- Да-а, - задумчиво тянет Меклин и устало трет ладонью глаза. Потом резко встряхивает головой и говорит: - Двум смертям все равно не бывать. Пошли, Нина!

Реуцкой, совсем молодому штурману, еще не довелось бывать в таких переделках, и она стоит притихшая, словно скованная. А когда говорит, голос у нее слегка дрожит. Знакомое состояние! Когда-то и я чувствовала себя не лучше. Впрочем, и сейчас бывает. Только теперь я научилась владеть собой; во всяком случае, внешне ничем не выдаю своего состояния. Со временем и Реуцкая научится этому. Тут все дело в привычке. Еще четыре-пять таких [164] вылетов, и дыры в плоскостях будут интересовать ее не больше чем прошлогодний снег.

Меклин с привычной легкостью забирается в кабину и командует:

- Контакт!

- Есть, контакт! - отвечает техник.

- Ни пуха ни пера! - кричу я Наташе.

- К черту! - доносится сквозь чиханье мотора ее голос.

Подняв за собой столб пыли, самолет развернулся и стал удаляться. А на посадку уже спешил другой экипаж, где-то над морем слышался рокот мотора. Кончалась обычная боевая ночь.

* * *

Навсегда врезался в мою память горький день, когда погибла Женя Руднева. И сегодня еще саднит эта рана, и не могу я спокойно говорить об этой потере. Женя была для каждой из нас не только чудесным другом, умным советчиком, воплощением всего прекрасного. Все мы считали ее самым лучшим человеком на свете. Вот почему, погибнув, она словно унесла с собой какую-то светлую частицу души у каждого, кто ее знал и имел счастье с ней общаться.

Прости меня, дорогой читатель, но я не хочу и не могу писать подробности о ее трагической гибели. Я лучше попытаюсь рассказать о живой Жене, чтобы и ты, прочитав эти строки, полюбил ее. А не любить Женю Рудневу было просто невозможно.

Я уже говорила, как богато одарила Женю природа. Увлечения ее были широки и разнообразны. Ее интересовали химия, физика, биология. Но самую горячую привязанность питала она к астрономии. Все ее мечты о будущем были связаны именно с этой прекрасной и немного таинственной наукой.

Беспредельная увлеченность науками не сделала Женю человеком не от мира сего. Страстная, энергичная, непримиримая, она горячо любила Родину, ставила ее интересы превыше всего.

И надо сказать, политическая жизнь страны, события, потрясавшие планету накануне второй мировой войны, были для Рудневой не менее значимы, чем, скажем, открытие астрономами новой звезды. Будучи еще девчонкой, [165] она рассуждала обо всем, что видела, с прозорливостью взрослого, умудренного жизнью человека. С мужественным благородством понимала и свою личную ответственность за все, что происходило в мире.

Ее дневниковые записи тех лет то поражают глубиной раздумий, то звучат порой как предчувствие.

Я очень хорошо знаю, - писала Женя, - настанет час - я смогу умереть за дело моего народа, как умирали безвестные герои из чудесного фильма «Ленин в Октябре»…

Юности свойственны мысли об ответственности перед временем и перед человечеством. Сен-Жюсту было двадцать семь, когда окончился его жизненный путь. Робеспьеру - тридцать шесть. Аркадий Гайдар в шестнадцать командовал полком особого назначения и рассказывал, что Михаил Васильевич Фрунзе говорил ему: «Запомни, мальчик, такое бывает только в революции».

Жизнь показала - в нашей стране такое героическое начало, чувство глубочайшей ответственности перед временем, как эстафета, передавались из поколения в поколение.

В 1938 году Женя отлично закончила 311-ю среднюю школу Москвы и стала студенткой механико-математического факультета Московского университета. Ее подруга по университету Ира Ракобольская, впоследствии начальник штаба женского авиационного полка, вспоминает:

Вначале учеба в университете давалась Жене не очень легко, но с первых слов лектора схватывала она сущность читаемых курсов по математике. Она всегда старалась понять все до конца, не стеснялась задать лектору любой вопрос, и студенты привыкли, что на лекции Женя всегда что-то спрашивает. Некоторым это казалось странным. Но вскоре все убедились, что знания Жени были больше, глубже, чем у других, и тогда ее вопросы перестали вызывать удивление.

