— Минг — мой любимец, — негромко проговорил Иммерман. — Минг Безжалостный. Сомневаюсь, чтобы ты знал, в честь кого я так его назвал. Ему почти столько же лет, как мне. Если считать в обгодах. Время от времени я сажаю его в стоунер.
Чарли отвел взор от экранов на стене, хотя в одном из них он увидел нечто привлекшее его внимание.
— Но даже и при этом Мингу наверняка дают эликсир. Иначе он не прожил бы так долго. Не так ли?
— Да, — подтвердил Иммерман. — Только… это не эликсир. Я использую некую биологическую форму — исходную форму жизни, хоть и получаем мы ее искусственным путем. Это средство прочищает артерии и делает множество других полезных вещей. Частично оно даже подавляет те вещества, которые вызывают старение клеток. Давно пытаюсь раскрыть секрет его действия, но пока не удается.
Ом не слишком обрадовался подобным признаниям. Судя по всему, это означало, что дедушку совершенно не волновало, что станет известно внуку. Неужели уже все решено, и Чарли Ом просто не сможет передать кому-либо то, что ему рассказывают. Но способен ли человек быть столь жестоким и бездушным, чтобы лишить себя и всю семью ее неотъемлемой части, лишить своей плоти и крови? Ответ не вызывал сомнений — этот человек не остановится ни перед чем. Семья иммеров существует так долго потому, что ее лидеры всегда оказывались трезвомыслящими и логичными людьми. Возможно, Иммерману и не доставляет радости необходимость расстаться с собственным внуком, но, если надо, он пойдет на все. Прежде всего семья в целом — а отдельные ее члены — это уже потом.
— Я тоже размышлял об этом, — сказал Чарли. В кромешной тьме в его голове, казалось, приоткрылся маленький просвет, сквозь которым на какое-то мгновение промелькнул яркий свет. Что это? Уайт Репп? Казалось, Репп что-то сообщил ему. Неожиданно он понял нечто и поспешил произнести это вслух, прежде нем снизошедшее вновь исчезнет в темноте. — Минг Безжалостный, — сказал он. — Это персонаж одной из древних книг и многосерийного фильма. Главный отрицательный герой древней юмористической книги. Флэш Гордон. Кажется, так звали персонажа серии фильмов.
Иммерман немного удивленно посмотрел на него и улыбнулся.
— Действие происходит в двадцатом веке нашей эры. Не думал, что кто-то — кроме, может быть, нескольких ученых, помнит об этом. Кажется, внучок, я тебя недооценивал.
— Я ведь не только Чарли Ом, бармен, пьяница и разгильдяй-вииди.
— Знаю, знаю.
— Полагаю, вам все обо мне известно, — заметил Чарли. — Надеюсь, вы действительно хорошо меня знаете, понимаете меня. Тогда вам, наверно, ясно, что никакой опасности… для иммеров я не представляю.
Иммерман улыбнулся, словно он был действительно по-настоящему доволен.
— Значит, ты отчетливо понимаешь, зачем я тебя пригласил сюда. Хорошо.
«Для меня-то, может быть, и не очень хорошо», — подумал Чарли.
Он собирался сказать что-то, но одно лицо, крупным планом возникшее на экране, казалось, целиком поглотило его внимание. Он задрожал. Нет, этого лица здесь быть не могло. Ом отвел взгляд, но затем голова его снова повернулась, словно зажатая механической силой. Да, оно было там.
Экран показывал большую нишу недалеко от вершины Башни. В ней были установлены фигуры из прошлого — ВЫМЕРШИЕ ВИДЫ HOMO SAPIENS. Лицо, притянувшее внимание Чарли, словно пень, неуклюже торчащий на мелководье и вдруг врезавшийся в дно лодчонки, угрожая распороть ей днище и предать воде всех пассажиров, принадлежало одной из фигур композиции. Группа эта воплощала семнадцатое столетие и представляла Короля с Королевой и их окружение — королевский двор. Судя по одежде, это были времена бурной жизни — период трех мушкетеров. Король, наверно, Луи XIII, а королева — Анна Австрийская. Фигура с лисьим лицом, одетая в красную кардинальскую мантию, — не кто иной, как Ришелье.
