— Конечно, озорничать ходят, — уверяет Санькина мать. — Им же больше ничего не придумать… Бестолковыши, чего с них взять.

Вот оно что! Санька губу закусил от обиды. Неужели они настолько плохи, что о них так говорить приходится? Матери, наверно, сами не знают, чего хотят. Вчера, когда Санька подмел пол, так мать сказала: «Какой ты у меня хорошенький!» — и поцеловала. А потом все: «Саня, Санечка… Поешь этого, поешь того». Совсем заласкала. А сегодня думает иначе. И хоть бы разузнала прежде, зачем они ходят к детдомовцам в мастерскую.

— Вы ничего не понимаете, — заявил Санька. — Мы теперь не озорничаем… только разве немножко. Потому что пришла весна. Мы траву видели и скворечни делаем. Вот!

И они повернулись и отправились в детский дом, а матери смотрели им вслед и виновато улыбались. Наверно, совестились оттого, что хотели зазря обидеть своих мальчишек…

— Большие стали.

— Уж куда как большие.

— Самостоятельные…

И долго еще не уходили с дороги, прислушиваясь к самой веселой песне на свете, которую пели Санька и Вадим:

Развешивать скворечни собрались все детдомовцы. Кто побольше, полез на деревья. Саньке и Вадиму лезть не позволили. Тогда они стали подавать дельные советы.

— Смотри не упади, — крикнул Санька Андрейке-конструктору, который привязывал скворечню к стволу березы.

— Не упаду, — пообещал Андрейка.

— Он не упадет, — подтвердили Андрейкины друзья.

А в это время в стороне над деревьями летали черные птицы. Оттуда несся неумолчный гомон. Первые гости ранней весны, чернокрылые грачи выгоняли ворон из своих старых гнезд.

Валерка и его друзья

Новая квартира Валерке понравилась. Главное — на третьем этаже, из окон далеко видно. Если посмотреть прямо — перед глазами железнодорожный мост через реку, за ним — городские кварталы и купола церквей. Справа — большой парк. А вот слева — плохо, слева ничего не видно, кроме скучной стены четырехэтажного дома.

Но это — беда небольшая. Валерка из-за такого пустяка расстраиваться не стал. Он вообще умел быть довольным тем, что есть. Он подпрыгнул, повернулся на сто восемьдесят градусов и очутился лицом к двери…

Сразу за подъездом начиналась заснеженная с черными проталинами площадка. В конце ее — тесовые сарайчики, словно прилипшие друг к другу. К ним примыкает высокий забор, такой плотный, что сквозь него ничего не увидишь. У самого подъезда сверкала на солнце лужа, и в ней плавал на боку бумажный пароходик.

Только Валерка успел оглядеть все вокруг себя, как вдруг из-за угла дома выкатился футбольный мяч и следом появился рыжий мальчуган. Штаны у мальчишки были мокры и забрызганы грязью, а старые ботинки набухли и побелели.

Наступив ногой на отсыревший мяч, он с любопытством рассматривал Валерку. Сначала оглядел потертую ушанку с оборванными завязками, скользнул по лицу, затем уставился на ботинки, совсем почти новые, и только после этого спросил:

— Ты чего?

— Я ничего, — ответил Валерка.

Оба замолчали, потому что говорить больше было нечего.

— Хочешь, припечатаю? — подумав, предложил мальчуган и сделал вид, что собирается ударить по мячу.

Валерка возмутился:

— Я тебе так припечатаю…

Тогда рыжий откатил в сторону мяч и, задрав голову, закричал:

— Ромка! Эй, Ромка!

К оконному стеклу на втором этаже прилипла мальчишечья рожица с приплюснутым и побелевшим от этого носом.

— Чего тебе?

— Ромка! Иди, тут одного бить надо.

— Иду! — глухо и как будто обрадованно сказал Ромка и исчез.

Валерка глотнул воздух, как карась, выскочивший на берег, и облизнул сразу почему-то пересохшие губы. Был он не из пугливых, но знал, что с двоими лучше не связываться. Рыжий в это время пнул мяч. Валерка еле успел закрыться руками.

— Не умеешь, — прерывающимся от волнения голосом сказал он, вытирая о пальто руки. — Не умеешь, а берешься!

