Остановка кишела моряками. Вся сменившаяся вахта дивизии активно стремилась домой. Поставив дипломат с деньгами между ног, Шлепов с азартом продолжил обсуждение достоинств пляжных нимфеток. А люди на остановке прибывали. К приходу старенького «ЛиАЗа» у дороги замерли в напряжении человек полста. «Вбрасывание» было жестким. Как в хоккее. В автобус вламывались поэкипажно, тесными группами, подбадривая себя криками и непечатным словом. Но влезли все. Остановка опустела, и автобус, кряхтя, покатился в сторону Гаджиево. Обстановка в салоне напоминала оргию. Переплетенные самым диковинным и неожиданным образом тела, духота, стоны и кряхтенье. Минут через пятнадцать Шлепов сумел пошевелить руками. Руки были пусты. Денежный дипломат отсутствовал. Костю чуть не хватила кондрашка. На эти деньги в то время можно было купить небольшую автоколонну легковушек.

— Где?! Где?! Мужики, где дипломат мой?

Скрюченные военные недовольно зашевелились.

— Успокойся каплей, приедем — найдешь. Валяется где-нибудь в автобусе. И так на одной ноге стоим…

— Где? Где? — Шлепов не унимался и ужом вертелся в сплошной давке. Наши смекнули, о каком дипломате шла речь. Запахло паленым. Старлей Чулков хлопнул себя по лбу.

— Костя, ты меня обеими руками толкал в автобус. Значит, оставил!

Константин до крови прикусил губу. На штурм транспорта он ринулся,

забыв в пляжных мечтаниях о поклаже, стоящей под ногами…

Как уж Шлепыч добрался через весь автобус до шофера, я не знаю. Наверное, по головам. Тот остановил машину на обочине и попытался открыть двери. Спрессованные в единый монолит тела заклинили выход, напрочь лишая возможности выбраться. В окошко нас выскочило четверо. Первую попавшуюся легковушку остановили грудью.

— До Оленегубской развилки! Плачу за скорость! Гони шеф!!!

Владелец легковушки сообразил, что дело нешуточное, да и видон Шлепова говорил сам за себя. Не хватало только слез и соплей. Обратно долетели, как на крыльях. На остановке стоял одинокий опоздавший мичман, а метрах в трех от него Костин дипломат. Мимо неслись машины, чуть не задевая драгоценный кейс. С разбега встав на колени, Костя обнял дипломат, приоткрыл и заглянул. Такой блаженной улыбки я не видел никогда. Это было ничем не прикрытое счастье, большое и светлое.

Мичман, стоявший на остановке, повернулся к нам.

— Так это ваш? А я подошел, вижу — стоит. Думал, может, кто поссать в кусты отбежал.

— Мой, — блаженно улыбаясь прошептал Костя. — Мой.

Само собой, мы никому и ничего не рассказали, избавив Костю от множества неприятностей. Но надо ли говорить, что деньги, пока Шлепыч был финансистом, наша компания всегда получала вне очереди.

Мимоходом. День корабля

День корабля. Праздник. Милостливое флотское командование разрешило привести жен и детей на корабль. Показать и похвастать. Чтобы знали, где мужья дни и ночи пропадают (проводят). Мероприятие нечастое, а в былые годы и вообще невозможное. Поэтому отбоя от желающих не было. Полный пирс юбок. Ну для начала общепринятые мероприятия, «пузырь в нос», чтобы водой окатило, сирену на полную мощь врубить, перископ поподнимать, так, по мелочам. А потом все вниз, сам корабль смотреть, где благоверные по три месяца кряду обитают.

