— А в Центральном уже окончательно, — подхватила Даша. — И оформят, и решат куда дальше.

— В пятницу — это…

— Это послезавтра, Женя. Как раз девять дней справим и поедем.

— Ой, Женька! — Маша бросилась к ней на шею, поцеловала в щёку.

Эркин, по-прежнему сидя рядом с безмятежно посапывающей Алисой, смотрел на них и улыбался. Что ж, если они и дальше будут все вместе, это очень даже неплохо. Даша и Маша — хорошие девчонки. Жалко, все бумаги уже оформлены, а вот записались бы они, скажем, сёстрами Жени, и тогда бы их точно не разлучили.

В коридоре уже гудели голоса и хлопали двери. Видно, шумнули не только Маше с Дашей.

— А на кого уже готовы? — спросила Женя. — Не сказала?

— Нет, — вздохнула Маша. — Темнит чего-то.

— Завтра после завтрака, сказали, объявят, — всунулась в дверь Лариска. — Девки, слышали?

— Ага! — в один голос ответили Даша с Машей и выбежали из комнаты.

Эркин кивнул и встал. Женя оглядела спящую Алису, надела пальто и накинула вязаную шаль. Эркин застегнул куртку.

Когда они вышли из барака, весь лагерь уже вовсю обсуждал новость. Кого в первую очередь отправят — семейных или одиночек? Ой, бабы, мой-то так и не доехал ещё… Не бойсь, догонит… Куда он от тебя?… Два автобуса — это мест сколько? Шестьдесят?… А сотню не хочешь?… Охренел? Ты где такой автобус видел?… Маленький так вообще на двадцать… Один Терёха со своей командой на пол-автобуса… Ага, и Доню на крышу… Это зачем?… А заместо пулемёта, чтоб отстреливаться, если что… Т-ты… Да, ладно тебе, он же шутейно…

Эркина как-то отнесло в сторону от Жени, но это не страшно и понятно. Понятно, что мужики вместе держатся. Главной проблемой были, конечно, списки. Говорят, если что, ну, завёлся с комендантом или из обслуги с кем, но не так, чтоб визы лишиться, то в отместку тебя промурыжат здесь… Сколько захотят… Или пока на лапу не сунешь… Чего совать? Ни хрена же нет… Ага, в чём были, так и выскочили… Ну, это у кого как…

Эркин потолкался, послушал и, вспомнив, что собирался в баню, пошёл обратно в барак за банным талоном. Заодно и трусы, что утром снял, захватит и постирает. А трёп этот… как комендант с этим офицером — Олегом Михайловичем, его ещё особистом называют — захотят, так и будет. Нарываться, конечно, не надо, но и не подличать же за ради визы.

Сделав узелок из мыла, мочалки, полотенца и трусов, Эркин сунул в карман зелёный талон и пошёл в баню.

Хорошо, народу немного, все языки о зубы бьют, о списках гадают. Эркин отдал дежурному у входа — а его зовут… точно, банщиком — талон, сразу прошёл на угловое место и стал раздеваться.

В первый раз он, увидев большой зал со скамьями, чуть не запаниковал. Раздевался медленно, настороженно косясь по сторонам. Пока не убедился, что на него не смотрят, вообще каждый занят собой и других не рассматривает. И в мыльной — от мыла что ли? — так же. Конечно, он предусмотрительно старался держаться к остальным боком или спиной, а если лицом, то хоть чем-то загородиться. Но всё обошлось благополучно. Не сравнить с имением…

…- В душ сегодня, — буркнул Зибо. — Давай быстрее.

Он привычно повиновался. Душ — так душ. Хорошо бы, конечно, а то всё тело зудит, голова чешется. Но… но только как он с работягами вместе мыться будет? В распределителе спальников всегда гоняли в душ перед торгами отдельно. А здесь… нет, если опять полезут, будет бить. В прошлый раз так толком и не помылся, больше отбивался. Лезут, прямо руками хватают, лапают. Не видали спальников. Грегори всю шваль отогнал и… и в стойку поставил: руки за голову. И сам стал рассматривать. Потом лапнул. Грубо, по-жёсткому, он едва в голос не заорал. Если и сегодня так…

…Эркин тряхнул головой, отгоняя ненужные воспоминания. Нет, здесь совсем не то. Если кто и посмотрит, то не пялится, а уж с руками и подавно никто не полезет.

Он аккуратно сложил и повесил вещи, взял мочалку, мыльницу с мылом, грязные трусы и пошлёпал в мыльную. В просторном сейчас зале пахло мокрым деревом и немного мылом. Народу тоже, считай, что нет, человека три, не больше.

