Очнулся я от странного крика, шедшего из глубины леса. Приложив ладони к ушам, определил: звуки идут откуда-то снизу. Не птицы. И явно не люди. Кто же? Учащаясь, крики слились в единый вой, точь-в-точь сирена машины с мигалкой. Гиббоны?.. Это были они — обезьяны, которых я много раз с восхищением наблюдал в зоопарках, знал об их песнях, но ни разу не слышал. А эти джунгли — как раз родные места гиббонов…

Вниз спускаться, хватая руками веревки лиан, оказалось куда легче подъема в гору. Ответвление тропки привело меня под деревья, с которых разносился по джунглям обезьяний концерт. Но гиббоны не были на свободе.

В ветвях я увидел большие вольеры, в которых гиббоны не только пели, как это бывает у них на воле, но и проделывали на веревках акробатические трюки.

Мое присутствие было замечено. Из-под бамбукового навеса вышел молодой парень, оказавшийся биологом из Австралии. С обоюдным интересом мы познакомились. И под музыку обезьян о них побеседовали.

Из всех человекообразных обезьян гиббоны на человека походят меньше других. Они небольшие и в отличие от медлительных своих соседей орангутанов необычайно подвижны. Раскачиваясь на длинных руках, они на большой высоте перелетают с ветки на ветку, слывут непревзойденными в животном мире гимнастами и самыми шумными из всех млекопитающих.

Лицо и особенно большие глаза очень выразительны у гиббонов.

Живут гиббоны в джунглях Юго-Восточной Азии. Держатся в верхних ярусах леса, не опускаясь на землю, — наверху им хватает плодов, насекомых, птичьих яиц и птенцов.

Особенность гиббонов — строгая моногамия. Иначе говоря, они однолюбы. Двое в семейной паре всю жизнь хранят верность друг другу, чувствительны к невниманью, страдают, если долго не видятся, вместе воспитывают малышей и живут семьями, строго блюдя границы своих территорий.

Утро гиббоны встречают криками. Перебранку начинают самки разных семей, к ним потом присоединяются и самцы. И вот над джунглями стоит уже рев, унять который никто не может — гиббоны выясняют территориальные отношения. Каждая семья хотела бы «прирезать» себе участок леса с плодами, но соседи этого ей не позволят. Звуковые угрозы переходят иногда в потасовки, но увечий в них не бывает. Это ритуальная имитация большой драки. Все заканчивается миром и поиском пищи для завтрака.

Малыши у гиббонов родятся почти что голыми, только в пушистой «шапочке». Но с первой минуты жизни малыш впивается цепкими пальцами в материнскую шерсть, и мать его не теряет, совершая восьмиметровые перелеты с ветки на ветку.

В два года малыш уже может и сам проделывать «хождение по ветвям». Но взрослым становится в шесть лет, когда в семье подрастают еще трое сестер и братьев. Половозрелого отпрыска любого пола семья прогоняет — взрослый гиббон должен найти себе пару, стать семьянином.

Когда-то гиббонов в этой части земли было великое множество. По рассказам моряков, их крики были слышны с островов. Сейчас в Таиланде их, полагают, близко к ста тысячам.

На Пхукете гиббоны когда-то жили. Но освоение острова человеком, сведенье лесов полностью их истребило. Свою лепту в сокращение обезьян в джунглях вносят владельцы ресторанов и разных увеселительных заведений. По их заказам браконьеры убивают гиббонов-родителей и увозят с собой малышей.

Подвижную обезьянку наблюдать везде интересно. Но с заходом солнца гиббонам полагается спать. Чтобы они не дремали, их поят каким-то снадобьем. Но это истощает «гимнастов», сокращает сроки их жизни. Словом, везде человек на потеху себе либо по какой-то иной корысти ущемляет и ущемляет Природу. А потом спохватывается, пытается положение как-то исправить.

И на Пхукете тоже решили возродить голосистых обитателей джунглей. С материка на остров завезли три десятка гиббонов. Я их увидел в момент карантина. Желанный лес был с ними рядом, но еще три-четыре недели им придется попеть в вольерах.

С австралийцем Патриком Киланом мы до вечера наблюдали в бинокль за странными, похожими на больших пауков существами с выразительными, подернутыми печалью глазами…

Из заповедника к побережью я собрался ехать перед заходом солнца. Пугающая зелень джунглей быстро становилась темной. И было так же, как днем, тихо в диком лесу. Только какая-то птица продолжала странный однообразный призыв — чии!.. чии!..

