойно спросил, доедая кашу, Жариков. — Почему от одного вида шприца заходились в истерике? И… Ну ладно, — Жариков залпом выпил стакан компота. — Всего, Юра, я, конечно, не знаю, но ты знаешь ещё меньше. И дальше будешь не знать.

— Это кто ж тебя так просветил?

— Вот, Юра, — Жариков встал. — Ты сам задал последний вопрос. Корчись и страдай. А я пойду. У меня ещё дел невпроворот.

— Нет, постой…

— Потом, Юра, потом. Ты пока покорчись, пострадай. Русской душе страдания полезны. Судя по классике. А вечерком как-нибудь я тебя немного просвещу, так и быть. Если прощу, конечно.

И Жариков поспешил к выходу. Аристов рванулся было следом, но тут же сел обратно и стал ожесточённо доедать свой обед. Ну… не стервец Ванька, а? И так без него паршиво, так он ещё добавляет. Психолог называется. Ну ладно, с ним посчитаться ещё можно. Лишь бы он парней не тревожил. Крис и так ходит мрачнее тучи, нервный стал, дёрганый. Навалил парень на себя выше меры и психует. Так этот… псих-олух будто не замечает, нет, чтобы помочь парню…

Крис вбежал в отсек, быстро переоделся в дежурке. Сола и Люка не было. Они наверняка у Гэба, слышно, как тот кричит. Проходя по коридору, Крис заглянул в палату. Точно.

— Тебе чего? — на мгновение повернул к двери голову Люк, удерживавший ноги Гэба.

— Массаж Чаку сделаю.

— Катись, — напутствовал Люк, наваливаясь грудью на бьющееся в судорогах тело.

Крис покачал головой и пошёл дальше.

Чак лежал на кровати, равнодушно глядя в потолок пустыми глазами, и, когда вошёл Крис, даже не шевельнулся.

— Привет, — весело сказал Крис.

Чак беззвучно шевельнул губами, но голову повернул. Крис переставил стул, сел, закатал рукава халата, достал из кармана тюбик с кремом, промазал себе ладони. Чак молча следил за его приготовлениями. После того случая, когда его рука как-то легла на ноги Гэба, он ещё не раз пытался двигать руками. Но не получалось.

— Давай руку.

— Надо, так бери, — вяло огрызнулся Чак.

Крис улыбнулся его фразе, как удачной шутке, и взял его правую кисть.

— Ну, поехали.

Чак вздохнул и отвернулся. Он уже отчаялся и даже смерти не ждал. И нажимать на заветные точки, чтоб хоть так пальцы пошевелились, не просил.

Крис, напряжённо сведя брови, ощупывал ему подмышечную впадину.

— Не щекочи, — наконец не выдержал Чак. — Что ты там… вшей, что ли, ловишь?

— Границу ищу, — ответил Крис.

— Какую ещё границу?

— Чувствительности. Чувствуешь, где я тебя трогаю?

— Ну?

— А здесь? Ты не подглядывай только, отвернись.

— Отстань, — безнадёжно попросил Чак.

— Ну? Так, а здесь?

От внезапного щипка Чак чуть не подпрыгнул.

— Охренел?! Больно же!

Крис фыркнул.

— Третьего дня я тебя выше щипал, ты не дёргался.

— Врёшь, — недоверчиво нахмурился Чак.

— Не хочешь, не верь, — пожал плечами Крис, кладя поверх одеяла его правую руку. — Сейчас левую сделаю.

Чак молча ждал, пока он перенесёт стул и снова устроится.

— А здесь… тоже? — нехотя выдавил Чак.

— Чего тоже? — Крис сосредоточенно разминал ему локоть.

— Ну, граница сместилась?

— Сейчас проверим.

На этот раз Чак ждал щипка, ждал долго, уже решил, что на левой чувствительность вовсе потеряна, и вдруг дёрнулся, как от удара током.

— Полегче, чёрт! Ну как?

— Ниже, чем на правой.

Крис отпустил его руку, достал из кармана марлевую салфетку, тщательно вытер руки и стал скатывать вниз рукава.

— Ну, — смотрел на него снизу вверх Чак, — что скажешь?

— Не знаю, — пожал плечами Крис. — Я же не врач. Тебе надо с доктором Иваном поговорить, ему всё рассказать.

— А то этот беляк сам не знает? — скривил губы Чак.

— Если бы он знал, ты бы уже здоровым был. Я вот… Меня в декабре привезли, горел уже, а из «чёрного тумана» только в конце марта вставать стал. А последних кого привезли, так у них на всё про всё полтора месяца ушло. И загорелись, и перегорели, и из «чёрного тумана» встали, на своих ногах ушли.

— И почему так? — Чак постарался, чтобы вопрос прозвучал поязвительнее.

— А врачи больше знать стали. Я в первой пятёрке был, что это такое, «горячка», здесь не знал никто, они, — Крис усмехнулся, — и спальников раньше не видели.

— Мг, — хмыкнул Чак. — Значит, рассказать ему, считаешь?

— Считаю, да, — твёрдо ответил Крис.

— И что рассказать?

— Всё. Да он сам спросит, ты только отвечай. Ну, ладно, — Крис встал, — мне идти надо. К Гэбу пойдёшь сейчас?

— Нет, — мотнул головой Чак, — ему сейчас не до меня, — и выдавил: — Спасибо.

— Не за что, — улыбнулся Крис и пошёл к двери.

И уже взялся за ручку, когда его догнал насмешливый вопрос:

— А про себя ты всё ему рассказываешь?

Крис, не ответив, вышел, прикрыл дверь, оставив щель, чтобы этот… смог открыть её самостоятельно, и быстро пошёл по коридору.

Приступ у Гэба закончился, и он дремал, а Сол и Люк устало пили чай в дежурке с открытой — на всякий случай — дверью. Крис, проходя мимо, кивнул им. И они ответили ему такими же кивками.

Выйдя из отсека, Крис пошёл в кабинет доктора Ивана. О чём доктор Иван хотел с ним поговорить? О чём бы ни было, ни отмалчиваться, ни, тем более, врать он не будет. Подловил его этот стервец, палач чёртов, подловил. Ладно, он и раньше докторам не врал. Ни доктору Юре, ни доктору Ивану. Но и всего не говорил. А что значит «всё»? Разве можно всё рассказать? Да ещё другому. Самому себе не всё говоришь.

Лампочка над дверью кабинета Жарикова не горит. Значит, можно войти. Крис стукнул в дверь и открыл её.

— Заходи, Кирилл, — улыбнулся ему сидящий за столом Жариков. — Ну, как Чак?

— У него граница чувствительности стала нечёткой, — Крис сел к столу и стал рассказывать: — Подмышка вся чувствует, а если он не видит, то и внутренняя поверхность, вот, — Крис показал на себе, — как… как язычок. Но только когда не видит.

Жариков слушал с таким уважительным интересом, что Крис улыбнулся и продолжил:

— Я сказал ему, что граница спускается. Он… он побоялся поверить. По-моему, так. И ещё. Я сказал ему, чтобы он вам всё рассказал, Иван Дормидонтович. Ну… ну, ответил на ваши вопросы.

— Спасибо, Кирилл. Но если бы я ещё знал, о чём спрашивать, — вздохнул Жариков. — И как спрашивать.