Джонатан кивнул:

— Привычка — вторая натура. Да и безнаказанность в голову ударила. Понятно.

— Кстати, для сейфа нужно другое прикрытие. Сейф за баром все знают.

— Интересно.

— Дальше будет ещё интереснее. В частности был взят сейф Изабеллы Кренстон. В её спальне. Очень большой, с массой ячеек и ящичков.

— Стоп, откуда информация, Фредди?

— Думай, Джонни. Но не говори вслух.

— Понял. Что ещё?

— Этот самый любитель часто бывал в имении Кренстонов, спал с Изабеллой, и на дверце её не взломанного, а открытого сейфа была выжжена сигаретой та же монограмма.

— Это точно?

Фредди ответил, сохраняя безмятежное выражение отдыхающего у костра и всем довольного ковбоя.

— Парень опознал его, когда Дон показывал им фотографию. Поэтому и вертел долго в руках.

— И ничего не сказал Дону?

— Дела белых его не касаются. Парень живёт по этому закону. Он перестал считать меня белым. Хотя, — Фредди усмехнулся, — хотя и взбрыкивает регулярно. У него хорошая память и точный язык. И дьявольски наблюдателен.

— Он был там, в имении Изабеллы?

— Да. Он был скотником и остался со скотиной ещё на месяц после капитуляции. Ушёл, когда хозяева вернулись. А когда брали сейф, его не заметили.

— Парню здорово повезло.

— Он это понимает. Ценности своей информации он не знает, но она мне была доверена, Джонни.

— Я понял, Фредди, можешь не продолжать.

— Я сказал им про Уорринг.

— Зачем?

— Если мне дают два крючка, то я обязан протянуть свой. Но теперь я могу спросить всё. И мне ответят.

— С глазу на глаз.

— А как иначе?

Джонатан усмехнулся:

— Рад, что попал в стаю? Не ждал, Фредди.

— Я тоже. Но мы отвлеклись. Три или четыре года назад в имении Кренстонов был большой сбор. Все гости были в форме. Той самой, не армейской. С тех пор парень и помнит этого любителя.

— Лихо. Но всё надо обдумать.

— Думай, Джонни. И напоследок. Шесть лет назад, где-то в конце января, одна шлюха развлекалась в постели, не сняв рождественского подарка, любимого колье. И прыгая на ней, парень нечаянно как-то нажал, и оно рассыпалось. На две цепочки, длинную и короткую, серьги и браслет. Белый металл и прозрачные камни. Спасибо, Джонни.

— За что? — с трудом выговорил Джонатан.

— Теперь я знаю, какая у меня была физиономия, когда я это услышал.

— С ума сойти, Фредди. Это ж специально так не подгадаешь.

— Мг. Ты удачлив, Джонни. Я думаю, пока хватит.

— У меня уже мозги набекрень.

— Я думаю. Я заглатывал это постепенно.

— Так театр, который они с Доном устроили…

— Прикрывал то, что они опознали фотографию.

— Второй тоже…

— Форма, Джонни. Парень только в Хаархане не успел побывать. Всё остальное он прошёл. Он рассказал немного, но мне хватило. Я никому, слышишь, Джонни, никому не пожелаю такого. И того, через что Эркин прошёл, тоже.

— Ты… гордишься их доверием, Фредди?

— Признаться, да. И мне очень не хочется, чтобы они попали… в нашу систему. Но это я могу сделать. Мне не выйти, поздно, но они не войдут туда, Джонни.

— Я понял, Фредди.

Фредди взял одну из лежащих у костра сигарет, закурил и усмехнулся:

— Ты смотри, какие сигареты у цветных по рукам гуляют. Возьми себе ещё парочку, Джонни, остальные мне и Эндрю.

— Что-то долго они у стада. Не случилось ли чего?

Фредди негромко рассмеялся.

— Если б что, нас бы позвали. Нам просто дают возможность поговорить. Пока мы говорим, они не подойдут. И незамеченным никого не подпустят.

— Даже так?!

— Проверено, Джонни. — Фредди встал и потянулся, упираясь кулаками себе в поясницу.

— Спина не болит?

— Эркин мне её наладил.

— Что?!

— То, что слышал, Джонни. И это из той же обоймы. Ну, точно. Идут, — Фредди усмехнулся. — И довольные. Не иначе опять с кем сыграли, парни, а?

— С бычками не поиграешь, — Андрей сел к костру и взял себе сигарету. Закурил.

— А Эркин где?

— Там этот, продувшийся расплачивается. Эркин ему его сотни ввалит и придёт.

— Голову он ему не проломит?

— Ну, Фредди, о черепушке до игры думать надо.

