— Борисыч, ну так какого хрена ты меня разыскал-то? Большими друзьями мы не были, так что явление твое чрезвычайно странно и непонятно, и даже внушает некоторые опасения. Ты по служебной надобности или сам, по личным проблемам. Давай-ка хлопнем, а потом ответишь…

Я послушно чокнулся и опрокинул рюмку. С одной стороны, я, конечно, понимал, что алкоголь для тонкой гравировальной работы вреден, а с другой стороны, знал, что иначе никакого делового контакта не достичь.

— Знаешь, Леха, врать не буду, приехал по делу. Тут такая беда случилась…

И я рассказал Лехе все. От начала и до конца. Тот внимательно слушал меня, не перебивая и не предлагая выпить, и лишь задумчиво крутил в руках хлебную корку.

— Ну… Понятно мне все. И что же твои командармы… Или ты сам хочешь, чтобы я за пару дней вырезал сам себе года три-четыре общего режима? Ато и строгого… Борисыч, я криминалом не занимаюсь… А вообще, с чего ты взял, что я резьбой-то балуюсь? Я в рыбном порту работаю, кстати…

Я огорченно развел руками.

— Да я и не знал, где ты вообще сейчас! Поджало вот… Нашел… Да я сам бы и не догадался к тебе ехать… Старпом, дурило, твой экслибрис вспомнил… Ну нет так нет… Поеду гравера искать… неразборчивого…

Леха налил мне рюмку и плеснул себе.

— Да не гони ты… Вечер уже… Кого ты сейчас найдешь-то? Давай-ка еще по одной… Тебе сколько Родина на это шулерство-то выделила?

Я опрокинул рюмку.

— Да так… Тысяч пять есть…

Леха задумчиво покрутил в руках свою нетронутую рюмку.

— Негусто… Вред ли кого найдешь под статью за такие деньги идти…

Потом он встал, прошелся по кухне.

— Ладно, ты закусывай пока, я сейчас… — и ушел в комнату.

Я налил себе третью, решив на этом закончить. Выпил, закусил и, узрев на подоконнике пепельницу, закурил. Лехи не было минут десять. Потом он вернулся и сел напротив меня.

— Значит, так, Борисыч! Я берусь за это. И не потому, что хочу неожиданных бабок срубить с вас раздолбаев, а потому, что сам из этой системы и знаю, какой бардак там был, есть и будет. Условия такие: пять штук плюс три литра шила. Не «Рояля» какого-нибудь, а настоящего корабельного медицинского шила. За работой приезжай завтра вечером. Сюда. Примерно в это же время. Ну, естественно, с деньгами и жидкостью… Идет?

Откровенно говоря, я сомневался, что мы найдем хоть кого-то, кто возьмется за эту противоправную, а на дилетанта и любителя Леху тем более не рассчитывал, и ехал к нему, скорее руководствуясь чувством долга перед командиром, чем трезвым расчетом.

— Согласен!

— Давай образцы-то…

Я отдал ему папку с бумагами и начал прощаться.

В Гаджиево мы вернулись в начале одиннадцатого и сразу заехали к командиру домой, чтобы доложиться о результатах. Командир молча выслушал. Кивнул головой и написал записку старпому насчет спирта. Как я понял, после нашего отъезда был произведен еще один штурмовой поиск печати во всех возможных и невозможных местах, и ее, естественно, не нашли. Поэтому то, что мой приятель согласился, было воспринято командиром хоть и без энтузиазма, но со скрытой надеждой. Утром Костиков подхватил меня на посту ВАИ, и мы поехали в Оленью губу на корабль. Старпом встретил нас с видом человека, недоповесившегося накануне. Видно было, что вся эта история грызла его всю ночь, спать толком не дала и, вообще, с каждым часом безвозвратно убивала его тонкую ранимую психику. Спирт Александр Сергеевич выдал безропотно, даже особо не наблюдая, сколько я наливал, что дало мне лишних пол-литра качественного государственного продукта в личное пользование. После этого я объявил себе и Костикову выходной день до вечера, и, условившись встретиться у поста ВАИ в восемнадцать часов, мы вернулись в Гаджиево и разошлись по домам.

Вечером мы мчались в Мурманск, в моем кармане лежала пачка туго спеленатых купюр, а в багажнике, в стеклянной банке из-под помидор, плескались три литра чистейшего спирта из личных запасов командира. Когда мы приехали, в окнах Лехи горел свет. Я поднялся на его площадку и позвонил в дверь. Леха открыл, как и в прошлый раз, быстро.

— Ну здорово… Проходи.

Я вошел, поставил банку на пол.

— Ну чего стоишь? Раздевайся!

