Смел зевнул, глядя вслед процессии, уплывающей в туман, зябко передернул плечами: Смут его дернул подняться в такую рань. Но сна уже не было, и он пошел в расположение десятки заводить костер для чая.

Огонь уже побежал, змеясь, по сыроватым веткам, и Смел уже подумывал, что пора бы сходить за водой, когда в той стороне, куда уехала процессия, послышался громкий треск, ржание и отчаянный человеческий крик. В тумане звуки слышались так четко, будто все происходило в двух шагах. Смел вскочил, как ужаленный. Какое-то мгновение он еще прислушивался, а потом стремглав бросился к гати. Спотыкаясь и оскальзываясь на ветках, он добежал до мостика, перекинутого между двумя сухими островками над протокой черной зловонной жижи. Пушка стояла как раз на нем, посередине, опасно накренившись к пучине. Усатый капитан, причитая, рвал на себе волосы над переломившейся доской: с виду-то была совсем целая! Вот ведь напасть какая! Конюхи стояли, растерявшись, не зная, что делать — то ли попытаться рывком вытащить пушку на сухое место, то ли, напротив, обрезать постромки, чтобы кони, упаси Вод, не дернули, да не уронили ее в болото окончательно. Охрана испуганно жалась в стороны, опасаясь, что рухнет весь мостик. Только что, прямо на глазах у всех пушка, заваливаясь, сшибла стволом в болото их товарища, — это его крик услыхал Смел, — а теперь на том месте только лопаются, поднимаясь, черные пузыри… Такая составлялась из отрывочных восклицаний общая картина.

На Смела никто не обратил внимания — и хорошо, а то еще могли подумать, что его работа. Он постоял, покатал желваки на щеках, и пошел назад, ничего не зная наверняка, но уверенный, что здесь не обошлось без Последыша. Ах, проклятый мальчишка! Навстречу ему уже бежали люди, разбуженные криком. Они что-то спрашивали на бегу, но он только отмахивался.

Смел пришел прямо в обоз, отыскал, где спит Последыш и толкнул его в бок:

— А ну, вставай!

Последыш спросонья заворочался, забормотал. Но Смел опять потряс его за плечо:

— Вставай, тебе говорят! Потолковать надо.

Он вытащил проклятого мальчишку из под одеяла и повел, плохо еще соображающего, подальше от людей. Пока шли, шум и суматоха в стане привели Последыша в чувство — он понял, что все это неспроста, и сразу насторожился, стал вырывать руку. Но Смел волок его, упирающегося, все дальше, а потом вдруг отпустил и Последыш плюхнулся задом в грязь.

— Ну, рассказывай! — нависая над ним, грозно начал Смел.

— Чего рассказывать? — почти взвизгнул от обиды и унижения Последыш.

— Рассказывай, как человека угробил.

— Какого человека? — Последыш еще не понимал что случилось, но уже встревожился.

Смел ему все объяснил: как подломилась совершенно целая с виду доска, как пушка, завалившись, сбила с мостика солдата охраны, и как потом на этом месте лопались пузыри. К концу его короткого рассказа Последыш помрачнел, сжал упрямые губы. Наконец обронил:

— Зря ты на меня. Не я это…

— Не ты? А кто же?

— Прадед…

— Кто? — Смел так удивился, что сел рядом с Последышем в грязь. — Ты сдурел, что ли?

— Не, — мотнул головой тот. — Не сдурел.

Последыш судорожно вздохнул и стал рассказывать про свой ночной поход. Смел слушал внимательно, не перебивая, а потом задумался, бормоча себе по нос:

— Так значит, да? Это что же тогда — выходит… Да, получается по его…

А потом вдруг поднял голову и поинтересовался:

— Слушай, а чего ты к этой пушке привязался? Узнал что-нибудь?

— Бумаги прочитал… прадеда…

— И что там?

— Это все он подстроил… и обвал на берегу, и пожар… все из-за пушки этой.

— Вон оно как… — Смел еще задумался. — А знаешь, ты, наверное, зря стараешься.

— Почему? — недоуменно посмотрел на него Последыш.

— А потому… Все само собой выйдет.

— Это как?

— А так. Ни во что больше не суйся, сиди тихо. Да, кстати, как ты сюда попал вообще? Родители хоть знают?

Последыш молча помотал головой.

