— Ну-ну, — вздохнул эксперт. — Будешь в морге, передавай привет Игорю Николаевичу. А на фене отпечатки есть. В одной плоскости, чуть стертые. Непорядок, в общем.

— Что «непорядок»? — вздрогнул Кузьма Григорьевич.

— Да фен — вещь прилично залапанная. Если им пользоваться, а не хранить как сувенир. На одной плоскости — мало. Маловато. А шо, муж ейный — лысый?

— Нет.

— Так тоже должен был сушиться… Ой, Кузя, и шуток ты не понимаешь, и сердце мне не разбиваешь. Иди уже, дай насладиться. Я сейчас отчетность по одной фирме проверяю, вот это тебе теорема Ферма. А отпечатки — чушь. Вещь скучная и системная. В следующий раз с тебя книга по бухучету. Договорились?

Игорь Николаевич встретил Петрова сложносочиненным матом и нежеланием вести светские беседы. От привета эксперта, который Кузьма Григорьевич нес ему радостно и добросовестно, патологоанатом тоже отказался.

— Никаких прижизненных повреждений. Электрошок. Ты сам-то попробуй вот так в ванне голову посушить. Похороним тебя с почестями. Всем будет только польза. Настоятельно рекомендую.

— А хлоралгидрат? — поинтересовался Кузьма Григорьевич.

— А зачем? — изумился Игорь Николаевич и вдруг гортанно выкрикнул: — Да не морочь ты мне голову. Не морочь, вали давай.

— А почерк? Моя жена говорит, что каждый преступник имеет индивидуальный почерк, значит, тут должно быть что-то связующее. Если их убил один и тот же человек…

— Можно, я пойду домой? — взмолился Игорь Николаевич и внезапно прикусил губу. — Почерк, почерк. Что-то я такое уже слышал. Что-то я знаю по этому поводу. Но тебе не скажу.

— Может, мне тут полы помыть? — спросил Петров, который отчаянно пытался продлить день, чтобы оттянуть встречу со своей пустой квартирой.

— Прижизненных повреждений — никаких. Официальное заключение — несчастный случай. И не втравливай ты меня больше в свои истории.

— Вам звонили? — спросил Петров, оглядываясь по сторонам в поисках ведра. — Вам уже угрожали? Глебов? Прямо сюда…

— Слушай, Кузя, а хочешь, я устрою тебя в реанимацию? Ты же там никому на тот свет спокойно уйти не дашь. Показатели вырастут. Тебя к награде представят… И работа, главное, по призванию, и людям польза. А?

И тут на Петрова-Водкина снизошло озарение. В сущности, Игорь Николаевич был неплохим человеком, ему можно было довериться, тем более что ради дела такие циники, как Игорь Николаевич, были способны на все. Несмотря на попытки отмахнуться, патологоанатом, так же как и сам Петров, был уверен, что это — двойное убийство. Только по разным адресам. Внутренний голос подсказывал Кузьме, что Игорь не откажется пожертвовать своим временем и здоровьем сыщика для того, чтобы, во-первых, изменить вывод официального заключения, а во-вторых, избавить себя от Петрова всерьез и надолго.

— А пойдемте ко мне домой, — предложил Петров, плотно прихватывая Игоря Николаевича за локоток. — Мне нужно с вами посоветоваться. Я думаю, будет еще труп.

— Только если твой, — мигом откликнулся патологоанатом.

— Возможно. Пошли? — Кузьма Григорьевич почти подобострастно закивал и потащил Игоря на выход.

— Я только плащ накину. Подожди… Две-три минуты ничего ведь не изменят.

Петров согласился. Ни две, ни три, ни месяц. Теперь уже точно ничего не изменят. В убийстве этих женщин как-то замешана его жена. И ему, Кузьме Григорьевичу, ничего не оставалось, как ее разоблачить. Он все равно найдет убийцу. Он распутает это дело, а стало быть, подставит собственную жену. Потому что она как-то с этим связана. Только как? Он не мог пригласить ее для участия в своем последнем эксперименте, и маму не мог, потому что она не сможет не рассказать Леночке. А Леночка теперь не должна ничего знать о ходе следствия — она тут как-то замешана.

Когда Кузьма Григорьевич и Игорь Николаевич вышли из морга, уже совсем стемнело. С неба срывались капли дождя и, долетая до земли, вели себя как-то странно: они почти не оставляли следов, они шипели и быстро испарялись с трусливо открытых зонтов. Петров-Водкин был очень подавлен, а потому смело шагал по лужам, и, вспоминая строжайший запрет из детства, он подолгу задерживался в самых глубоких, подпрыгивал в них и с чувством глубокого удовлетворения переходил к следующим.

