Поэтому теперь я Жонглер. И иногда я подбрасываю жизни вместо мячиков.
Хм-м, мячики.
Хорошая метафора. Наш мир всего лишь мячик. Голова всего лишь мячик. Мужественность… тоже мячик, вернее – два.
Все это может рухнуть, если того пожелает Жонглер: мир, ум, сила.
Я здесь: запасной игрок. Король под маской. Королева в отступлении. Все горит холодом. Кожа и иллюзии облезают.
Играйте, цыгане, играйте! Музыка определяет танец, танец диктует сюжет, сюжет несет кульминацию.
Смерть.
Смерть – величайший в истории хореограф, драматург, писатель.
У ангела смерти очень ясные, светло-голубые глаза, и он принадлежит мне.
Глава двадцать третья
Пепельные косы Рапунцель
15 мая.
Я опять видел графа, ползущего как ящерица. Он опустился на добрых 400 футов наискось влево. Затем он исчез в какой-то дыре или окне.
Латунная ванна появилась у меня в спальне мистическим образом, и столь же мистическим образом никуда не делась, хотя теперь стояла пустой.
Я догадывалась, сколько сил потратил Годфри, чтобы добыть для меня этот предмет домашней утвари, куда менее громоздкий и куда более удобный, чем сам огромный и пустынный старый замок.
Поскольку редкие слуги едва заглядывали к нам, да и то ограничивались покоями Годфри, я решила хранить длинные жгуты из сплетенных полос простыней в сухой и просторной красновато-золотистой чаше ванны. Годфри неизменно приносил мне еду на подносе, на котором ее нам передавали. Не важно, какое было время суток – утро, день или ночь, – мы завтракали, обедали и ужинали одним и тем же: рагу из неопознанного мяса с неидентифицируемыми овощами. Пить нам давали только вино, сухое, кислое, желтоватого цвета, которое напоминало мне об определенных волчьих следах на снегу.
В качестве ночной развлекательной программы нам служил отдаленный вой этих диких существ. И хоть я официально одобрила планы Годфри по бегству из нашей тюрьмы с целью спасения, меня пугала необходимость покинуть надежную защиту старых камней и попасть прямиком в острые зубы своры волков.
Мы проводили вечера рядом с камином, завернувшись в тяжелые гобеленовые покрывала. По крайней мере, дров было в избытке, как и длинных деревянных спичек размером с хорошую лучину.
– Я думаю, что связующее звено – цыгане, – частенько принималась рассуждать я. – В Париже мы видели табор, который исчез еще до того, как мы обнаружили компанию безумцев в подземелье. И ты говорил, что двор ими кишит.
– Иногда, – поправил Годфри. – Чаще всего з́емли, окружающие эти стены, не менее пустынны, чем сам замок.
– Но все, кого ты видел в замке, тоже цыгане.
– Они невежественны и ярко одеты, но вряд ли тут их считают цыганами. Здесь я встречал двух мужчин и одну женщину, достаточно сильную, чтобы при желании колоть дрова. Никто не говорит по-английски, хотя мне, если хорошенько постараться, кое-как удается объясниться на смеси немецкого и английского, который в основном представлен жестами.
– Как все-таки странно! Ты приехал в эту дикую маленькую деревню, как тебе велели, но едва кучер доставил тебя в замок, как ты превратился в пленника.
– Фактического пленника, Нелл. Никто меня не связывал, меня просто проводили до комнаты и заперли. Кучер действительно принес мой багаж до того, как снаружи закрылась дверная задвижка. Я даже не понял, что нахожусь под замком, пока на следующее утро не решил спуститься вниз позавтракать.
– Вот бы и меня похитили так же благородно!
– А уж как мне этого хотелось бы, моя дорогая Нелл! Я тысячу раз поменялся бы с тобой местами. Понятия не имею, почему со мной обращались так деликатно. Прямо-таки зло берет!
– Может, в Праге ты чем-нибудь рассердил цыган?
– Мне кажется, Нелл, что цыгане не цель, а всего лишь средство. Пусть они и колоритны, было бы ошибкой не приглядеться к тем, кто стоит за ними.
