Дуайер хотел было потрепать Гэллегера по голове, но передумал и вместо этого пожал ему руку.

— Мальчик мой, — сказал он, — ты феноменальный ребёнок. Если всё получится, нас ждёт награда в пять тысяч и всемирная слава — и тебя, и нашу газету. Что ж, сейчас я напишу записку нашему главному. Ты отнесёшь её, расскажешь, что ты сделал и что собираюсь сделать я, и он примет тебя обратно и даже повысит жалованье. Ты, наверное, не знаешь, что тебя уволили?

— Вы что, собираетесь ехать без меня? — спросил Гэллегер с вызовом.

— Конечно! А как же иначе? Сейчас с этим будем разбираться мы с детективом. Ты своё дело сделал, и сделал его хорошо. Если мы его поймаем, награда твоя. А сейчас тебе нужно идти. Иди в редакцию и помирись с шефом.

— Значит, газета может обойтись без меня? А я обойдусь без жалкой газеты, — вспылил Гэллегер. — Если я не пойду с вами, то и вы никуда не пойдёте. Я-то знаю, где Хефлфингер, а вы не знаете, и я вам не скажу.

— Хорошо, хорошо, — ответил Дуайер, сразу сдаваясь. — Я отправлю записку с курьером. Только помни, если потеряешь место, я не виноват.

Гэллегер удивлялся, как этот человек может придавать значение недельному жалованью, когда их ждала волнующая поимка знаменитого преступника и важная новость для газеты. С этого момента спортивный редактор потерял всякое уважение в глазах Гэллегера.

Дуайер сел за стол и набросал такую записку:

«Я получил надёжную информацию, что Хейд, убийца Бёрбанка, сегодня вечером будет присутствовать на боксёрском бое. Мы уже договорились, что арест будет произведён тихо и так, чтобы скрыть его от других газет. Вы сами понимаете, что завтра это будет самая важная новость в стране.

Всегда ваш и проч. Майкл Э. Дуайер».

Дуайер сел в ожидавший кэб, а Гэллегер прошептал извозчику, куда ехать. Сначала он должен был поехать в курьерскую контору, оттуда на Ридж-авеню и на Броуд-стрит, а затем на старый «Игл Инн» возле Торресдейла.

Была ужасная ночь. Падал дождь со снегом, дороги были покрыты гололёдом. Дуайер выбрался, чтобы отправить сообщение в редакцию «Пресс», а, вернувшись, закурил сигару, поднял воротник пальто и скрючился в углу кэба.

— Гэллегер, разбуди меня, когда будем на месте, — сказал он. Он должен был приготовиться к долгой поездке и к тяжёлой работе.

Мысль о сне показалась Гэллегеру почти преступной. В темноте кэба его глаза сверкали от волнения, от невероятного радостного предвкушения. Он то и дело бросал взгляд туда, где горела сигара спортивного редактора, и наблюдал, как её свет постепенно тускнел. Огни витрин ярко отражались на обледеневших тротуарах, в свете фонарей кэб, лошадь и неподвижный извозчик отбрасывали искажённые тени, которые появлялись то впереди, то позади.

Через полчаса Гэллегер соскользнул на дно кэба, подхватил плед и укутался в него. Заметно похолодало. Резкий сырой ветер дул в щели, а оконные рамы стали холодными на ощупь.

Прошёл ещё час, а кэб всё медленнее ехал по кочковатым, не везде мощёным улицам, мимо отдельных домов и печей для обжига кирпича, которые стояли на полях, покрытых кучами шлака. Огни аптеки сверкали на краю нового квартала — предшественника пригородной цивилизации. Изредка показывался полисмен в резиновом плаще, стоящий вплотную к фонарному столбу.

Потом даже дома пропали. Кэб продолжал свой путь между фермами с одиноко стоящими стеклянными теплицами, между почти замёрзшими лужами, голыми деревьями и бесконечными заборами.

Пару раз кэб останавливался, и Гэллегер слышал, как извозчик ругает или себя, или лошадь, или дорогу. Наконец они встали у станции в Торресдейле. Станция была почти пустынна, только один фонарь прорезал темноту, освещая часть перрона и блестящие от дождя рельсы. Они дважды обошли этот фонарь, когда из тени вышел Хефлфингер и осторожно их окликнул.

