Узнав от меня о представлении Брусилова, генерал Ходорович немедленно подал рапорт об увольнении его от должности Командующего Войсками.

   Дня через два от делегатов получена была телеграмма, что Военный Министр А. И. Гучков согласился на моё назначение, а ещё через день в местных газетах было опубликовано об этом согласии, как о факте назначения.

   В этот же день генерал Ходорович предложил мне принять должность, но я отказался: до получения официального уведомления я не находил возможным делать это.

   Тем временем наступил министерский кризис, в связи с нотой министерства иностранных дел по вопросу об условиях мира, выдвинутых российской революционной демократией.

   Гучков подал в отставку и оставил министерство, не дождавшись сконструирования нового и не подождав заместителя. Дело о назначении меня Командующим Войсками не получило движения и, осталось в области только пожеланий.

   Хорошо, что я не поторопился.

   Но всё-таки, слух о моём назначении и уходе генерала Ходоровича уже пущен, и я понимаю то неприятное и тревожное состояние духа, которое испытывал он благодаря неосторожной публикации предположений раньше, чем они осуществились.

   Больше двух недель прошло с тех пор.

   В середине мая (15--30) приезжает в Киев Керенский, уже в качестве Военного и Морского Министра нового, коалиционного министерства.

   О времени его приезда стало известно заблаговременно, и, хотя и поздно, но представители всех организаций пришли на вокзал встретить его. А толпа народа запрудила все проходы, и у вокзала стояла масса людей.

   Генерал, Ходорович как представитель официальной военной власти, со своим штабом, я, как военный комиссар, были тут же.

   Подходит поезд. На площадке последнего вагона стоит Керенский.

   Усталый вид. Нервное возбуждённое лицо. Приветливая улыбка. Вот первое впечатление.

   Я встречался с Керенским всего один раз.

   Это было в пору реакции, в 1911 году, когда группа общественных деятелей решила чествовать обедом профессора Салазкина, уволенного за либерализм с должности Директора Высших Женских Курсов в Петрограде.

   Долго устроителям чествования приходилось добиваться разрешения на устройство обеда, так как власти справедливо предполагали в этом чествовании политическую демонстрацию.

   Но, наконец, власти уступили, и обед состоялся.

   На этом обеде в Европейской гостинице мы встретились впервые. Давно это было. Но я, как сейчас, помню его простую и искреннюю речь, в которой проявилась вся страстность и искренность его натуры. И он мне тогда же показался несколько неуравновешенным, нервным, пожалуй, импульсивным, но глубоко преданным делу свободы человеком.

   Теперь мы встретились вторично.

   Керенский приехал к нам в ореоле славы.

   Он вывел правительство из затруднительного положения и помог сконструироваться коалиционному министерству.

   Он сменил пост носителя права -- Министра Юстиции -- на пост носителей силы: Военного и Морского.

   И этим он взвалил на себя тяжкое бремя...

   Два вагона его поезда были заполнены преображенцами и матросами, сопровождавшими его в путешествии.

   Как верные рабы, они следовали по пятам и оберегали его от какого бы то ни было несчастного случая в толпе.

   Без лести преданы были ему эти здоровые молодцы, крепкие и сильные ребята.

   Надо было видеть то обожание, с которым смотрели они на него, и, окружив его цепью, открывали ему путь в самой густой толпе.

   Но можно ли будет удивляться, если в последнее время они, эти преданные ему солдаты революции, оказались в рядах войск, "защищавших" "товарища" Троцкого.

   Времена меняются. А в наше исключительное время -- особенно быстро.

   И так, Керенский приехал к нам в ореоле славы.

   Встреча была торжественная, помпезная.

   Быстрой нервной походкой прошёл он, окружённый матросами и солдатами, в зал бывших царских покоев вокзала.

   Здесь целый ряд представителей общественных организаций и партий горячо приветствовали его, высказывали сожаление, что он только проездом здесь и не остаётся на более продолжительное время.