— Резонно, — кивнул Джонатан, попыхивая сигаретой. — Тебе не вваливают?

— Бывает. Если в кругу против Эркина попаду… всё. Ну, он же играет классно, — Андрей вздохнул.

— Всё, вали отсюда. Чист, — прозвучал в темноте голос Эркина, а через несколько секунд он подошёл к костру, откровенно смеясь: — Крепкий лоб у парня, все руки отбил.

Что от оставленной им кучки сигарет сиротливо лежали две последние, которые на его глазах убрал к себе в карман Фредди, он словно не заметил. Только продолжал улыбаться. Джонатан невольно с каким-то новым чувством разглядывал его. Сказанное Фредди ещё предстояло обдумать, но… нет. Джонатан понимал, что ни о чём спрашивать нельзя. Он не получит ответа и подставит Фредди, но… но хотелось столько узнать. Пустячный разговор о нагуле, травах, что приезжал русский ветеринар, смотрел соседние стада, и, пожалуй, через день будет их черёд и лучше бы хозяину при этом быть, хотя и старшие ковбои, если надо, справляются, что русские обещают пустить ещё один мост, но там уж очень капитально подорвано, что одичавшие собаки хуже волков… всё это шло своим чередом. И вдруг Джонатан поймал ответный быстрый взгляд и, невольно покраснев, отвёл глаза. Но Эркин никак не показал, что что-то заметил.

Спать улеглись тут же у костра. Андрей и Эркин по одну сторону, Фредди и Джонатан по другую. Спали, прижавшись друг к другу спинами.

Немного поспав, Эркин встал и ушёл к стаду.

Днём тепло, в одной рубашке можно, а ночью уже куртка нужна. Осень. Запахи дыма, вянущей травы и стад. И всё чаще подкатывает к горлу тоска. Как бы ни было, что бы ни было, ложась спать и закрыв глаза, он видел только одно… Но наяву не смел ни думать, ни вспоминать. Нельзя. Всё можно. Питомник, распределители, Паласы, имение, — всё. А это нельзя. Чтобы ни словом, ни жестом, ни взглядом… У костров ему рассказали о многом. И о Дне Империи тоже. Кто были те бедолаги, нашедшие свою смерть за посягательство на честь белой женщины, он сразу понял. Не дурак. Да и другие сообразили. О спальниках теперь совсем по-другому говорили. Он опасался, конечно, по-прежнему, но… но самую малость по-другому стало. Зачем это белякам понадобилось? Раз белякам нужно, то нам это и близко… Эркин прислушался и снова не спеша пошёл между бело-чёрными грудами спящих бычков, негромко подсвистывая им. А… когда же, да, позавчера…

…Он шёл уже к своему костру, и его вдруг позвали тихим Паласным свистом. От неожиданности он остановился, показал, что услышал и понял. И от костра шагнул к нему высокий мулат в заношенной заплатанной одежде дворового работяги. Их было трое: негр, мулат и трёхкровка. Все паласники. Он не отпирался. Глупо. Как он их с первого взгляда опознал, так и они его. Позвали к своему костру.

— Мы за тобой второй день смотрим. Думаем, наш, — мулат смотрел на него открыто и чуть насмешливо.

— Ну, так чего? — ответил он, садясь к костру.

— Не боишься?

— Чего?

— Что русские опознают, — усмехнулся трёхкровка.

— А вы, — ответно усмехнулся он, — только их боитесь?

— От других мы отобьёмся, — спокойно сказал негр.

Он кивнул, глядя на их тренированные налитые плечи, распирающие ветхие рубашки, на длинные ножи. Они и носили их открыто, в самодельных, подвешенных к поясам ножнах. И первый неожиданный вопрос:

— Горел?

Он кивнул.

— Мы тоже.

Трёхкровка улыбнулся.

— Здорово покорёжило. Думал, не отваляемся, замёрзнем к чёртовой матери.

— Это зимой, что ли?

— Ну да, — они удивлённо смотрели на него. — В заваруху.

— Как же вы выскочили?! — вырвалось у него. — Ведь Паласы все пожгли, паласников постреляли.

— А мы не выскочили, — хмыкнул мулат, — мы выползли.

— Из одного, что ли?

— Нас в распределителе всех на расстрел вывели, — стал рассказывать трёхкровка. — Ну, в суматохе не отделили нас. А тут русские. Мы как рванём все врассыпную. И мы, и беляки. Кто поверху бежал, тех русские остановили, а мы в трубу сточную и залегли там. Переждали. Выползли. Распределитель горит. Беляки, что стреляли нас, двое там или трое, лежат, ну что осталось от них. Мы где шажком, где ползком и дёрнули оттуда. Хорошо, в штанах были. Не успели раздеть нас.