— Пневмония, — осторожно предупредил Игорь Николаевич. — Плюс новые ботинки.

— А вы попробуйте, — радостно отзывался Петров. — Только попробуйте. — Он смеялся и поднимал фейерверки брызг.

— Между прочим, если прыгать сначала на одной, а потом на другой и только потом на обеих вместе, получится пикантнее. — Патологоанатом подошел к неглубокой, почти незаметной луже и, пританцовывая, продемонстрировал Петрову технологию своего способа. — И на велосипеде, конечно… На велосипеде — это что-то.

— А вот там, в канаве, если прыгнуть вдвоем… — мечтательно начал Кузьма. — Можно вдвоем и утонуть.

— Меня б жена сейчас убила, — сообщил счастливый Игорь Николаевич, рассматривая свои мокрые до колен брюки.

— А моя — уже, — грустно сказал Кузьма.

— А внуки бы поняли… Кстати, а что — «уже»? Она тебя что, бьет? Хотя, с другой стороны, в сорок лет прыгать по лужам… Тоже не подарок… Это мало кто выдержит. Довел ты ее, значит…

Петров промолчал. Он не смотрел на свою проблему с такой вот простой житейской стороны. Неужели он был так равнодушен? Неужели он не оправдал Леночкиных ожиданий? Неужели застарелая ревность заставила ее в это впутаться? Может, даже стать сообщницей убийцы… «Может, это все назло мне? Чтобы доказать, что я — кретин, полное ничтожество, что она может обвести меня вокруг пальца?»

— Значит, довел… — согласился Петров, открывая замок собственной квартиры. — Игорь Николаевич, а Дарья была трезвой?

— Да, вполне…

— Тогда вы сейчас выпейте. Для борьбы с пневмонией. А я — потом. Сначала — эксперимент.

На часах, которые ярко светились в темноте детской, было начало десятого. В это время Леночка обычно бывала дома. Или на каких-нибудь курсах. Или в библиотеке, если Петров ей что-нибудь поручал. Сейчас в квартире было уныло, тихо и привычно не убрано. Вещи, собранные им для побега жены, валялись в спальне… Кузя вздохнул и отправился в ванную. Надо набрать воды — она с грохотом рванула из крана. Петров достал пыльную коробку с феном. Горячая вода быстро остывала, но это совсем не волновало промокшего Петрова. Он медленно, но скрупулезно замерил расстояние от розетки до ванны, осторожно удлинил до записанных размеров шнур китайского фена и, убедившись, что исходные данные полностью соответствуют данным с места преступления, обреченно разделся и пошел на кухню за Игорем Николаевичем.

— Я готов. Можно начинать…

— Подождите, Кузя. — Игорь Николаевич почему-то решил от него отмежеваться и резко перешел на «вы». — Я, наверное, вас неправильно понял.

— А я ничего и не объяснял, — ответил Петров и передернул плечами. Все же в квартире прохладно. Да и предстартовое волнение. — Ну что, будем пробовать. Вы бы тоже штаны сняли… Пока то-ее, они бы уже и высохли. Так как?

— Да никак! — подозрительно громко закричал Игорь Николаевич и дернулся к окну. — Не сметь даже думать! Идиот!!!

— Не надо меня жалеть, — твердо и горько сказал Кузьма Григорьевич. — Хотя мне, конечно, приятно, что вы ко мне так относитесь. Я даже не подозревал… — Откуда-то из самого нутра к горлу подступили слезы, голая спина покрылась крупными мурашками, губы отчаянно задрожали. Человеку важно, что его любят, даже если любит в общем посторонний человек. — Я жду вас в ванной… Не бойтесь, я буду осторожен. Ничего со мной не случится.

Тем временем Игорь Николаевич наливался кровью и разминал сухие сильные руки. Он полагал, что одного удара в челюсть этому латентному гомосексуалисту будет достаточно, чтобы навсегда забыть о грязных приставаниях по месту работы. Нет, вообще-то Игорь Николаевич ничего против гомосексуалистов не имел. Его пес, хороших кровей сеттер, частенько приставал на прогулке к хорошеньким кобелькам… Но он знал меру. И еще ни разу не опозорил хозяина при вязке. Просто у сеттера была такая слабость. Как и у Кузьмы Григорьевича. Но вот то, что объектом приставаний мог стать он сам…