   Тепло и приветно ответил он всем и закончил свою речь:

   -- Поздравляю вас с новым Командующим Войсками, полковником Оберучевым.

   Это было так неожиданно, что я сразу опешил.

   Громким "Ура" ответили ему присутствующие, и мы оба оказались поднятыми на руки.

   К счастью меня скоро спустили, но Александра Фёдоровича усадили в кресло и на руках понесли в вагон. По дороге толпа захотела его видеть, и его вынесли на крыльцо, где несколько тысяч народа ожидали хоть на мгновение своего революционного вождя.

   Это был триумф. Торжество. Несмолкаемые крики раздавались в ответ на его приветные слова.

   Я пошёл прямо в вагон Керенского, так как мне нужно было с ним поехать в ставку Юго-Западного фронта, а через несколько времени туда принесли в кресле Керенского.

   Усталый и измученный оказался он в вагоне, и здесь только можно было почувствовать, как тяжела эта помпа, эта обязанность быть постоянно на людях, предметом всеобщего внимания и восторга.

   На всех крупных станциях по пути в Каменец его ждала толпа и даже ночью, поздней ночью, кричала и требовала:

   -- Керенского, Керенского!

   Нужды нет, что он устал, что нужно ему отдохнуть, чтобы разумно, сознательно и спокойно делать большое государственное дело, вести корабль, вручённый ему народом.

   Толпа собралась ночью, собралась в большом числе и требовала, чтобы Керенский вышел к ней и сказал пару слов.

   И не всегда удавалось сопровождающим его убедить толпу, что он устал и нуждается в отдыхе.

   Так доехали мы до Каменца, где генерал Брусилов со штабом встретил Керенского на вокзале.

   Каменец-Подольск представлял в этот момент особый интерес. Здесь заседал фронтовой съезд и обсуждал вопросы момента.

   В это время уже проникла на фронт большевистская пропаганда, и подводились идеологические предпосылки под животное чувство страха перед опасностью боя и усталости долгой войны.

   На съезде участвовал и не без некоторого успеха нынешний верховный главнокомандующий прапорщик Крыленко.

   Я знал его раньше. Я встретился с ним, "товарищем Абрамом", верным прислужником Ленина.

   Он был тогда в Монтрё, в качестве политического эмигранта. С очень ограниченным кругозором, но твёрдо заученными шаблонами большевистского катехизиса, всё учение которого ограничивается двумя-тремя положениями, -- он не раз выступал оратором.

   Помню в Монтрё, после прочитанного мною реферата на тему "Цивилизация и война", он выступил и долго и скучно доказывал необходимость немедленного прекращения войны (это было в сентябре 1914 года) и обращения штыков в другую сторону. Это был перифраз ленинских докладов.

   Чем-то наивно-детским отдавала его речь и вспоминаю, что аудитория довольно быстро опустела.

   Мне не раз приходилось потом беседовать с "товарищем Абрамом" по поводу, по меньшей мере, неэтичных поступков некоторых его партийных товарищей, живших в Лозанне.

   Надо правду сказать, он конфузливо выслушивал мои сообщения, но искал всегда слова оправдания.

   Скоро он исчез с горизонта.

   Как прапорщик запаса он должен был явиться на родину для отбывания воинской повинности.

   Не знаю, что сделал он в течение своей службы при царском правительстве и стремился ли он тогда повернуть штыки против капиталистов, но в данный момент я застал его на Съезде Юго-Западного фронта, и он своей проповедью против войны привлекал сердца многих делегатов Съезда, правда, далеко, не большинства.

   Надо сказать, что Юго-Западный фронт был наименее обольшевиченным фронтом.

   На этот съезд, под председательством унтер-офицера Дашинского, пришёл теперь Керенский с горячим словом привета и с ещё более горячим призывом к фронту и его бойцам сомкнуть ряды и стать на защиту родины и свободы.