- Если сегодня летчики показали себя с лучшей стороны, то это не потому, что хотели блеснуть перед вами, хотя и это было бы естественно. В них горит вечный огонь стремления овладеть тайнами неба. Откуда взялся этот огонь? Он передавался от отцов к детям.

В качестве примера я привел Жулева и Кириллова. У первого отец сражался в составе интернациональных [257] бригад в Испании, а у второго отец был помощником партизан Среднегорья.

- Этот огонь, - продолжал я, - как эстафета, передан нам партизанскими отрядами, и поэтому у наших летчиков высокое чувство ответственности и такой высокий боевой дух.

Речь Первого секретаря партии была настоящей похвалой упорству и подвигу летчиков. Всех поразила изумительная способность Первого секретаря ЦК с первой же встречи вникнуть в самые сложные проблемы и понять душу летчиков.

Но самым неожиданным из того, что случилось в тот день, было предложение товарища Живкова учредить День военно-воздушных сил. Это вызвало такой неудержимый восторг у летчиков, что они не дали ему даже договорить. А он стоял и только улыбался.

И праздник стал еще веселее. Люди забыли о тяжелом, изнурительном труде в небе.

* * *

Воздушные парады вошли в историю болгарских военно-воздушных сил в памятном 1962 году. Эти парады состоялись за четыре или пять лет до крупных учений «Хемус», проведенных на болгарской территории с участием советских и румынских войск. Если я перескакиваю с одного события на другое, то это вовсе не означает, что обо всем периоде между ними нечего рассказать. Мы в авиации работали с полным напряжением. Результаты нашей работы должны были выявиться при проведении крупных учений, запланированных на Черноморском побережье.

Всю ночь волны монотонно бились о берег. К шуму прибоя прислушивались и часовые береговой охраны, и экипажи кораблей. Море всегда таит в себе опасность, но оно навевает и надежду. А в ночной тьме море выглядело каким-то безжизненным. Когда в нем не отражаются звезды, скрывшись за облаками, и особенно при тихой, безветренной погоде, оно кажется мертвым. К тому же рано наступившая осень покрыла его тонкой вуалью тумана. Такая обстановка давала возможность скрыть корабли. Они находились очень далеко от берега, и если моряки и боялись чего, так это только нападения авиации противника. До них доносился гул моторов самолетов. [258] По его интенсивности можно было узнать, снижаются самолеты или набирают высоту.

За шумом самолетов следили и часовые на берегу моря. Вдруг раздался грохот артиллерийской канонады. Значит, вражеские эскадрильи наконец обнаружены, и теперь их не оставят в покое! Всем известно, что во время учений кровь не проливается, однако люди не могли отделаться от мысли, что каждые учения напоминают войну. Хотя бы внешне. Летчикам, наверное, нелегко атаковать противника в темноте.

Доносившееся издали эхо канонады то почти замолкало, то усиливалось, а в авиационных штабах дежурные торопились как можно быстрее нанести на карту местонахождение обнаруженных кораблей. Кто знает, где они задумали высадить десант? Хотя уже давно перевалило за полночь, дежурные боевые расчеты в штабах продолжали свою лихорадочную деятельность.

На небольшой высотке над морем стояли два генерала и один полковник: русский, болгарин и румын - три руководителя авиации, принимавшей участие в учениях. У нас было достаточно поводов для волнений в связи с предстоящими учениями, но не меньше было и переживаний, вызванных нашей необыкновенной встречей на берегу Черного моря. Когда-то мы все трое вместе учились в СССР. До самого рассвета, пока нас целиком не поглотила работа, мы вспоминали о совместной учебе. В палатке закипал чайник, и это возвращало нас в прошлое, приятное, незабываемое. Полковник Падораро, произносивший русские слова с сильным румынским акцентом, вдруг вспомнил один интересный случай. Генерал Алексенко подтвердил, что нечто подобное имело место, но он забыл, совсем забыл подробности. Зато он хорошо помнил, что Падораро на защите дипломной работы уверенно отвечал на заданные ему очень сложные вопросы и комиссия осталась вполне удовлетворенной.