– Или принюхаться! – проворчала я. – Еда, которой нас тут пичкают, подходит разве что сторожевым псам.
– Судя по хору волков, который мы слышим каждую ночь, они сами не отказались бы закусить сторожевыми псами. И все же нас кормят, следовательно, наши тюремщики намерены оставить нас в живых.
– Зачем? Ради еще одного кровавого ритуала? Лучше пусть меня съедят волки.
– Неужели, мисс Красная Шапочка? – Не вставая со стула, Годфри потянулся ко мне и в шутку дернул за косичку, выбившуюся из прически.
Я покраснела с ног до головы. Лишенная даже щетки для волос, я решила, что моей растрепанной шевелюре пойдет на пользу та же процедура, которой подверглось постельное белье. Заплетя косы и завязав их самодельными лентами, я скрутила их в спираль на голове. Годфри заявил, что я похожа на горничную из швейцарской горной деревушки, и действительно, в мутном зеркале в углу комнаты передо мной предстала героиня одной из самых дурацких оперетт, где пела Ирен. Уверена, даже собственный отец не узнал бы меня, вздумай он вернуться из могилы и проверить, чем занимается его единственная дочь.
– Знаешь, мне уже не хочется, чтобы Ирен нас спасла, – объявила я, как только горящие щеки немного остыли.
– Почему? – поразился Годфри.
– Я не вынесу позора, если меня увидят в таком наряде.
– А по-моему, ты выглядишь совершенно очаровательно.
– Ты слишком долго сидел один в этом заброшенном замке, – напомнила я ему суровым, в лучших традициях настоящих гувернанток, тоном.
Адвокат выбрался из покрывала, как бабочка из кокона, и поднялся. На нем были только рубашка и брюки, что не слишком прилично для джентльмена в присутствии леди, пусть она и одета как доярка.
– Шум во дворе утих, – сообщил Годфри. – Я подумываю сегодня ночью испытать нашу веревку.
Мой взгляд метнулся к купели, заполненной жгутами из простыней. Выдержат ли они?
Я тоже вылезла из своего теплого парчового кокона и отправилась исследовать многие ярды бледного самодельного каната, свернувшегося кольцами в ванне наподобие обезглавленной змеи.
– Хватит ли канату прочности? – подумала я вслух.
– Это зависит от узла, которым мы его закрепим в оконном проеме башни. Жаль, что постельное белье недостаточно грязное.
– Жаль?! Вот уж нет.
– Я хочу сказать, что белая веревка слишком заметна на стене замка.
Изъян моего чудесного плана поразил меня сильнее ножа под ребра. Моя хваленая страховка обернется предательской ловушкой, если кто-нибудь заметит нас во время операции!
Представьте, каково чувствовать собственное поражение лишь из-за того, что для работы нашлись только чистые простыни! С горечью разглядывая бесполезное дело своих рук, я услышала, как Годфри за моей спиной шуршит и скребется, как гигантская крыса.
Гигантская крыса. Вполне возможно, что звуки, которые я слышу, издает не мой товарищ по несчастью, а грызун размером с шропширского теленка? Я стремительно повернулась, ожидая самого худшего.
Годфри стоял на коленях подле еще теплившегося огня и рылся в очаге, как собака.
Из-за столь безумного поведения рубашка, волосы и кожа у него покрылись сажей.
Улыбаясь, он повернулся ко мне:
– Если высушить миски из-под рагу, то можно перенести в них пепел к ванне.
– Ты с ума сошел? В ванне должна быть вода, а не пепел.
Годфри поднялся и бережно понес к купели пепел в сложенных ладонях, а затем высыпал его на мои драгоценные белые льняные веревки. Над ними будто разразилась серым ливнем штормовая туча.
Наконец я сообразила, что к чему, после чего мы принялись курсировать взад и вперед с деревянными обеденными мисками, пока веревки не приобрели тусклый оттенок безлунной ночи.
Однако наши вечерние труды только начинались.
Годфри намотал серые кольца веревки на оба локтя, а в ванне все еще оставалось бесчисленное количество витков. Я даже не представляла, что совершила такой трудовой подвиг за последние бессонные ночи.