Изменить стиль страницы

– Я полагаю, в твоей спальне стоит нечто похожее? – указала я на свое царское ложе.

Бедный адвокат по-прежнему не понимал, чт́о я задумала. Он кивнул, все еще озадаченный.

– Простыни для этих чудовищных кроватей размером с парус, Годфри. С помощью достаточно острого инструмента их можно разорвать вдоль волокон ткани. Разумеется, нам не принесли никаких столовых ножей, но, к счастью, похитители не заметили или не подумали отобрать мой верный шатлен, который все это время был спрятан у меня в кармане. Один из брелоков, ножницы для вышивки, как раз сгодятся. Я разорву на лоскуты свою и твою простыни, а потом сплету из полосок достаточно крепкую веревку длиной с полпути до Варшавы. Наши тюремщики ни за что не заметят, что под тяжелыми парчовыми покрывалами не хватает простыней, и, насколько я помню по твоим словам, они страшные неряхи, так что и не подумают менять постельное белье.

– Это займет много времени, Нелл, – засомневался адвокат.

– Оставь мне канделябр, и я начну сегодня же ночью. Ты и оглянуться не успеешь, как все будет готово.

Любой, кто владеет искусством вышивки, знает: за первым стежком тянется тысяча других.

Годфри удалился на ночь в свои покои – весело насвистывая, как я услышала, когда за ним закрылась дверь. По моим наблюдениям, мужчины ничуть не лучше мальчишек: запрети им лезть на рожон, и они становятся совершенно неуправляемыми. Но позволь им предаваться своим опасным забавам, используя подходящие для этого сооружения и конструкции, и все будут счастливы.

И тут уж никак не обойтись без мудрой женщины, которая даст им достаточно длинную веревку, чтобы они, как говорится, не свернули шею.

Только теперь я позволила себе оценить всю чудовищность задачи, которую столь лихо перед собой поставила. Простыни были огромными и чрезвычайно плотными. Сложнее всего, как мне представлялось, будет отрез́ать полосы, сплетать их в канат уже проще.

Я попеременно представляла себя то одной, то другой из сказочных героинь: дочерью мельника, которую заставили всю ночь прясть золотую пряжу из соломы; самоотверженной сестрой, которая выткала рубашки из крапивы, чтобы вернуть братцам-лебедям человеческий облик, и Рапунцель, невероятной длины волос которой хватило на целую лестницу из тюремной башни.

Для начала я стащила с кровати первую простыню. Волокна любой ткани крепко сплетены между собой. Поэтому очень сложно найти направление, где связь слабее всего, то есть линию, вдоль которой ткань порвется быстрее. Мои крошечные ножницы для вышивки грызли кромку полотнища, пока не разрезали ее настолько, что я могла схватиться двумя руками и потянуть изо всех сил. К тому моменту, когда я, стиснув зубы, сделала мощный рывок, как Самсон, раздирающий пасть льва, кончики пальцев уже саднило от жесткой ткани, а фитили свечей плавали в бассейне жидкого воска. Но грубое полотно наконец разъехалось в стороны с таким звуком, словно где-то наступили на хвост кошке.

Тяжело дыша, я смотрела на разрыв длиной всего в ярд, тянущийся вдоль простыни.

Намотав ткань до конца прорехи на кулаки, я сделала еще один могучий рывок. И еще один ярд ткани наконец был преодолен. Потом еще один. И еще…

К рассвету я жутко устала; руки, спина и ребра нещадно ныли, но из полос ткани в два дюйма шириной образовался целый холм высотой с годовалого барашка. Внешняя сторона запястий и ладоней покрылась ссадинами и мозолями, из которых сочилась жидкость, а у меня даже не было мази. Я обмотала ладони кусками простыни, чтобы Годфри не заметил повреждений, иначе он отчитает меня, как самую глупую шропширскую гусыню! Конечно, надо было раньше сообразить, но уж теперь-то я буду производить свои «разрывные работы» в повязках и уберегу кожу. Пучок готовых полосок я вернула на кровать и разложила так, чтобы они напоминали смятое в беспорядке постельное белье.

