– Ага! – Сыщик опустился на колени, глядя на едва различимые разводы на холодном грязном полу. – Сильно ли он истоптан с вашего последнего визита?

– Вовсе нет, на мой взгляд.

– Вот! Французский каблук из комнаты, где произошло убийство. Американская jeune fille[93], полагаю.

– Нет необходимости говорить со мной по-французски, даже если каблук придуман в этой стране.

– Трудно описать мисс Пинк, – начал было он, но замялся. – Действительно, очень трудно. Я знаю, что некоторые грубые представители моего пола принуждают женщин к отчаянным действиям. Мне хотелось бы думать, что мисс Пинк – именно из таких девушек.

– Мне тоже! – ответила я с жаром.

Мистер Холмс уставился на меня.

Странно, я ведь вовсе не собиралась соглашаться с ним.

– Я так понимаю, что сейчас она находится под крылом мадам Ирен, – сказал он.

– Несомненно. Мы обе не могли допустить, чтобы она осталась в этом рассаднике… свиданий.

– И смерти, – добавил он желчно. – Свидания редко оказываются фатальными, насколько я разбираюсь в вопросе.

– Конечно, мы также не хотели, чтобы она подвергалась физической опасности.

– Весьма разумно, – похвалил он, – хотя, возможно, позже мне понадобится поговорить с ней лично. Что ее изящная ступня здесь делала?

– Она позвала нас в подвал показать беспорядок.

– А что привело ее сюда изначально? – прищурился детектив.

– Не знаю. Она очень деятельная девушка. Возможно, ее послали за бутылкой вина.

– Ни одну здешнюю девушку не попросят о таком. Для этого есть сомелье. Не только высокопоставленные клиенты рассчитывают тут хорошо поесть и выпить, но и самим обитателям предлагают первоклассную кухню и напитки. Мне говорили, что это поощряет их получать удовольствие от своей работы.

– Ох! Что за отвратительная тема! Я не желаю ничего знать о привычках обитателей этого дома.

– Однако привычки – погибель любого преступника, чей путь пересекался с моим по сию пору. – Холмс опустил саквояж на пол.

Мне стало интересно, не позаимствовал ли он инструменты доктора Уотсона, но на медной табличке не было монограммы. Я вновь задумалась о мужчине со зловещим свертком в Уайтчепеле. А что, если «Липски» нес неприметный докторский саквояж? Может быть, этот самый?

– У меня здесь есть работа, Хаксли, – пробормотал сыщик рассеянно.

Я вздрогнула, словно от укола.

– Ваше задание ждет наверху, – напомнил он мне, не понимая, что меня может задеть подобная бестактная и обезличенная манера обращения по одной только фамилии и что она больше подойдет для слуг или для беседы в мужской компании. – Помните, что у вас есть полное право на любую информацию, какая вам потребуется. Вы временно стали моим агентом, а я работаю на принца Уэльского. Вы ведь не позволите себя запугать?

– Конечно нет!

Получив подобные наставления, я потопала назад по лестнице и сквозь служебные помещения, пока вновь не оказалась в парадной части дома.

Представьте мой ужас, когда, постучав в дверь Мадам и получив приглашение войти, я оказалась в комнате, полной падших женщин.

Не просто падших, но и валяющихся тут и там в чулках, корсетах, распахнутых пеньюарах, с растрепанными, как птичьи гнезда, волосами и едва прикрытой грудью.

Мгновенно лишившись дара речи, я первое время даже не могла разглядеть фигуру мадам Портьер – горы разукрашенного топленого сала, скорее похожей на подтаявший восковой экспонат посреди толпы девиц в дезабилье.

Я совершенно не знала, куда спрятать глаза: куда ни глянь, кругом были сплошные непотребства. Можно только гадать, что сделал бы Шерлок Холмс среди подобного сборища. Я чувствовала себя новичком-учительницей в странной женской академии. А мадам Портьер была директрисой!

Quel[94] кошмар, сказали бы французы, будь у них слово «кошмар» – возможно, у них оно и было, но я его не знала. К счастью.