Он изо всех сил старался унять дрожь, пользуясь одним из методов, который множество раз выручал его в самых неловких ситуациях. Он мысленно представил себе короля, королеву, весь двор и то пугающее его лицо вместе, так, чтобы оно просто стало частью общей картины. Силой воображения он сжал всю эту сцену, скатал ее в шарик и вытолкнул его из своего разума через затылок.
Не сработало. Ом не мог ничего поделать с собой: лицо — злополучное лицо — притягивало взгляд.
Стараясь изобразить улыбку, будто он думал о чем-то очень приятном, Ом вернулся к креслу и сел. Композиция находилась за его спиной. Теперь он не мог увидеть ее, не повернувшись направо почти на 180 градусов. Нет, он этого не сделает, ведь тогда Иммерман узнает, что он видел это лицо и узнал его.
— Это очень интересно, — произнес он твердо. — Я хочу сказать… довольно странно. Для меня это просто загадка. Почему средство, замедляющее старение — эта форма жизни, о которой вы говорите, — почему она не обнаруживается в крови при анализе?
Сейчас эта проблема, естественно, занимала его очень мало. Но приходилось как-то поддерживать разговор, а уж затем, если удастся, незаметно перевести его на ту тему, одна мысль о которой заставляла стучать его сердце.
— Она находится в бездействии, — сказал Иммерман. — Достаточно ввести всего один организм этой формы. Он дремлет, приклеившись к стенке кровяного сосуда. Затем по прошествии заранее запрограммированного интервала времени, этот организм расщепляется, и возникшие в результате миллионы клеток делают свое дело. Затем все они, кроме одной, погибают, и она ожидает, пока не приходит ее время снова вступить в дело. Тогда происходит еще одно расщепление. С точки зрения вероятности шансы на то, что анализ крови будет взят, когда клетки в крови активны, очень и очень малы. И все-таки четыре раза форма был обнаружена. Медики зарегистрировали это явление и считают его загадочным и, очевидно, непатогенным.
Мадж принес чай с печеньем. После того, как он вернулся к столу, на котором лежала сумка Чарли, Иммерман принялся потягивать чай.
— Очень хорошо, — заметил он. — Но мне почему-то кажется, что ты с большим удовольствием выпил бы сейчас чего-нибудь покрепче. Правда ведь?
— В обычных обстоятельствах — конечно, — холодно заметил Ом. — Но сейчас я чувствую себя не совсем в своей тарелке. Такое потрясение…
Иммерман взглянул на него поверх чашки.
— Ты не совсем в себе? Кто же ты тогда?
— У меня нет проблем насчет моей личности.
— Надеюсь, что так. Поступила информация, что ты проявляешь признаки эмоциональной неустойчивости.
— Это ложь! Кто подавал отчеты? Не тот ли человек, что хотел убить Сник?
— Не имеет значения. Мне лично не кажется, что ты естественно нестабилен. По крайней мере, не больше, чем большинство людей. Ты даже вполне достоин похвалы за то, как вел себя в деле с Кастором. И все-таки…
Иммерман отхлебнул чая.
— Да? — Ом поднес чашку ко рту. Рука его не дрожала, и потому он ощутил еще большую уверенность.
Иммерман поставил чашку и сказал:
— Эта женщина… Сник… о ней уже позаботились.
Ому оставалось только надеяться, что дрожь, пробежавшая по его телу призвуке этих слов, осталась незамеченной. Голубые глаза напротив пристально следили за ним, пытаясь определить, какова его реакция на эту новость.
— Сник. Уже? — Ом заставил себя улыбнуться.
— Да, сегодня утром. Рано или поздно, ее отсутствие, конечно, вызовет переполох. Но сегодняшние органики даже не подозревают об ее исчезновении. Она — довольно-таки независимый агент и не должна связываться с ними в определенные моменты по какому-то графику. Может случиться так, что до Воскресенья ее никто не хватится. Она должна сообщить о себе в том дне, где живет. Но…
— Ее ведь не убили, правда?
Иммерман вздернул брови:
— Мне говорили, что ты возражал против ее убийства. Очень рад подобному проявлению гуманности с твоей стороны, внучок мой, но благополучие семьи — прежде всего. Всегда и в любой ситуации. Мы не прибегаем к убийству до тех пор, пока оно не становится абсолютно неизбежным. Пока еще подобной ситуации не было. Если бы Гархар убил Сник, я обязательно проследил бы за тем, чтобы он был наказан.