— Я Дуайер из «Пресс», — быстро сказал спортивный редактор. — Вы, наверное, слышали обо мне. Мы здесь вот по какому делу. Этот мальчик нашёл Хейда, и мы считаем, что Хейд будет сегодня среди зрителей боксёрского боя. Мы хотим, чтобы вы арестовали его тихо, чтобы это оставалось тайной. С вашими бумагами и вашим значком вы это легко устроите. Мы хотим, чтобы вы сделали вид, как будто этот тот самый грабитель, за которым вы сюда приехали. Если вы согласны, если вы возьмёте человека, который приедет сюда в час двадцать, мы дадим вам пятьсот долларов из наградных пяти тысяч. Если какая-нибудь газета, нью-йоркская, или филадельфийская, или ещё какая, узнает об аресте, вы не получите ни цента. Ну, что скажете?

Детектив хотел многое сказать. Он вообще не был уверен, что человек, которого подозревал Гэллегер, был Хейдом. Он боялся, что заработает много неприятностей, произведя ложный арест. А если это даже тот самый Хейд, то есть опасность, что вмешается местная полиция.

— У нас нет времени на споры, — горячо произнёс Дуайер. — Мы согласны указать вам на Хейда. После боя вы арестуете его и получите деньги и почести за этот арест. Если вам не нравится, я сам его арестую и привезу в город под дулом пистолета.

Хефлфингер помолчал, раздумывая, а затем со всем согласился.

— Значит, вы мистер Дуайер? — спросил он. — Я слышал, что вы прирождённый игрок. Я знаю, что вы сделаете то, о чём сказали. А я сделаю то, что вы мне сказали, и тогда, когда вы скажете. Это будет славная работёнка.

Они все вместе вернулись в кэб. Вскоре они осознали новую трудность: детектив не мог попасть в сарай, где будет происходить бой, поскольку ни у кого из мужчин не было двухсот пятидесяти долларов, чтобы оплатить вход. Но всё решилось, когда Гэллегер вспомнил об окне, про которое рассказал младший Кеплер.

Если Хейд испугается и не появится у ринга, Дуайер должен был прийти к сараю и предупредить Хефлфингера. А если Хейд придёт, то Дуайер должен был встать рядом с ним и заранее обозначенным жестом указать на него.

Они въехали в тень большого дома, тёмного, грозного, как будто заброшенного. Но когда колёса зашуршали по гравию, дверь открылась, и проём осветился тёплым, ласковым светом.

— Потушите ваши фонари, — произнёс мужской голос. — Разве вы не знаете?

Это был Кеплер. Он с подчёркнутой любезностью поприветствовал Дуайера. Двое мужчин показались в освещённом проёме, а потом дверь закрылась. Дом снова стал тёмным и тихим, и только капли дождя капали с карниза.

Детектив и Гэллегер потушили лампы в кэбе и отвели лошадь под длинный, низкий навес на заднем дворе, который, как они сейчас заметили, был заполнен повозками всех сортов — от самой захудалой телеги до экипажа светского кутилы.

— Нет, не так, — сказал Гэллегер кэбмену, который остановился, чтобы привязать лошадь позади остальных. — Нам нужно будет убираться отсюда как можно быстрее. На обратном пути вы не должны тащиться, как катафалк.

Гэллегер привязал лошадь прямо к воротному столбу, оставив ворота открытыми. Он хотел иметь преимущество в грядущей гонке в редакцию. Извозчик скрылся под навесом, а Гэллегер и детектив осторожно двинулись к задней стене сарая.

— Кажется, вот оно, это окно, — сказал Хефлфингер, показывая на широкий деревянный ставень в нескольких футах от земли.

— Вы меня только подсадите, я его вмиг открою, — сказал Гэллегер.

Детектив упёрся руками в колени, а Гэллегер встал на его плечи. Ножом он отодвинул деревянную задвижку, которой окно закрывалось изнутри, и распахнул ставень. Затем он просунул одну ногу внутрь, на подоконник, и, наклонившись, помог своему собрату-заговорщику дотянуться до окна.

— У меня такое чувство, как будто я грабитель, — хмыкнул Гэллегер, после того, как бесшумно слез на пол и снова закрыл ставень.

Сарай был большой, по обеим сторонам в стойлах дремали лошади и коровы. У каждого стойла лежали кучи сена, а в конце сарая над стойлами были протянуты доски, на которых тоже лежало сено.

В центре пола находился ринг. Это был не настоящий ринг, просто площадка с четырьмя деревянными колышками, на которые была натянута крепкая верёвка. Пространство, огороженное верёвкой, было посыпано опилками. Гэллегер не мог отказать себе в удовольствии ступить на ринг. Он пару раз потопал по опилкам, как бы уверяя себя в том, что он действительно здесь стоит, а потом так запрыгал и выдал такую серию ударов воображаемому противнику, что невоображаемый детектив поспешно отступил в угол сарая.