 _{Фото из архива В. Пескова. 14 ноября 1997 г.}

Слон на веревочке

(Окно в природу)

На Пхукете между делами серьезными нашелся день посетить здешний маленький зоопарк.

Пхукет — остров тропический, и в зоопарке нет животных, не способных переносить жару. Встречает зоопарк посетителей криками петухов. В просторной вольере их тут великое множество, и самых разных пород. Но интересен был хрипло кричавший голенастый певун.

Это был петух не домашней породы, а дикарь, пойманный в зарослях юго-восточных азиатских лесов. Родоначальники всех кур на земле поныне живут в природе, и повадки у них такие же, как у всех дворовых несушек и петухов.

Дикарь между «цивилизованными» собратьями выделялся более яркой окраской — золотисто-рыжий с черно-зелеными перьями слегка потрепанного хвоста. Так же, как все петухи, он энергично разгребал мусор и клевал несуществующие зерна, созывая подружек.

Я бросил горсть зерен из пакета, которые тут продаются для угощенья животных, и весь птичий двор, включая кур, важного индюка, цесарок и дюжины две голубей, устремился к месту, где было, что клюнуть.

Потом увидел я крокодила. Он выглядывал из зарослей над зеленым прудом. Острые зубы в открытой пасти ничего хорошего не сулили. Но, самое главное, никакой ограды вокруг чудовища не было. Я оглянулся, прикидывая, куда податься, если оно вдруг решило бы маленький пруд переплыть. И тут я увидел парня — служителя зоопарка. Метелкой сгонял он палые листья с дорожки и беспечно крокодила перешагнул. Тут я понял: зверь сделан из пластика. Но был он так искусно раскрашен, что я даже вслух рассмеялся над пережитым испугом.

Потом в зарослях встретились два жирафа. И тоже из пластика. Потом — искусно подделанный под настоящего бегемот. На спине у него фотографировались двое мальчишек с отцом.

Обилие подделанных под настоящих зверей скульптур начинало уже раздражать. «Конечно, это удобно — ни кормить, ни чистить не надо…»

С этими мыслями подошел я и к тигру, лежавшему под навесом без всякого огражденья.

Остановился в трех шагах от него, дивясь работе искусного имитатора. И вдруг глядевший на меня зверь моргнул. Я подумал сначала, что это мне от жары показалось. Но «пластиковый» зверь вдруг сладко зевнул, обнажив прекрасную челюсть с клыками. Я окаменел. В фигуре моей, наверное, был очень заметен испуг — сзади раздался смешок. Оглянувшись, я увидел служителя зоопарка, явно испытавшего удовольствие от увиденного. И картину эту он, как видно, наблюдал уже не единожды.

Тигр был живой! Служитель подошел и погладил его по спине. Только теперь я узрел скрытую складками шкуры стальную цепочку.

Служитель предложил с тигром сфотографироваться. Я, еще не оправившись от испуга, лишил себя этого удовольствия, но, заплатив за съемку, запечатлел обнявшего зверя служителя. У тигра эта скучная процедура, видно, сидела уже в печенках. Печальными глазами глядел он в камеру, страдальчески зевнул и опустил веки.

«Глаза бы мои на вас не глядели», — написано было на морде владыки джунглей.

В зоопарке провел я весь день. Двигаясь вечером к выходу, решил еще раз увидеться с тигром. Лежал он в прежней привычной позе, вытянув вперед лапы и закрыв глаза. Морда его выражала страданье. Он тяжело дышал и стонал, в точности как страдающий человек: «О-ох! О-ох!»

Бенгальские тигры в леса Юго-Восточной Азии перебрались когда-то через Гималаи с приамурского севера. Жару звери едва переносят, спасаясь от нее в водоемах. Но тут в неволе тигр этой радости был лишен. Целый день он лежит неподвижно, способный лишь поворачивать голову, и ожидает спасительную прохладу. К ночи его на цепочке уводят в загон. Там он может хотя бы размяться, пройтись из угла в угол. А завтра опять мученье… Страшное существо — человек! Кто тигра осудит, если однажды махнет он лапой, вцепится в руку кому-нибудь. Это он может. Но почему-то терпит, униженный и печальный.