– Великий сыщик роется внизу? – послышался голос Мадам откуда-то из недр этой живой выставки нижнего белья.

По крайней мере, она говорила по-английски. Я последовала на звук голоса и нашла хозяйку возлежащей на кушетке в пеньюаре и ослабленном корсете.

Шерлоку Холмсу придется как следует ответить за то, что он послал меня в это логово непристойности! Но делать было нечего, и я направилась к женщине, пока ее команда кокеток наблюдала за мной и хихикала.

– У меня конфиденциальное дело, – сказала я ей.

– Как и у нас. – Достаточно девушек знали английский, чтобы засмеяться. Я подумала, что их, должно быть, направляют к англоязычным клиентам. – Тогда садитесь рядом. – Мадам похлопала рукой по кушетке.

У меня не было ни малейшего желания присоединяться к этому сборищу полуодетых женщин, но, видимо, мадам Портьер собиралась пригласить меня на приватный разговор.

Я присела, чувствуя себя окруженной стаей диких кошек или щебечущих птиц, ибо девицы, как мне кажется, выглядели одновременно женственными и хищными.

Я также вообразила, как джентльмены (я использую здесь это слово только из вежливости), притязающие на их благосклонность, подвергаются той же дружной и приводящей в замешательство оценке.

Комната была наполнена невероятным ощущением ленивой женской силы. Я никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Или же дело в обладании запретным знанием? Может, здесь обитают сивиллы, которых посетило древнее божество, сведя с ума и наделив таким образом силой, доселе им неведомой?

Я чувствовала, что они способны испытывать одинаковое презрение и к пороку, и к невинности. Как и к самим себе.

Пока я рассматривала их растрепанные волосы, ленивые позы и настороженные глаза, я неожиданно для самой себя испытала тоску по стерильной язвительности общества Шерлока Холмса.

Уж лучше на коленях копаться в холодной грязи безлюдного винного погреба, чем сидеть в этом роскошно обставленном курятнике для хищных птиц в женском обличье! Мне впервые стало понятно древнегреческое понятие «фурия».

– И чего же вы хотите, мисс? – лениво спросила Мадам.

– Имя мебельщика, сделавшего… э… кресло, на котором были найдены обе убитые женщины.

– Чтобы заказать такое для себя, несомненно, – заметила матрона.

Я посмотрела в ее насмехающиеся глаза и вспомнила, с какой целью затевался этот разговор.

– Дело серьезное, мадам. Конечно, мистер Холмс мог бы и сам получить у вас эту информацию, но его покровитель будет недоволен, узнав, что знаменитый сыщик был вынужден заниматься подобными незначительными вопросами лично.

Она попыталась приподняться, чтобы опереться на спинку кушетки, но была слишком дородной, чтобы суметь сделать это хотя бы с минимальным достоинством.

– «Его покровитель», – наконец сказала она, – сам заказал эту вещь. И ему может не понравиться, что о нем болтают. Почему бы мистеру Холмсу, этому всезнайке, не спросить у принца?

– Потому что члена королевской семьи не стоит беспокоить по мелочам, мадам. Берти не важно, кто выполнил заказ, пока он его устраивает. Ему важно, чтобы его доверенный агент получил всю возможную поддержку для прекращения череды убийств, прежде чем осень ужасов Уайтчепела превратится в весну ужасов целого Парижа.

Я говорила с высокомерием, которое французы уважали больше любого другого отношения. Оно было мне несвойственно, но у меня нашлись хорошие учителя: Ирен Адлер и Шерлок Холмс.

– Дюран, – выплюнула мадам мерзким ртом, изуродованным помадой и презрением. – На улице Карон. Не понимаю, зачем Шерлоку Холмсу преследовать краснодеревщика.

Я встала:

– Вот почему он – великий Шерлок Холмс, а вы просто… Мадам. Мадам.

Я кивнула и ушла. Девицы курлыкали за моей спиной, как голуби, и я не осмеливалась представить, чем они занимаются многочисленными ночами и на каких экземплярах искусства краснодеревщика.

Глава тридцать шестая

Неоднозначная формулировка