Леха был в чудесном настроении и просто лучился от улыбки.

— Пошли на кухню.

На кухне царило полупраздничное убранство. По крайней мере, стол соответствовал незамысловатому мужскому празднику. Присутствовала жареная картошечка, соленые огурчики, грибочки, колбаска и над всем этим возвышалась запотевшая бутылка настоящей «Столичной».

— Принимай работу, Борисыч!

Леха, улыбаясь, вытащил из кармана печать и положил на стол. Это была точная копия корабельной печати, в таком же бронзовом закручивающемся футляре, на такой же цепочке и, вообще, мало чем отличавшаяся от оригинала, по крайней мере внешне.

— Опробуй! — Леха достал из моей папки один из листов с оттиском оригинала и, выкрутив печать, хлопнул ею по листу. Оттиски ничем не отличались! Они были просто идентичны!

— Нравится?

Я восхищенно кивнул. Слов просто не было. За одни сутки Леха умудрился сотворить чудо, которое и вправду могло потянуть лет на пять.

— Борисыч… Ты как? На колесах?

— Да нет. Меня мичман возит уже второй день. Авральные работы.

Леха на миг призадумался.

— Ты спустись к нему и отошли домой. Пусть за тобой завтра заедет. Скажи, мол, не готово еще, а ты останешься процесс контролировать. А завтра пускай часиков в десять утра за тобой и приедет. А мы тут с тобой посидим… Душевно. Согласен?

Я согласился. Уж больно заманчиво выглядел стол, да и самое главное, боевой приказ был выполнен. Накинув куртку, я выскочил на улицу, и описав Костикову картину ожесточенной Лехиной работы, отослал его домой, с тем, чтобы он вернулся сюда назавтра к десяти утра. Слова свои я подкрепил некоторой суммой общественных денег, выделенных мне на бензиновые расходы, и Костиков, понимающе кивнув, умчался домой к семье, а я вернулся к Лехе.

Описывать застолье подробно смысла не имеет, оно было именно таким, какими бывают офицерские посиделки, сдобренные общими воспоминаниями, устаревшими новостями и простым трепом на самые отвлеченные темы. Но, в конце концов, я задал Лехе тот самый вопрос, который меня подспудно грыз все прошедшие сутки. Наполнив в очередной раз рюмки, я наклонился к Лехе и спросил:

— Леха, скажи честно, а почему ты согласился на эту незаконную авантюру? Ну не верю я, что из-за этих пяти тысяч и шила? Не верю… Спасибо тебе, конечно, огромное, но вот скажи мне, старина…

Леха засмеялся и, чокнувшись со мной, опрокинул стопку.

— Я ждал этого вопроса, Борисыч… Честно говоря, я и сам не знаю. Ну, во-первых, ты приехал ко мне не как посланец командования, а просто как знакомый, попавший в беду, хотя по большому счету беда это не твоя. А во-вторых… знаешь, когда я написал рапорт, меня ведь по всем кругам ада провели. Ты же знаешь, как у нас увольняют… Был многообещающий офицер, стал изгой, покидающий ряды… А мне нужны были документы отчасти, чтобы от жены эта квартира не ушла. И знаешь, когда я попросил командира помочь мне с этими документами, он меня просто послал. И даже запретил старпому ставить мне печати на любые бумаги без его личного разрешения. И тогда я решил больше не кланяться. Я просто сел и за трое суток вырезал и печать, и угловой штамп своей воинской части. Квартиру, слава богу, мы с женой не потеряли. Да по большому счету и профессию гражданскую я благодаря своему дебилу-командиру освоил. Я, Борисыч, теперь действительно гравер. И больше никакого отношения к военной организации иметь не хочу. Она меня очень ласково проводила. А печать эта, которую я тебе сделал, это именно та самая печать, которую я себе делал. Я просто номер войсковой части поменял, да и корпус нормальный оформил. Да, кстати… Я тебе еще и угловой штамп подогнал… На… Подарок от фирмы предпринимателя Бурдинского…

И Леха достал из кармана еще и угловой штамп.

— А почему все же помог? Гм… Ты меня никогда не сдашь… Да и сама система меня не сдаст… Не вынесет сор из избы. А мне почему-то захотелось в наш флотский бардак еще свой личный взнос сделать. На память, так сказать… Глупо, конечно… Да и лишние деньги на дороге не валяются по нынешним временам… Ты, кстати, себе чистых листочков наштампуй побольше… Поверь, пригодятся. А с тобой сейчас сижу за столом с огромным удовольствием. Как ни крути, хоть я и отбрыкиваюсь от своего военно-морского прошлого изо всех сил, но так оно со мной до конца жизни и останется…