С тех пор как Яков Моисеевич выбросился из окна, Натан его не видел. Не до того было. Несколько дней он колебался, ехать или не ехать. Не то, чтобы боялся слежки, просто не знал с чего начать разговор. С того, что он не уследил за женой и свекровью? Так его вины в этом нет. Или сразу начать с денег? Впрочем, разговор вообще вряд ли получится. От Голобородько он знал, что Яков Моисеевич не разговаривает, не двигается, и вроде как полностью потерял память.

Дом престарелых находился на Подоле, и внешне больше напоминал бомжатник, чем государственное заведение. Что как раз не удивительно: государственное, значит, ничье. Правда, Яков Моисеевич лежал в отдельной палате, небольшой, но довольно чистой, на втором этаже. Окно выходило во двор, где шумели тополя, доносился гомон обитателей дома, за дверью шуршали тапочки медсестёр…Несмотря на раздолбанный внешний вид, внутри было вполне уютно. Тесть лежал, прикрыв глаза и, казалось, спал. Вид у него был неважный. За то время, что Натан его не видел, он постарел лет на тридцать. Кожа покрылась пигментными пятнами, челюсть отвисла и слюна стекала по подбородку.

Натан присел рядом с койкой и взял тестя за руку. Его веки дрогнули, открылись, чёрные зрачки, немного поблуждав по комнате, остановились на Натане. Губы растянулись в улыбке.

— Здравствуй, Толик, — прошелестел шёпот. — Ты все-таки пришёл.

У Натана глаза полезли на лоб от удивления. Он уже открыл рот, но тесть приложил палец к губам.

— Дай бумагу и ручку, — он показал на тумбочку, — и говори что-нибудь, говори.

Натан начал нести какую-то чушь, про погоду, про новые веяния времени, про общих знакомых…Единственное, чего он не касался, это смерти Ольги Михайловны и Елены. Но оказалось, что Яков Моисеевич в курсе.

— Ты не вини себя, пацан. Это я виноват, — прошептал он. — Не уберёг. Думал, ещё успею. И вот ещё что, — тесть протянул ему записку. — Найди и передай. Поможет. И не ходи сюда больше. Подойди ко мне.

Натан наклонился к самым губам. Яков Моисеевич сказал всего одну фразу, но Натан почувствовал, как тело сразу охватил жар. Он кивнул головой в знак уважения и прощания, взял записку и вышел в коридор. Постоял у окна, теребя записку в руке. «Это невозможно! Этого просто не может быть! Значит, он все понимает»,

— Вы плохо себя чувствуете? Вам помочь?

Натан оглянулся. Рядом стояла пожилая медсестра.

— Нет, нет, спасибо. Все в порядке.

— Вы к Якову Моисеевичу?

— Да. Я уже был у него.

— Я давно знаю Якова Моисеевича, — сказала медсестра. Что-то в её голосе заставило Натана насторожиться. — Такой человек! И так не повезло! Вы его уже видели? Я думаю, что он ещё поправится.

Натан склонил голову в знак согласия и пошёл к выходу. У дверей он оглянулся. Медсестра смотрела ему вслед. Белый халат обтягивал её так прочно, будто под ним был офицерский китель. «Странная какая-то, — подумал он. — Может, следит за мной? Да нет, обычная медсестра, зачем ей это…».

Но чувство опасности не покидало. Тем более что он заметил за собой «хвост» ещё на Андреевском спуске. Необходимо проверить была ли это слежка или обычный прохожий, идущий тем же маршрутом. Благо, в этом районе много разных кафе, забегаловок и пивных. Он зашёл в первую попавшуюся, заказал сто грамм коньяка и сел у окна. Кафе было маленькое, на пять столиков, и совершенно пустое. Человек остановился у входа, завертел головой, раздумывая входить или нет. Потом перешёл на другую сторону улицы, сел на скамейку, закурил…Значит, это все-таки «хвост». И вели его от дома престарелых. Недаром медсестра показалась ему странной. Натан развернул записку. «Птенец! Есть время разбрасывать камни, и есть время собирать камни. Моё время пришло».

«Бред какой-то», — первое, что пришло в голову Натану. Но он помнил слова Якова Моисеевича, которые тот прошептал ему на ухо. И ещё адрес. Какая-то деревня под Киевом. Нефедовка, кажется. Он и не слышал о такой. Но тесть не тот человек, чтобы просто так посылать его к черту на рога. Что-то есть там, в этой забытой богом деревушке. Но сейчас главное уйти от слежки. Однако, вполне возможно, что этот «хвост» не один. Натан огляделся. За стойкой бара висела занавеска.

— Это у вас туалет? — спросил он у бармена. — Можно?

Бармен равнодушно кивнул. Рядом с туалетом находился запасной выход. Натан выглянул. Чисто. Можно уходить. Он пересёк поросший травой холм, вышел на маленькую улочку. Так, что же дальше? Домой возвращаться нельзя. Наверняка его там «пасут». Значит нужно найти эту чёртову деревню. Но где она находится? В какую сторону ехать? В принципе, можно на вокзале узнать. Нет, туда нельзя. Лучше всего поймать машину и, желательно, дальнобойщика. Водитель должен знать. В конце концов, дальнобойщики по всему Союзу мотаются. Чем черт не шутит, вдруг ему повезёт.

До Белой Церкви он добрался на попутках. Несколько раз пересаживался, кружил по Киеву и пригородам, но слежку так и не обнаружил. С водителем ему подфартило сразу. Парень оказался разбитной, говорливый, обрадовался случайному попутчику.

Нефёдовка? Знаю такую. Три дома, две берёзы… Зато лес вокруг!.. Закачаешься! Благодать! Только дороги туда нетути. Километров пять пешкодралом тебе придётся переть. Мой танк там не пройдёт. А тебе зачем туда? Зазноба, что ли? Так там, кроме старух, никого не осталось. Ладно, не хочешь говорить, не говори. Садись, домчу с ветерком.

Парень оказался прав. До Нефедовки пришлось идти пешком, через лес. Если здесь когда-то и была дорога, то она давно заросла травой и сорняками, покрылась рытвинами и колдобинами. На деревушку Натан наткнулся внезапно, как только вышел из леса. Уже взошла луна, и слабым, голубоватым сиянием осветила крыши домов. Издали деревня казалась нежилой. Собаки не лаяли, кошки не мяукали, свет в окнах не горел…Только цикады нарушали тишину. Натан осторожно подошёл к крайнему дому, заглянул во двор. Никого. Труп собаки, исклёванный птицами, валялся около забора. Дом скрипел и стонал, как старый столетний дед, но держался, не разваливался. Натан прошёлся по единственной деревенской улице. Вдоль неё стояло всего пять заброшенных домов, два с одной стороны, и три — с другой. Дальше, насколько он мог видеть, простиралось пепелище. Натан шёл тихо, постоянно прислушиваясь. Однако ничего не нарушало тишины. Он подумал, что Яков Моисеевич или что-то напутал, или просто подшутил над ним. Вот старый кретин! Натан уже готов был разозлиться и идти обратно, как сзади раздался голос:

Ты кто? Что делаешь на моей земле?

Голос прозвучал так неожиданно, что Натан чуть не обделался. От страха он присел, обернулся через плечо. Позади него стояло какое-то странное, маленькое существо, в темноте казавшееся лесным жителем из сказки. На нем была то ли овчина мехом наружу, то ли он сам так зарос…Не разглядеть. Натан видел только сверкающие живые глаза.

— Я… Мне… — от страха он забыл, зачем вообще оказался здесь. — Мне бы птенца…Птенца…

Птенца? — удивилось существо. — Ну, я Птенец.