– Убийца – преступник.
– Вот только поймать его нельзя. Поэтому он нечто другое – может быть, кузен смерти, нежити, о которой ты говорила.
Опять какая-то тарабарщина, все равно как на неистовых мессах в католических соборах. Хотя тут христианством и не пахнет. Эти суеверия гораздо более давние. Я впервые столкнулась со Старым Светом во всем его действительно древнем обличье. На мгновение цыганка в обвисших юбках и золотых монистах показалась какой-то богиней неисчислимого возраста. В моем ошеломленном сознании промелькнули изображения китайских фокусников, храмовых танцовщиц и монгольских наложниц, всего экзотического с самого сотворения мира. Как ни странно, на ум пришел и кто-то похожий на Красного Томагавка, причем воспринимался он как охранный оберег. Я думала об индийских знахарях и о том, как мало мои сограждане знают о древних корнях нашей расы, о тех временах, когда мы были сильны в езде по степям и неисследованным уголкам континента, убивая друг друга то одним, то другим способом.
Мне даже захотелось такую же шаль с бахромой, как у старухи, чтобы заворачиваться в нее для тепла, для воспоминаний о том времени, когда ее связали.
Но у меня не было шали – была только моя секретная миссия.
Мелькнула мысль: возможно, Джеку-потрошителю все это знакомо и близко, даже легендарная «нежить», о которой толкует цыганка. И пражский Голем. Мы все в своем роде живые мертвецы, ведь мы когда-нибудь умрем, хотя пока еще живы, верно? Или, во всяком случае, выглядим живыми. А вдруг нашелся такой человек, который поддался чарам настоящего живого мертвеца?
– Твой народ, – говорила Ирен глубоким убаюкивающим голосом, – бродит, где ему вздумается. Он любит музыку и смех, его веселит зыбкая реальность в глазах других людей.
Одной рукой в перчатке примадонна жонглировала невидимым мячом так убедительно, что на миг мне показалось, будто в ее руке подпрыгивает кристалл цыганки. Я поняла, что она не гипнотизирует старуху, а выступает перед ней!
Гадалка заморгала.
– Ты тоже так делаешь, – упрекнула она мою компаньонку. – Прямо сейчас.
– Не только цыгане владеют этим искусством.
– Нет. Но мы в нем лучшие.
– И вы так же хороши, когда служите инструментом для одурманивания других людей?
– Мы служим только себе, – отрезала доморощенная волшебница. – В мире нет другого столь свободного народа.
– Но вы свободны лишь потому, что служите другим… чините горшки, гадаете на счастье, играете музыку, отдаете молодых девушек старикам.
Женщина быстро стянула шаль и обернула ею магический шар, словно защищая его от слов Ирен. Глаза у нее были чернее ночи, но взгляд заострился.
– Горшки треснули, – безжалостно сказала примадонна. – Музыка закончилась. Судьба стала правдой или ложью – такой, какой ее сделали те, кому ты гадала. Молодые девушки уже не девственницы, и они берут больше, чем дают.
Старая карга ничего не сказала.
– И ты утверждаешь, тем не менее, – продолжала Ирен, – что цыгане свободны. Почему тогда они принимают в свои ряды чуждое, не романское семя? Почему они скрывают безумцев и убийц?
– Кто скажет, где безумец? Кто скажет, что такое убийство? Мы берем золото и идем своим путем.
Ирен полезла в карман пиджака. Я боялась, что она достанет револьвер, но она вытащила еще одну золотую монету, зажала ее между большим и указательным пальцами и внезапно подбросила в воздух. Монета приземлилась на плотную ткань скатерти рядом с зеленоватым горным хрусталем.
– Золото. – Примадонна достала еще одну монету и вновь подбросила ее.
Монеты падали на скатерть одна за другой, целый дождь золотых кругляшков. Гадалка схватила верхний и сжала его зубами с волчьей жадностью.
– Это не позолоченное олово, – сказала Ирен. – Настоящее золото Уральских гор, добытое тысячелетия назад троллями и тибетскими монахами. – Она сама посмеивалась над вздорностью собственного заявления.