А внизу матросы сидят. Молодые. Горячие. От женщин, кто на год, а кто и на три уже отлученные. Хитрые до безобразия. Только лишь первые представительницы женского пола на трап встали и начали вниз спускаться, грамотный электрик возьми да и пусти вытяжной вентилятор. Вот и представьте, воздух как рванет вверх, в трубу рубочного люка, у женщин юбки как приподнимет до плеч! И не одернешь: руками-то за поручни держаться надо. А ветер рукотворный дует сильно-сильно, так что женщин оголило чуть не до пупка. А принимая во внимание высоту трапа и нерасторопность флотских жен в перемещениях по нему, сгрудившиеся внизу матросы наблюдали презанятную картину. Время было весеннее, теплое, женщины себя всевозможными утеплителями не обременяли. Все нижнее белье напоказ. У кого кружевное, у кого классическое. Кто в колготках, а кто в чулках. И само собой, полное обозрение женских ножек всех форм и размеров. Три четверти корабельных матросов с горящими глазами сгрудились на пятачке у входа. А кто на корабле бывал, знает: спуск в корабль — это конвейер, остановиться невозможно. Так они и спускались, одна за другой, с пунцовыми лицами, судорожно одергивая юбки внизу.

Пока с пирса на дежурного наорали, пока мичман в отсек носился вентилятор останавливать, почти все и прошли. Матросы-то грамотные. Вентилятор на местное управление переключили, чтобы из центрального поста не могли остановить. Виновного в таком конфузе не нашли, как ни искали. Зато пару следующих месяцев тема разговоров у моряков была одна, понимаете какая… Что ни говори, знай и люби свою технику, она делает чудеса!

Кому судьбою непременной

Девичье сердце суждено,

Тот будет мил назло вселенной;

Сердиться глупо и грешно.

А. С. Пушкин

Капитан-лейтенанту Леве Олейнику катастрофически не везло в личной жизни… В свои неполные двадцать девять лет он уже был дважды женат. Оба раза крайне неудачно. С первой женой, севастопольской студенткой Мариной, Лева познакомился еще в училище. В конце третьего курса на танцах в Доме офицеров он заметил красивую черноволосую девушку, стеснительно жавшуюся в углу среди подруг. Понравилась она ему с первого взгляда. Природа не обидела Леву ни ростом, ни статью, ни внешностью. Горячий третьекурсник атаковал стремительно, и уже вечером, провожая Марину домой, сорвал поцелуй.

Роман развернулся серьезный. Лева, обычно компанейский и заводной малый, не пропускающий ни одной юбки и ни одной курсантской гулянки, теперь улетал в город со скоростью ракеты, тратил нищенскую зарплату на цветы и, по нашему разумению, съехал с катушек. Так продолжалось почти два года. Пока общение Левы с Мариной оставалось на уровне походов в кино, на море и тихих поцелуев у подъезда, ее родители смотрели на все сквозь пальцы. Мол, девочке тоже нужна разрядка после настойчивой и упорной учебы. Но когда Лева, собравшись с духом, сделал Марине предложение, они встали на дыбы. Дело в том, что, когда они познакомились, Марина была еще на первом курсе, а Лева уже на третьем. Теперь ему предстояло через полгода уехать на флот уже в качестве офицера, а Марине надо было доучиваться еще пару лет. Да и не очень хотели ее предки, чтобы их чадо стало верной офицерской женой. Их амбиции простирались гораздо дальше и базировались на действительно эффектной внешности дочери. А упирали они в основном на то, что она еще девочка, ей рано думать об этом. Сама

Марина на предложение ответила довольно вялым согласием, на что в своем решительном запале Лева внимания не обратил. Постукавшись лбом с ее родителями, Лева принял решение применить тяжелую артиллерию. Во время одного из споров он признался, что Марина уже давно и с удовольствием живет с ним физически, а над пестиками и тычинками в наше время смеются даже первоклашки. Шок родителей был непередаваем. А когда сама Марина подтвердила эти факты, бастион пал. Обалдевшие родители дали согласие на брак с одним условием: Марина доучивается в институте очно. То есть на Север в ближайшие два года не едет. Воодушевленный успехом, Лева согласился. Что такое два года, когда впереди вся жизнь с любимой.

Свадьбу сыграли скромную, во время последнего курсантского отпуска Левы. Потом начались странности. Марина с Левой жили у ее родителей. Прибегает Лева в увольнение обнять дорогую супругу, а ее мама и говорит: иди-ка ты сегодня обратно в училище, у Мариночки завтра зачет, ей выспаться надо. Да и вообще, приходи только по выходным, зачем тебе посреди недели на ночь бегать. А сама супруга — ни рыба ни мясо. Против родителей ни-ни!