— Эх ты… Ну ладно. Делай, как я сказал. Остальное — не твоя забота. Понял?

— Понял…

— Ну и хорошо.

Пушку вытащили. Всю обвязали канатами, на каждом по десять человек, и потихоньку, помаленьку выволокли на сухой участок. Фельдмаршал опять был бледен, а молодой доминат призадумался: видно, и правда в войске его завелась вражья сила. Но так ли, сяк ли — тронулись.

Скоро, как и говорили знающие люди, стали лепиться к краю дороги кусты-глазастики. Они вытаскивали из жижи тоненькие, дрожащие корешки, стараясь хоть чуть-чуть приблизиться к дороге, к людям. И глаза их из лиственных чашечек глядели жалобно и с укоризной, и как будто слышался умоляющий лепет… Смел шел, стараясь глядеть только под ноги, чтобы не видеть этих укоризненных глаз, и размышлял о том, как бы ему половчее сделать то, что он задумал. Посетила его одна мысль во время разговора с Последышем.

Шли долго, встать на обед было негде, и незадолго до вечера доплелись, наконец, смертельно уставшие, до Переметного поля. Здесь, на закраине, встали станом. Все по раздельности: латники в середине, могулы на левом крыле, дворцовая гвардия — на правом. А перед латниками, охраняемая двойным оцеплением, стояла выдвинутая вперед пушка. Она должна была заговорить завтра первой.

Предчувствие битвы висело уже в воздухе: тише стали разговоры, не слышно было смеха и песен. И ужинали молча, без обычных подначек и веселой перепалки.

Улучив момент, Смел подсел с кружкой горячего чая к Посошку, тому самому долговязому парню, который знал всех и все. Сначала завел какой-то пустячный разговор, а потом перевел на пушку — мол, пушка их всех завтра выручит. Посошок ответил неожиданно зло:

— Да хрена тараканьего она выручит. Только и слышно: пушка то, пушка се… Против кораблей она, может, и хороша: бумс — и утоп. А здесь толк какой? Ну зашибет ядром одного-двух…

Смел понимающе покивал, а потом придвинулся к Посошку вплотную и прошептал прямо в ухо:

— Никого она не зашибет…

Посошок поглядел на Смела непонимающе.

— Точно говорю: никого не зашибет… кроме своих.

— Чего это?

— Да тише ты… — Смел оглянулся и продолжал шепотом: — Трещина в ней. Взорвется. Своих поубивает. — Он перевел дух, покивал для убедительности и спросил: — Пушкарей нет знакомых?

— Как нет, есть…

— Вот я и говорю: ребят жалко…

— А откуда ты знаешь? — Посошок теперь тоже говорил шепотом.

— Знаю… Верный человек сказал.

Посошок покрутил головой, подумал. Потом сказал:

— Ну благодарствуйте, коли так. Предупрежу кого надо…

Смел допил чай и отправился искать Последыша. Найдя, предупредил:

— Чтобы я тебя завтра не видел. На дерево залезь, что ли… Спрячься так, чтоб и духу твоего не было. Да не беспокойся — насчет того дела. Все уже сделано.

Ну, вот и конец. Его пушка стоит на Переметном поле, и завтра должна заговорить. Как дело обернется — один Смут знает. Может, рванет, а может и нет. Трещинка-то маленькая… Но держаться надо будет подальше. Факельщики… Это ладно. Война для того, чтобы умирать. Вот и пусть.

Но если все же рванет — что бы такое придумать, как отвести от себя гнев домината? На врагов свалить? А что, дважды уже покушались… Для домината это будет убедительно.

Если же все обойдется, если не лопнет эта дура медная — тогда он будет на коне. Давным-давно приготовил фельдмаршал гостинчик, который придется врагам не по вкусу.

Так, хорошо. Он готов к неожиданностям. Но еще лучше было бы, если враги его все же исхитрились сделать что-нибудь этакое… Чтобы не пришлось доминату ничего объяснять и доказывать. Это ж позор — в его годы стоять пред мальчишкой навытяжку. Как он тогда сказал? «Отставить палача!» Доминат, видите ли, добренький. А фельдмаршал, получается, злой. Ну Смут с ним, ничего. Лишь бы на этот раз все складно вышло, а там посмотрим… Где же вы, где же вы, враги мои, надежда моя последняя? Сделайте что-нибудь…