Благодаря необычайному трудолюбию и пытливости Женя и в университете быстро стала одной из лучших студенток. Как и в школе, она охотно помогала товарищам.

Рудневой прочили большое будущее в науке. У нее было редкое сочетание блестящих способностей, усидчивости, настойчивости, упорства. [166]

В 1939 году в бюллетене № 3 Всесоюзного астрономо-геодезического общества была напечатана первая научная работа Евгении Рудневой: «Биологические наблюдения во время солнечного затмения 19 июня 1936 года».

…Я хочу посвятить свою жизнь науке, и я это сделаю, - писала Женя в дневнике. - Все условия создала Советская власть для того, чтобы каждый мог осуществить свою мечту, какой бы смелой она ни была. Но я комсомолка, и общее дело мне дороже, чем свое личное (именно так я рассматриваю свою профессию), и, если партия, рабочий класс этого потребуют, я надолго забуду астрономию, сделаюсь бойцом, санитаром, противохимиком.

Она словно предвидела свою судьбу. И, читая о разгуле фашизма в Германии, эта хрупкая девчушка делала неожиданно серьезные, практические выводы: «Надо во что бы то ни стало изучить пулемет».

22 июня 1941 года студентка Руднева решает: учиться не будет, пока не кончится война…

В женском авиационном полку Руднева стала штурманом, и каким штурманом! Не случайно мы незаметно для самих себя начали выделять ее как лучшую из лучших.

…Сейчас война, кругом столько ужаса и крови. А у меня, наверное, сейчас самое счастливое время в жизни. Во всяком случае, жизнь в полку будет для меня самым светлым воспоминанием.

Эти слова Жени не были позой. Трудно вообще представить себе человека более естественного, чем она. Вся она была открыта для людей. И в радости. И в горе.

Бывает, что внутренняя жизнь человека оказывается мельче тех поступков, по которым о нем судят. К Жене это отношения не имело. Если вчитаться в ее письма, не предназначавшиеся для печати, а значит, обнажающие интимные, спрятанные далеко от посторонних движения сердца, то каждая их строчка раскрывает человека могучего духа. Такое, наверное, и называют цельностью характера.

Мне посчастливилось прочитать многие ее письма - к родителям, к подругам, к профессору, руководившему когда-то научной работой. Они прекрасны, эти письма, автором их мог быть только незаурядный человек.

Сердце Рудневой было настежь распахнуто для друзей. И преданность, и любовь, и нежность находили мы у нее, когда нуждались в добром слове или поддержке. [167]

Приехала из госпиталя Галя Докутович. «Как дорог каждой наш полк! Какое счастье быть в нем!» - эти слова принадлежали Жене Рудневой. Но так могла сказать тогда каждая из нас.

В тот период не было такой ночи, чтобы Руднева не летала на боевые задания. Каждый раз по самолету били зенитки, его ловили щупальца прожекторов. О своей боевой работе она рассказывала скупо, зато подруги и командование еще на Кавказе считали Рудневу лучшим штурманом - мастером бомбовых ударов.

Нам не раз приходилось выручать друг друга. Женя, невзирая на опасность, всегда бросалась на помощь.

В ожидании погоды, когда над аэродромом чуть не до земли опускался туман или небо закрывала низкая облачность, мы обычно сидели под плоскостями машин и тогда обязательно просили Женю вспомнить что-нибудь… Она была чудесным рассказчиком. Балладу Жуковского сменяли сказки о подвигах рыцарей, Пушкина - Лермонтов. Память у нее была удивительная. Слушая, мы невольно забывали, что существуют на свете дождь, туман, холод и более серьезные неприятности, связанные с войной.

А еще она учила нас любить звезды, безошибочно отыскивать на небе созвездия.