— В Цветном квартале?

— Нет, сэр, в белом, — как объяснить, чтобы сразу поняли? — Ну, я… — и как в воду прыгнул. Жене он уже не навредит, чего уж тут. — Я у… жены жил. А всем мы говорили, что я койку снимаю. И плачу деньгами, и всю работу по дому делаю.

— Здорово придумали! — искренне восхитился Орлов.

И Эркин невольно улыбнулся в ответ.

— И никто не догадался, не пронюхал?

— Нет, — мотнул головой Эркин. — Её за другое… убили, — он схватил открытым ртом воздух, как от удара, и заставил себя продолжить. — Она… она пыталась вам позвонить. В комендатуру.

Орлов кивал, не отрываясь от письма. Когда Эркин замолчал, поднял голову.

— Здесь есть графа «состав семьи». Давай заполним. У тебя есть кто из родных?

— Жена… была. Убили, — Эркин старался говорить спокойно, вжимая предательски вздрагивающие пальцы в крышку стола. — Брат… был. Убили.

За спиной стукнула дверь. Эркин замолчал, но не обернулся.

— Ну, как дела? — прозвучал весёлый, ненавистно знакомый голос. — Справляешься?

Мимо Эркина к столу прошёл русский в форме. Обернулся. Эркин узнал его и почувствовал, как по спине поползла холодная волна. И увидел, что его тоже узнали.

— Ага, старый знакомый, — Золотарёв улыбнулся и перешёл на английский: — Бегал, бегал и добегался. Вот теперь поговорим. Подробно и обо всём, спешить некуда.

Опустив веки, Эркин рассматривал свои руки. Зашелестела бумага.

— Ты смотри, какой шустрый, — продолжил по-русски Золотарёв. — Со всех сторон задницу прикрыл и всюду поспел. И жена, и брат…

Орлов молча показал на строчку: «Достаточно свободно владеет русским». Золотарёв кивнул и опять по-английски.

— Хорошо устроился, спальник, — у Эркина напряглось лицо, Орлов удивлённо приоткрыл рот, но Золотарёв жестом велел ему молчать, продолжая по-английски. — Что же ты за растеряха такой, всё потерял? А? И этот, лагерник, тебе не помог. Ты за него тогда на пулю, считай, лез, а он тебя подставил и дёру. И Бредли с Трейси не приехали. Что ж твой… лендлорд ни тебя, ни… семьи твоей не откупил? И ковбою старшему ты не нужен стал. Они там виски пьют, других бедолаг мордуют. Ну, чего молчишь? — и вдруг рявкнул: — Отвечай!

Эркин медленно поднял голову. Застывшее лицо. Широко раскрытые глаза смотрели в стену между Орловым и Золотарёвым. Орлов быстро написал на листке: «Глухо», — и два вопросительных знака. Показал Золотарёву. Тот пренебрежительно мотнул головой.

— Хороший ты парень, — сказал он участливым сожалеющим тоном. — А связался с такой уголовной сволочью. Бредли — шулер, барыга. Не знаешь, что это? В карты жульничает, краденым торгует. Трейси — киллер, наёмный убийца. А лагерник… Ты хоть подумай, сколько жизней надо было загубить, чтобы в лагерь попасть. И в лагере выжить. И для каких дел им ты, спальник, был нужен. Об этом тоже подумай. У тебя же не вся сила в член ушла, и в мозгах хоть что-то должно быть.

Эркин продолжал молчать. Золотарёв, насмешливо щурясь, оглядывал его неподвижное лицо, угадывающийся под тёмной рубашкой с открытым воротом мускулистый, налитый силой торс, спокойно распластанные на столе красивые ладони.

— Русскому тебя ведь лагерник учил. Или ещё кто? Ну? Для какого дела тебя готовили? Для этого и в Джексонвилль привезли. К кому?

Молчание Эркина не остановило его.

— Бабу эту ты хоть сам нашёл? Или тебя к ней в постель Бредли положил? Или это так, для блезиру? Ну да, ты ж перегорел, от тебя сверху никакого толку нет. А снизу ты с кем работал?

Орлов всё с большей тревогой вглядывался в невозмутимое лицо Эркина.

— Николай Алексеевич.

Золотарёв вздрогнул и посмотрел на него.

— Я бы хотел продолжить работу.

Тон у Орлова спокойный, даже чуть извиняющийся. Золотарёв зло улыбнулся.

— Ладно. Не горит, — и опять Эркину: — Ты подумай, парень. Тебе здесь не один день сидеть, мы ещё не раз поговорим.

