Было бы ошибкой, если бы читатель вынес впечатление, что должность Командующего Войсками округа была почётной, и обязанности его сводились к торжественным встречам проезжавших гостей.

   Нет, будни Командующего Войсками -- тяжёлые будни.

   Кабинет Командующего Войсками был калейдоскопом, в котором происходило смешение языков. Все, кому нужно было, приходили к Командующему Войсками.

   А кому не нужно было видеть его?

   Во-первых, приученные к трудности доступа к власти имущим и увидевшие, что теперь это так легко, -- двери открыты для всех, -- обыватели пошли волной.

   Затем, всякие Исполнительные Комитеты росли, как грибы в дождливую погоду, и все считали необходимым не только послать делегацию к Командующему Войсками, но вместе с тем и нечто просить.

   Когда ко мне приходили представители какого-нибудь Исполнительного Комитета, я заранее знал, что после официального приветствия у меня непременно будут просить "комнату и автомобиль". Как будто у меня был запас комнат и фабрика автомобилей.

   Вопрос о комнатах для Исполнительных Комитетов приводит мне на память один из трагических вопросов, именно вопрос о реквизиции частных помещений для нужд войны.

   Часто, очень часто, приходилось мне распоряжаться о реквизиции помещений, и каждый раз, когда я отдавал приказ о реквизиции, начинались переговоры с владельцами, и обе заинтересованные стороны приходили ко мне и долго-долго приходилось беседовать для улажения вопроса по возможности безболезненно для обеих сторон.

   Я понимал, что в качестве Командующего Войсками, обладающего всей полнотой власти, я по положению своему вынужден делать много неприятного гражданам, совершая на каждом шагу акты насилия.

   Один только раз за все месяцы моего командования войсками я был уверен, что на мою долю выпало счастье сделать, действительно, хорошее дело.

   Мне пришлось снять секвестр с имущества одного австрийского подданного, секвестр, наложенный в самом начале войны. Владелец имущества был возвращён из ссылки, и мне показалось возможным возвратить ему его имущество, находившееся под секвестром в течение почти трёх лет.

   Однако, оказалось, что и тут, в этом единственном случае, когда я чувствовал торжество справедливости, я нарушил чужие интересы. Около этого имущества питались люди, и они-то заявили претензию и просили не снимать секвестра или, по крайней мере, отсрочить снятие его.

   Много разговоров и толков было по этому поводу, но удалось отстоять.

   Надо сказать, что не только доступность нового Командующего Войсками была причиной частых и бесконечных посещений его всеми, кто только хотел, но и привычка к тому, что в его руках сосредоточивается власть не только военная, но и гражданская.

   И как часто уходили от меня граждане и гражданки, огорчённые отказом и ссылкой на то, что этого я не вправе сделать, что это дело суда или какого-нибудь иного компетентного, но не подчинённого Командующему Войсками органа.

   -- А как же генерал такой-то, когда был Командующим Войсками, он за нас заступился?

   И трудно было растолковать этим гражданам-обывателям, что, во-первых, генерал такой-то, будучи Командующим Войсками вместе с тем был облечён исключительными полномочиями, как администратор, на основании положения об усиленной охране, а кое-кто и злоупотреблял своей властью, превышая её, так как знал, что его распоряжения будут выполнены беспрекословно. Представитель же революционной власти новой молодой России находил, что исключительные полномочия не должны иметь места и применяться не только вперёд, но даже и для частичного блага отдельных лиц, и что граждане должны привыкать к принципу разделения власти и проведения в жизнь начала прав, а не произвола начальства, хотя бы и самого благожелательного.

   Громадным вопросом был вопрос труда и регулирования его оплаты. Здесь приходилось войти в сношения как с представителями Совета Рабочих Депутатов, так и с профессиональными союзами. Равным образом и заводские комитеты отдельных предприятий входили в постоянное общение с Командующим Войсками, в особенности в предприятиях, работающих на оборону, а тем более предприятиях военного ведомства.

   Было бы слишком долго рассказывать об этих отношениях и постоянных требованиях организованных и неорганизованных рабочих. Да и вопрос этот слишком специальный, чтобы в беглых заметках, которыми являются предполагаемые главы, осветить его во всей полноте и широте, какового освещения он заслуживает.

   Я ограничусь только одной жанровой картинкой. первой пришедшей мне на память, но характерной.

   Дело идёт об обмундировальной мастерской интендантского ведомства.

   Уже несколько требований об увеличении норм оплаты труда и сокращении рабочего дня были удовлетворены, и нормы эти доведены до такой степени, что работы стали слишком дорогими для казны и обременительными для народного бюджета. Сделано это при благосклонном содействии особой согласительной комиссии, выработавшей эти нормы.

   Однажды приходят ко мне представители заводского комитета этой мастерской и говорят, что рабочие и работницы этой мастерской постановили обратиться ко мне с просьбой выдать комитету ссуду в сто тысяч рублей для заготовки дров для рабочих. Ссуда будет погашаться вычетами из ежемесячных получек по 20% взятой ссуды.

   Время, действительно, тяжёлое. Дрова дороги. Заготовить их каждому в отдельности, в особенности, не имея свободной наличности, нет возможности. Надо помочь.

   Переговорил я со своими помощниками. Оказалось, что имеются свободные средства, из которых просимую ссуду можно дать. Я разрешил, и на следующий же день начальнику мастерской была выдана необходимая сумма для заготовки для рабочих дров при посредстве заводского комитета, как было условлено с рабочими во время предварительных переговоров.

   Но как только рабочим стало известно, что деньги для дров выданы, они немедленно пришли ко мне с новыми предложениями.

   Представители заводского комитета заявили, что рабочие просят видать эти деньги по частям на руки для самостоятельной заготовки дров каждой семьёй отдельно.

   Это уже новелла, и надо подумать. Я отказался дать немедленно ответ.

   Но часа через два, при выходе из дома, я был окружён толпой рабочих и работниц, которые настойчиво доказывали, что такой способ распределения ссуды наиболее практичный, ибо кое-кто уже заготовил дрова в кредит и нужно расплатиться; другие же смогут сделать покупки по возам, по мере привоза их в город, а для того, чтобы иметь возможность сделать выгодную покупку, необходимо иметь наличные деньги в кармане.

   Долго мы спорили. Наконец, я уступил. Не потому уступил, что толпа была настроена очень воинственно, особенно женщины, а потому, что после долгих споров и разговоров для меня стало ясно, что это единственный способ удовлетворит рабочих и избавить заведующего мастерской от возможных неприятностей.

   И на следующий день деньги были розданы под круговой порукой всех за правильность уплаты.

   Прошёл месяц. Я ничего не слышу о мастерской.

   Вдруг, приходят ко мне опять члены заводского комитета с новой просьбой.

   -- Наступает осень. Всё дорожает. Вычет для уплаты долга слишком велик. Рабочие просят сократить его до 10%.

   Я объяснил им, что для них сделано всё, что возможно, что рабочие должны держать принятые на себя обязательства, что я не могу сократить платежи, да, наконец, это будет невыгодно и для самих рабочих, так как долг затянется.

   Ушли. Через недели две приходят вновь с той же просьбой.

   Дело в том, что в рабочей среде в августе поднимался вопрос об устройстве забастовки протеста в день созыва демократического совещания в Москве 12 (25) августа. Киевский совет рабочих депутатов постановил такой забастовки не делать. Между тем, под влиянием большевистских агитаторов, некоторые фабрики, в том числе и обмундировальная мастерская, в этот день забастовали.