Позавчера он не столько мылся, сколько следил за остальными и делал всё, как они, стараясь не выделяться и не привлекать к себе внимания. А сегодня действовал уже уверенно. Приглядев себе скамью, взял из стопок у стены две шайки, круглую и продолговатую. Ополоснул их под краном кипятком, потом кипятком же обдал скамью, налил в обе шайки воды уже по вкусу. Круглую на скамью, продолговатую вниз. Сел, поставил ноги в воду и стал мыть голову. Он, ещё когда с Андреем мылся в имении, заметил, что Андрей не моется под душем, а только в конце обмывается. А здесь все так. Ну и он, как все. И так даже удобнее. Когда сидишь, да ещё над шайкой нагнулся, тебя особо и не разглядят. Вымыв голову, он выплеснул грязную воду в сток, принёс себе свежей воды и взялся за мочалку. Конечно, с корытом в кухне не сравнить. Воды хоть залейся и брызгайся, как хочешь. Ну, тоже с умом, а то эта мелюзга — Сашка с Шуркой — и здесь, как в умывалке, брызги до потолка летят, их уже, говорят, выкинули раз из мыльной, чтоб другим не мешали.

— Парень, — окликнул его расположившийся на соседней скамье мужчина с редкими прилипшими к почти голому черепу желтоватыми волосами. — Помоги, а?

— Чего тебе? — невольно насторожился Эркин.

— Спину потри, а то трудно мне, видишь? — мужчина показал нелепо короткую руку, вернее остаток руки.

Эркин встал, бросил свою мочалку в шайку.

— Давай.

Этот мужчина приехал в лагерь вчера вечером. Эркин видел его, сразу обратив внимание на пустой рукав пальто, но не рассматривал, конечно. Ему и раньше приходилось встречать одноногих, безруких… знал, что это война, но… то ли из страха, то ли ещё почему-то, но отводил от них глаза. А вот такого, голого… ни разу не видел.

Эркин взял у мужчины его намыленную мочалку и, когда тот встал к нему спиной и опёрся рукой о скамью, стал тереть. Тот блаженно закряхтел. Меньше всего Эркин думал сейчас о массаже, но невольно, крепко водя мочалкой по костлявой с выпятившимся хребтом спине, разминал, растирал её.

— Ну, всё, — Эркин выпрямился. — Держи.

Медленно, словно прислушиваясь к чему-то, выпрямился и мужчина.

— Ну, спасибо тебе, парень, ну… — он смущённо улыбнулся. — Ну, нет слов.

— На здоровье, — Эркин сунул ему в руку мочалку и пошлёпал к своей скамье домываться.

— Потереть тебе? — предложил мужчина и, истолковав по-своему недоумённо-настороженный взгляд Эркина, улыбнулся уже по-другому, с горечью. — Ничего, с этим я справлюсь.

Эркин кивнул, намылил свою мочалку, отдал её мужчине и встал, как и тот, нагнувшись и опираясь руками о скамью. Тот тёр сильно, сильнее, чем Андрей когда-то, но так же неумело. Массажа явно совсем не знал. Но, чтобы не обижать — ведь старается человек, да ещё и с одной рукой — Эркин тоже немного покряхтел.

— Мускулистый ты, — мужчина, судя по его тону, улыбался. — Всё, держи.

— Ага, спасибо.

Эркин выпрямился и взял свою мочалку, встретился с ним глазами.

— Ты… ты кем работал? — вдруг спросил мужчина. — Такие мышцы нарастил.

— Грузчиком, — очень спокойно ответил Эркин. — Ну, и летом на заработки ездил, пастухом.

— А… до освобождения?

— Скотником в имении, — всё так же спокойно ответил, как всегда о прошлом, по-английски Эркин.

Однорукий понял, что больше расспрашивать не стоит, и вернулся к своей скамье.

Эркин домылся, окатил себя водой из шайки, налил свежей воды и замочил в ней трусы. Потом взял мочалку и пошёл под душ. Сделав сильную, на пределе струю, он растирал себя мочалкой без мыла, разминая мышцы, играя ими. Потянуться по-настоящему, конечно, не удастся, но хоть немного, хоть… опять Однорукий смотрит. Чего ему надо? Угадать в нём спальника мужик никак не мог, русские в Паласы не ходили, не слышал он о таком, хотя… Чем чёрт не шутит, когда бог спит. Андрей так говорил. И Фёдор. Ну, чего уставился? Нет, отводит глаза. Посмотрит и отведёт. Вот чёрт, всё удовольствие испортил.