- Да разве можно сосчитать, сколько деревьев в лесу? - рассмеялся Падораро. - Так и человек не в состоянии удержать все в памяти.

- Но эти учения мы запомним, - ответил Алексенко, смакуя крепкий чай.

- Крупные события как высокие вершины - все их [259] видят и помнят! - сказал Падораро. - Правда, товарищ Симеонов?

- О вершинах ты правильно сказал. Но мне хочется не только видеть их и помнить, но и подняться на самый верх, - ответил я. - Когда люди попадают в трудные ситуации, они еще больше сближаются.

- Вот мы вместе стоим у подножия еще одной вершины! - воскликнул Падораро.

- Остается пожелать друг другу вместе овладеть ею, а потом и многими другими вершинами.

- Ты прав, Симеонов, - согласился румынский полковник. - Даже если мы и идем разными путями, все равно держим путь к одним вершинам.

Уже рассветало, и мы втроем решили посмотреть на море, проснувшееся с первыми проблесками зари. Сначала оно показалось нам холодным и серым, на нем кое-где только появились светло-лиловые, а потом красные тени. И тогда над ним словно распустились цветы изумрудного и рубинового цвета. А когда показалась половина солнечного диска, то море будто покрылось золотистой тканью.

Но вскоре меняющаяся окраска моря, эта настоящая симфония тонов и полутонов, перестала привлекать внимание людей на берегу. Мы были не поэтами, не художниками, а военными специалистами, смотревшими на море как на пространство, откуда нам грозила главная опасность. Кругом царила напряженная, будоражащая душу тишина. Даже волны, казалось, перестали биться о берег. Все живое предчувствовало приближение битвы. Но самое большое напряжение царило в штабах. На наблюдательных пунктах дежурные пристально всматривались в даль, откуда показались военные корабли противника. Они напоминали жуков, которые собираются вместе, а потом тяжело и неуклюже ползут по полю, чтобы напасть на свою добычу. Но стоило посмотреть в бинокль - и от подобных ассоциаций не оставалось и следа. Среди волн мы теперь скорее видели огромных морских слонов, то и дело взмахивающих хоботами. Чем больше движущиеся корабли перевоплощались в нашем воображении, тем сильнее взвинчивались нервы у людей из береговой охраны. Такие же чувства испытывали и официальные лица, занявшие места на трибунах. [260]

На какое- то мгновение мы забыли о своих задачах в предстоящей «битве» и вообразили, что мы обыкновенные зрители, устроившиеся в последнем ряду кинотеатра. Когда-то, во время занятий в академии, все мы были страстными поклонниками советских фильмов, и особенно фильмов о гражданской и Отечественной войнах. Режиссеры, как правило, предпочитают привлекать внимание зрителей паузой перед началом ожесточенного сражения. Это нравится публике. Вот и у нас наступила подобная пауза. Береговая артиллерия пока молчала, выжидая, когда корабли противника приблизятся к берегу и можно будет нанести им более точный и сокрушительный удар. Генерал Алексенко нервничал. Волновались и мы с Падораро. Ну кто знает, правильно ли рассчитали свои силы артиллеристы? У кораблей ведь тоже есть мощные орудия. Уже не нужны бинокли, их видно и невооруженным глазом. Орудия, как копья, устремлены вперед, готовые вонзиться в цель и поразить ее. А если корабли первыми откроют огонь? Затишье перед боем -это молчаливая и напряженная борьба между штабами, стремящимися выиграть хотя бы секунду.

С берега первыми открыли огонь. На море обрушилась огненная лавина. В первые минуты корабли сохраняли строй. Проявив спокойствие и хладнокровие, моряки встретили первый удар и ответили на него еще более сильным огнем. Земля вздрагивала от множества взрывов, море ревело и обрушивало на берег огромные волны.

Эту картину дополнили внезапно появившиеся вертолеты. Они вынырнули с той стороны, откуда мы ждали десантников, и явно намеревались высадить на берег саперов. Небо как будто почернело от этих тяжелых и неуклюжих машин. Неуклюжих? Да они с удивительной ловкостью выискивали наши уязвимые места!