Он разбежался и изо всех сил стукнул ногой по мячу. Брызги полетели во все стороны; набрякший мяч, будто охнув, с шумом сорвался с места и шлепнул рыжего по ногам. Тот покачнулся от неожиданного удара и мягко сел рядом с лужей. На его лице отразилась сложная смесь чувств: гнева, удивления и испуга.

— Вот это да! — заорал вдруг Ромка, как пробка выскочивший из подъезда. — Вот это да! А ты в футбол играешь? Да? А вратарем можешь? А ну-ка, становись!

Маленький, со смуглым лицом, Ромка говорил торопливо, как будто все время боялся, что ему не дадут досказать.

— А чего? Могу и вратарем, — заявил Валерка, когда понял, что драки не будет.

— Становись сюда. Подальше от лужи, — командовал Ромка. — И от окон подальше. Это ты сегодня приехал, да? А в каком классе учишься? К нам в школу приходи… Вставай сюда. Готовсь.

Рыжий все еще сидел на земле, соображая, что теперь делать: хныкать, драться или играть вместе с ними. Не обращая внимания на него, Валерка встал, куда велел Ромка.

— Бью! — предупредил Ромка, согнувшись и разводя руками, будто бодаться собрался.

Мяч пролетел над Валеркиной головой и упал в грязный снег у забора.

— Рыжик! Чего сидишь? — напустился Ромка на своего приятеля. — Беги за мячом! Бей оттуда!

Тот, видно, только этого и ждал: вскочил на ноги и понесся к забору. Игра началась.

Мячей сорок Валерка пропустил, штук десять поймал. Футболисты были довольны вратарем. Все трое перебрызгались. Наконец Валерка, у которого по щекам протянулись черные полосы, просительно сказал:

— Может, хватит, а?

Тогда все сели на просохшие под весенним солнышком ступеньки подъезда и стали знакомиться.

Ромка говорил:

— Это Федька Рыжик. И ты его так зови, он не обижается. Мы с ним в четвертом классе учимся. Он троечник.

— А сам-то, — ехидно вставил Рыжик.

— У меня только по арифметике, а у тебя чуть не по всем.

— Ну и что! Все равно ты троечник… Троечник! Троечник! — запел Федька.

Валерке он не нравился все больше и больше. «Хвастунишка, должно быть, и дразнится, как девчонка». И он сказал:

— Ромка не троечник, потому что у него одна тройка. Одну тройку исправить всегда можно. А тебе не исправить, у тебя их много. Ты троечник.

Но такие разумные доводы не убедили Рыжика. Они только разозлили его.

— Захочу и исправлю, — упрямо сказал он. — Начну учить, учить… Тогда и исправлю. А Ромка задачки не умеет решать…

— Умею, — с обидой возразил Ромка.

— Не умеешь! Не умеешь, — снова запел Рыжик.

«Как есть девчонка», — решил Валерка.

— А у тебя тройки есть? — спросил его Ромка.

— Сказали!.. Я когда третий класс кончил, мне «Занимательную физику» подарили, с картинками.

И он рассказал, что в этой книге прочитал однажды про бумеранг, который похож на большой угольник. Австралийские охотники с таким бумерангом ходят на охоту. Кинут его в кого-нибудь, и, если промахнутся, бумеранг прилетает обратно. Валерка тоже сделал такой бумеранг. Правда, он не охотился с ним, но никогда не терял. Бумеранг падает у самых ног.

— Соврешь — не дорого возьмешь, — сказал Рыжик.

— Может, ты и соврешь, — вдруг встрепенулся Ромка. — А ему чего врать?

Неожиданно Ромка взмахнул руками и стал рассказывать про учительницу Елену Григорьевну, которая, по его словам, совсем не строгая, только кричит иногда.

Рассказывая, Ромка мусолил палец и рисовал на ступеньке человечка. Валерка с интересом наблюдал за ним.

Рыжик все это время сидел насупясь. Он тоже хотел рассказать что-нибудь, но, как нарочно, ничего не мог придумать.

— Давай друг дружке уши драть, — предложил он Валерке.

— Зачем драть? — не понял тот. Он подумал, что Рыжик хочет устроить какую-то пакость. «Знаем, не обманешь», — мелькнуло у него. Он уже ученый. Однажды его заставили закрыть глаза и открыть рот, а потом сунули туда одуванчик — минут десять плевался.