Голос дяди звучал все тише, все отдаленнее, и Руслану становилось все яснее — это навсегда. Навсегда.

Руслан прожил с Жанной пять лет. И все эти пять лет всей душой презирал Кирилла. Стареющий плейбой с сытым масленым взглядом. Однажды женившись на Глебове, он всю жизнь прожил в состоянии латентного гомосексуализма. Потому что Виктор Федорович имел его как хотел. И как не хотел. Жанне, казалось, было все равно. Но Руслан мучился ревностью и непониманием: «Что она в нем нашла? Почему так долго терпела? И почему сейчас продолжает с ним общаться?» Кирилл — живущий подачками, никчемный, ничтожный, отвратительный тип. Как же он его презирал… Презирал, чтобы не чувствовать ровней. Впрочем, Руслан продался дороже.

Потому что Катя оказалась неуправляемой. «Это — от жажды жизни, — всякий раз оправдывала ее теща. — Ну что моя девочка видела в детстве? Теперь наверстывает». Судя по всему, Катюша начала наверстывать еще лет в пятнадцать. Однажды в порыве откровенности она рассказала Руслану, что самый большой кайф в похождениях по чужим постелям она получает от двух вещей. Во-первых, представляет себе лицо дяди Дамира, который когда-нибудь обо всем узнает. А во-вторых, наблюдает лицо партнера в тот момент, когда сообщает ему о своем далеко не простом происхождении.

Если бы это была посторонняя женщина, он бы, наверное, даже уважал ее за ясную позицию и общественный вызов. Но это была его жена. Мать его дочери. И ощущения от ее откровенности и смелости не относились к разряду приятных. «А ты не давай ей денег», — однажды посоветовала теща. И жестоко ошиблась…

«Приезжай. Обязательно. Иначе…» Теперь эти угрозы были не так уж и страшны. Но он ехал, чтобы взглянуть в ее странные, дикие, любящие глаза, чтобы прикрыть ее собой, чтобы испытать вновь странное, страшное чувство. Она была единственной женщиной, для которой Руслан всегда был самым главным мужчиной. Вне кланов, семей, связей, денег и крови. И иногда он готов был за нее умереть.

В принципе с Катюней можно было прожить долгую и счастливую жизнь, если бы она сама выбрала себе мужа. А пока она выбрала себе профессию. Руслан узнал об этом совершенно случайно. В сауну вызвали очень дорогих девочек, которыми «банковало» одно уважаемое рекламное агентство. Хозяйку рекламного агентства Руслан знал лично. Она была одной из «дочерей генерала Глебова» и казалась Руслану безобидной курицей. Теща ее недолюбливала, а Жанна — равнодушно терпела. Правда, ни та, ни другая, ни сам Руслан не знали о ее круто поставленном бизнесе.

Когда Катя появилась в парилке, Руслан замер, представив себя лежащим в дубовом шикарном гробу с простреленной башкой. «Мы ценим кровные узы» — достойная надпись на могиле того, кого убили за связь с проститутками. Только Катя почему-то была абсолютно голой. И перепугалась при виде мужа не меньше. Сознание — это механизм, который размыкает рефлекторные дуги. Когда-то Руслан мечтал о карьере программиста, венцом которой должно было стать создание искусственного интеллекта. Для умной машины придумали это определение сознания. «Горячо — отдерни руку, это дуга. Горячо — не прикасайся, это разомкнутая дуга». Руслан смотрел на жену, как животное, интеллект временно задремал.

— Что ты здесь делаешь? — это был самый глупый вопрос, который можно было задать.

— А ты? — ответила она.

— Мы заказали проституток, — быстро произнес Руслан.

— Я приехала, — сообщила Катя. — Выбери меня, и пойдем поговорим, — предложила Катя, бледная, несмотря на стоградусную жару. — Не волнуйся, я работаю только с презервативом. И вообще, ты же не даешь мне денег. И мама не дает. — Она нежно обняла его и потащила к бассейну. — Не осуждай меня. Я же тебя не осуждаю. И не выдам. — Она нырнула и схватила его за ноги.

Руслан задумался и чуть не захлебнулся. Кажется, дядя Дамир не возражал против маленьких мужских шалостей?

— Тебя убьют, Кать. Они убьют тебя, если узнают, — сказал Руслан, когда они с женой сидели в предбаннике и курили. — Ты понимаешь, что дядя Дамир не допустит? Ты понимаешь, сколько денег он угрохал в твою мать сейчас и сколько вложит еще?