Глаза цыганки сузились до черных щелочек на морщинистом лице. Она ткнула в Ирен своим ведьминым пальцем, узловатым, с артритными шишками, кривым, как ятаган:
– Теперь ты тоже цыганского племени.
Как я и боялась, откуда-то появился кинжал – ведьма прятала его то ли в широком рукаве, то ли в складках длинной юбки, поди теперь узнай.
Мы даже моргнуть не успели, как она стремительно ткнула острием кинжала в свой уродливый палец. На карту Таро, лежавшую на столе, упала капля крови.
Старуха схватила руку Ирен. Кончик лезвия пронзил плотную кожу перчатки, как игла проходит сквозь шелк. Примадонна ни разу не дрогнула, даже когда цыганка выдавила на карту рубиновую каплю ее крови, чтобы та смешалась с кровью старухи.
– Покажи эту карту любой цыганке, в помощи которой будешь нуждаться, – прокаркала гадалка. – Это тройка мечей, карта мести, которую мы понимаем как никто другой. Итак. Чего еще ты хочешь за свое золото?
– В Праге была жестоко убита женщина. Где и кем?
– Множество женщин находит жестокую смерть. Ищи там, где прячутся короли и ходят призраки живых мертвецов. Больше я ничего не скажу; потому что ты уже бывал здесь и знаешь, что я вижу правду.
– А что скажешь о результате наших усилий?
Женщина развернула шаль, чтобы взглянуть в хрустальный шар.
Он был похож на хрупкую планету, вытащенную из своей орбиты на всеобщее обозрение. Бедняжка. Кусок стекла или, если старуха говорила правду, кристалл из скрытого сердца земли. В любом случае он не сказал нам правды и не ответил на вопросы.
Цыганка пожала плечами:
– Это зависит от тебя, как всегда и бывает.
Она смела золотые монеты в позвякивающие недра обвисшей юбки, задула свечу и исчезла.
На какое-то время мы обе застыли в тех же позах, что и во время странной церемонии с кровью, золотом и картой Таро.
– Никакого смысла, – сказала я.
– Смысл всегда есть, – ответила Ирен.
Мы прислушались. Звяканье монет. Шорох удаляющихся шагов. Тишина.
– Она хороша, – сказала примадонна в темноту. Я почти слышала улыбку в ее голосе.
– Ты наградила ее по-королевски.
– Мой король пропал, как и моя королева. Теперь я должна найти джокера – Джека.
Глава двадцать пятая
Снова одна
И смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до того!
Сначала я бодрствовала, завернувшись в гобеленовое покрывало и съежившись на полу под окном, как преданный пес, который ждет возвращения своего хозяина.
Каждые несколько минут я выбиралась из своего теплого кокона и, леденея на холодном сквозняке, наклонялась над пропастью как можно дальше, насколько хватало храбрости.
Все оставалось по-прежнему. Сплетенная мною веревка свободно болталась на ветру. Я попыталась подергать за нее, но не сумела ни отцепить ее от окна, в котором несколько часов назад исчез Годфри, ни дождаться ответного натяжения.
Наконец к темным склонам гор, безрадостным, как начало Великого поста, подкрался бледный рассвет.
В конце концов я доковыляла на окоченевших ногах до кровати, где уже не осталось простыней, и зарылась в одеяло. Свернувшись улиткой в своем тканом панцире, я по-прежнему ощущала собственную беззащитность. Сердце, как и ноги, сковал холод.
С Годфри что-то случилось. Возможно, он пытался закинуть веревку обратно в окно, поскользнулся и упал вниз на скалы. Даже когда тусклое рассветное зарево залило землю мутноватым молоком, мне ничего не удалось разглядеть среди камней и кустов под соснами, которые Бирнамским лесом[52] наступали на замок.
Или… Годфри мог свалиться внутри замка, возможно на сгнившей деревянной лестнице.
Или… он столкнулся с одним из жестоких цыган-тюремщиков, который не одобрил прогулку заключенного по замку…