Когда за Золотарёвым закрылась дверь, Орлов прошёл в угол к столу с графином и стаканами, налил полный стакан воды, молча поставил его перед Эркином, вернулся на своё место и занялся бумагами. Он писал, листал, перечитывал, делал пометки, сортируя и подкалывая исписанные листки и карточки. И подняв голову, увидел настороженное, но живое лицо. Стакан пуст. Уже хорошо.

— Мы остановились на твоей семье. Продолжим?

Помедлив с секунду, Эркин кивнул.

— Давай всё-таки я запишу их. Мало ли что.

— Их убили, — глухо сказал Эркин.

— Ты видел их мёртвыми?

— Нет, — медленно покачал головой Эркин. — Мне рассказали.

— Тогда всё может быть, — бодро сказал Орлов. Самого неприятного не случилось — контакт не разорван. Золотарёв, конечно, ас, ему самому до майора как до неба, но здесь тот явно не в цвет сработал. Ну да ладно. У майора своё дело, а у него своё. У парня пометка в карточке «вожак?». Да, похоже. Смел, выдержан, не теряет головы. Может, удастся получить более полную картину событий в Джексонвилле. А то и в самом деле странно. Тихое захолустье и такой взрыв, настоящие бои.

Золотарёв быстро шёл по коридору. Надо же, какая удача! Приехал взглянуть на старого знакомца — Сторма и напомнить тому кое-какие нюансы, чтобы на амнезию не вздумал жаловаться, прошёлся по кабинетам… И надо же какое совпадение! Ну, теперь он этого чёртова индейца вывернет до донышка. А пока пусть с ним желторотик по мелочам пройдётся, в «доброго следака» поиграет, раз уж решили всех бывших рабов не давить, а упрашивать. Подготовит, так сказать. А потом как врежем по этой наглой морде… расколется, никуда не денется.

Он забежал к связистам.

— Мне есть что?

— Да, майор, — сержант протянул ему карточку с текстом.

Проглядев его, Золотарёв присвистнул, не скрывая счастливой улыбки. Нет, это он молодец, что оставил запрос об извещении. Пожалуйста. Бредли и Трейси взяты на дороге с оружием. И где они? Дарроуби. Занесло их в тот сектор. Но неважно. Ну, голубчики, теперь не отвертитесь. Так. Закончить здесь и в Дарроуби. Ночь в дороге и там с утра как раз. А пока опять же пускай там их подёргают. Так что на лагерника с любой стороны выход есть. А то и с двух. Что совсем даже не плохо. Сдадут лагерника, побрыкаются, но сдадут, все трое молчать не смогут. Ну, полоса удач началась.

Когда Эркин вошёл в камеру, его пошатывало, как после полной смены. Не глядя ни на кого, никому не отвечая, он добрёл до своей койки, подтянулся и сел, свесив ноги. Куртка на месте, а это что?

— Нам тут одеяла выдали, — подошёл к нему Арч. — И ужин. Кашу твою и это пойло мы поделили, а хлеб держи.

Эркин взял четыре ломтя.

— Это по стольку дают?

— Два твоих и два за поделенное.

Эркин медленно кивнул.

— Выводить ещё будут? — спросил он, с трудом ворочая языком.

— Сказали на оправку ещё, и дадут отбой. Разувайся, не бойся. Мы тут все, — Арч усмехнулся, — заодно решили.

И отошёл. Эркин положил хлеб на подушку, разулся, сапоги засунул в изголовье под матрац. Сговориться-то сговорились, но если ночью подменят, то хрен ты что потом докажешь. Портянки… ладно, многие повесили. Он смотал их с ног и повесил на ножную перекладину. Куртка… пусть пока так и лежит. Одеяло… тоже, не холодно. Одеяло хорошее, как те, что были на выпасе, не протёртое. Ладно. Он лёг, вытянул гудящие ноги — с чего бы это, ведь не ходил, а сидел, но ломит — и стал есть. На третьем куске покосился на соседнюю койку. Мартин опять потолок рассматривает. Если запсихует…

— Тебя о чём спрашивали, Мартин?

— Как всех. Что, да кто, да когда, — неохотно ответил Мартин.

— Слушайте, — подал вдруг голос Башка. — Все слушайте. Мартина мы насильно увели. Понятно?

И сразу откликнулись из разных концов камеры:

— Точно.

— Ага, дело.

— Идёт.

— А если спросят: зачем? — задумчиво спросил Арч.

— Как заложника, — ответил Эркин. — И на завале его для этого держали. Прикрывались им.

И опять пошло по камере:

— Правильно, Меченый.

— А так он не при чём.