— А кто им скажет, ты? — Она мягко улыбнулась и чем-то неуловимо напомнила Руслану ту, другую, «нелюбимую, но дорогую». — Ты — не предатель. Да и я — не дура. Баш на баш, дорогой муж.

— Дура, как раз дура. Ты же не одна работаешь. Ты работаешь на фирму!

— На тетю Афину? Ну и что? Она тоже не самоубийца… Она не скажет… — Катя задумалась, что случалось с ней крайне редко. — А может, и скажет… Но тогда разве не проще убить ее? И Кирилла…

— Что? — Руслан подавился дымом. — Так это семейный бизнес? И Глебов знает? — Он схватил жену за плечи и начал трясти, чтобы активизировать ее умственную деятельность. — Что ты наделала? Ты что, совсем спятила?! Они убьют всех. И тебя в том числе. Или в психушку — навсегда. Это добавит теще имиджу. Дочь — в больнице. У нас люди сердобольные. Это Глебов? Это его партия? Как здорово тебя купили, детка.

— Слушай, а ты меня совсем не любишь, — спокойно сказала Катя, похожая на маленькую девочку-кореянку или на вьетнамку с прядильной фабрики. — Ничего, что я тебе изменяю? Ты бы мне хоть по морде заехал для порядка…

— Катя, тебе есть кому заехать. Ты… — Он обнял жену за плечи и ощутил странную нежность к глупой распутной девке. — Ты — моя семья. Мне тебя очень жалко.

— И себя, — добавила Катя. — Хотя нет, меня убьют, а ты останешься безутешным вдовцом при нашей дочери. Это тоже добавит имиджу. Будешь как Кирилл.

— Которого тоже убьют, — сказал Руслан.

— И Афину, — развеселилась Катя.

— И Глебова, — выкрикнул Руслан.

— И… — Катя промолчала и погладила мужа по голой подростковой коленке. — И всё. Все остальные останутся в живых. Слушай, если ты такой умный, то почему ничего не сказал мне раньше? Теперь мне будет страшно… Зачем ты меня пугаешь? — Она капризно надула искусанные губы. — Когда меня пугают, я становлюсь похожа на дядю Дамира. Знаешь, какой он трус? Он всех своих друзей заказал, потому что страшно их боялся. — Катя начала хмурить лоб, помогая выйти на свет Божий мысли. — А если…

— Ничего не «если». Прекращай. Давай уедем. Хотя бы до выборов. Подальше. В деревню.

— А почему не в Европу?

— Потому что дочь кандидата в депутаты должна ходить голая, босая, простая, полуголодная.

— Слушай, ну я же именно такая, — весело сказала Катя. — Потому вот и зарабатываю.

— Катя! Афина — идиотка, она будет шантажировать твою мать. Имей это в виду. И Кирилл тоже будет. Он — зять Глебова, он страха не знает. Ему все сойдет с рук. — Руслан услышал голоса своих приятелей, которые потихоньку выползали из парилки, и посадил Катю к себе на колени. — Давай отрабатывай, голубушка.

— Мне что-то страшно.

Руслан обнял жену и почувствовал, как ее бьет короткими очередями нервная дрожь.

— Мне что-то плохо, — выдохнула она и мягко прижалась к плечу. — Я не думала…

Да, она не думала. Она не умела думать. Может быть, пьяное зачатие виновато, может быть, что-то другое. Ведь их дочь, их с Катей дочь была умницей, она уже рвала газеты и журналы, изображая, что активно их пролистывает. Она уже знала, как себя вести в обществе, и на горшок она стала проситься чуть не с девяти месяцев. Нет, не может быть. Гены ни при чем. Это баловство. Она не думала. Самое интересное, что никому из членов семьи такое не могло бы просто прийти в голову. Потому что — это невозможно. Если бы они могли только предположить, что послесвадебная гонорея — это не случайно, то за Катей следили бы денно и нощно, она вообще бы никогда не выходила из дому. Но вряд ли дяде Дамиру могла прийти в голову мысль, что его племянница имеет столь изысканное и экстравагантное хобби…

— Поехали домой, — прошептала Катя, когда приятели Руслана присоединились к ним в предбаннике.

— Да, мы отчаливаем. Нам очень понравилось, — хмыкнул Руслан и, закутав Катю в простыню, вынес ее в холл, к гардеробу. — Приедет начальник — расплатитесь. — Руслан выдал охраннику деньги. — Я забираю ее на ночь.