Усталая, но гордая, я осмотрела комнату и свои заготовки.

Я ничуть не сомневалась, что ни одна заблудшая душа из тех немногочисленных слуг, которых я видела в огромном заброшенном замке, не станет проводить инспекцию постельного белья.

А кошек и крыс мое гнездо, надеюсь, не заинтересует – разве что я захочу разделить с ними ложе.

Меня передернуло, но я тут же заставила себя успокоиться: лучше компания крыс и кошек, чем поклонников дьявола.

Глава двадцать первая

Королева и я

Если к вам в контору приходит очаровательная девушка и с улыбкой заявляет, что хочет задать несколько вопросов относительно возможности улучшения морального климата в Нью-Йорке, ни в коем случае не вступайте в переговоры. Просто скажите: «Извините, Нелли Блай» – и спасайтесь по пожарной лестнице.

«Пак мэгэзин» (1888)
Из дневника

– Как так получилось, что вас называют Пинк? – спросила королева.

Мы сидели с ее величеством в богато расписанной и отделанной позолотой комнате. Клотильда мастерски управлялась с чайным сервизом размером с целый город в миниатюре. А вскоре я действительно заметила, что почти каждый предмет сервиза украшен виньеткой с видами Праги.

– Для начала хотелось бы узнать, – отозвалась я, – как так получилось, что вы говорите по-английски?

Она покраснела, мгновенно расположив этим меня к себе.

– Мадам Ирен призывала меня выучить чешский, английский и французский, чтобы помогать мужу-королю в его делах. Простите, но ваша манера задавать вопросы и ваша прямолинейность так напоминают мне милую мисс Хаксли.

Мои теплые чувства сразу испарились. Ирен не упомянула, в какой непростой ситуации находится ее подруга, и теперь я понимала причину подобной скрытности. Король едва замечал существование милой Нелл, однако королева была сильно к ней привязана. С чего бы это? Ага, понятно: королева не всегда была королевой. Возможно, Ирен и Нелл познакомились с Вильгельмом до того, как на сцене появилась Клотильда. Но тогда король должен был запомнить Нелл. Сплошные загадки!

– Я считаю свою прямолинейность, как вы ее называете, американской энергичностью, которая куда лучше британского бахвальства.

– Похоже, вы не жалуете англичан.

– Не слишком.

– А вы знакомы с Годфри?

– Боюсь, что нет.

– Он не страдает бахвальством.

– Тогда он исключение.

– О да, – с легким вздохом сказала королева, отчего брови у меня поползли вверх от изумления. – Мой муж не англичанин, но иногда очень хвастлив. Тем не менее я учусь… направлять его.

– Разве это вы только что направили наших… спутников на совместную grande promenade[49]?

Клотильда вновь покраснела:

– Я обязана мадам Нортон за большую личную услугу, которую она мне предоставила. Частично эта услуга состояла в обучении искусству дипломатии, которая мне совершенно не давалась, поскольку ключевым ее моментом, как я понимаю, является притворство.

– Так и есть, – сказала я с улыбкой, потягивая чай из чашки мейсенского фарфора, тонкого и полупрозрачного, как ноготок новорожденного. – Боюсь, я сама не очень дипломатична, хотя могу притворяться во имя благого дела.

– И что вы считаете благим делом, мисс… Пинк?

– Защиту бедных и слабых, кротких и смиренных, женщин и детей, работающих и безработных.

– Батюшки! – совсем по-девичьи всплеснула руками королева. – Вы говорите как анархистка.

– Нет, как американский реформатор. Нас таких много, и мы вполне безобидны, потому что к нам особо не прислушиваются.

– Полагаю, что лично к вам очень даже прислушиваются, – ответила Клотильда, проницательно взглянув на меня небесно-голубыми глазами поверх краев тончайшей чашки.

Странно все-таки, что хрупкий фарфор способен выдерживать кипящую воду и не разрушаться. Мне подумалось, что моя собеседница слеплена из той же глины. К тому же меня порадовало, что я не первая американка, с которой она советуется.

вернуться

49

Большая прогулка (фр.).