- Теперь «горбатые» поняли, о каких «мессерах» шла речь час назад, разлюли твою малину!…

По его тону я понял, что командир уже пережил схватку с «мессерами», она ушла в прошлое, но все же надо было разрядиться.

- Да, штурмовики молодцами оказались, - поддержал я Лайкова.

- Ха-ха-ха! - засмеялся он. - Говорит: «прикрытие»… Вот это прикрытие, черт возьми: четыре «месса» на хвосте! Еще бы минута - и крышка нашему базару.

- Дусманов, а ты чего бледный? Испугался?

- Испугался, товарищ командир… Но техника работала хорошо.

- Прекрасно работала техника! Тебе спасибо.

- Как ты догадался дать им команду «в круг»?

- А черт его знает! Само собой как-то вышло…

Так мы переговаривались некоторое время, радуясь удаче, смеясь и перебивая друг друга. А в это время новая беда надвигалась на наш потрепанный караван. Она подкрадывалась бесшумно, но неумолимо и упорно, как судьба. Никто, кроме меня и Лайкова, так осязаемо и зримо не видел эту новую опасность. Я сказал:

- Командир, впереди облачность и туман до земли.

Он ответил:

- Вижу… - И тишина.

Ненастье подступало со всех сторон. Сверху прессом нависли растрепанные, сеющие дождь облака, с земли поднималась, набухая туманом, клубящаяся стена, и с каждой минутой наш самолет словно втягивался в этот гигантский облачный мешок, сшитый конусом.

- Что будем делать, штурман? - голос Лайкова звучал почти обыденно, но я знал, с какой тревогой задавал он этот вопрос.

- Выход один: идем вверх. Впереди справа еще есть разрывы в облаках… [130]

Я заранее все продумал, других вариантов не было. II все же я выдерживал немалую борьбу с самим собой: тащить за облака семнадцать штурмовиков, не имеющих опыта полетов по приборам, - значит взять на себя непомерную ношу риска! Сейчас для нас маневр не сложен, на пути вверх есть облачное окно. Но будет ли оно в конце маршрута, когда я должен буду сказать штурмовикам: «Под нами аэродром посадки»? Этого я не знал…

- Время идет, набирай высоту, Владислав. - Теперь я уже не просил, не предлагал, а требовал.

- А обратно как? - спросил он, продолжая тянуть штурвал на себя. Я это чувствовал по носу моей кабины, который поплыл вверх, по возросшим оборотам двигателей и напряженной дрожи всего самолета.

Штурмовики поначалу никак не реагировали на маневр лидера. Они продолжали идти на прежней высоте. Действия бомбардировщика, уходящего за облака, казались майору Гладких, должно быть, безрассудными. Ведь штурмовики уверены в себе, пока видят землю. А тут вдруг предлагают дорогу в неизвестность…

- Снегов, как «горбатые», идут за нами? - спросил Лайков.

- Нет, товарищ командир, отстают.

В экипаже воцарилось молчание, прерываемое лишь гулом двигателей и треском радио в наушниках.

- Передавай на стопроцентной мощности: «Следовать за мной!»

- Не могу, товарищ командир, - потерянным голосом ответил Снегов, - передатчик разбит, работаю только на «прием».

Вновь гнетущая тишина нависла в самолете.

- Может быть, вернуться? А, штурман?…

- Поздно. Окно в облаках единственное. Подождем. Не верю, чтобы Гладких оказался последним дураком. Держать курс…

И тут вдруг, словно подтверждая мои слова, завопил Снегов:

- Идут, товарищ командир! Идут все семнадцать, как на параде!

- Ура-а! - закричал Дусманов.

- А куда они денутся… - самонадеянно бросил я, пытаясь унять дрожь в руках.

Земля с ее снежными и болотными разводами окончательно скрылась в хаосе облаков, но стало заметно светлее и просторней. Плотные облака, образовавшие коридор, как [131] будто разомкнулись на время, давая простор самолетам. Где-то очень далеко на западе светлел причудливый облачный занавес, пронизанный слабыми лучами невидимого солнца. Он светился надеждой, этот солнечный осколок в море свинцово-тяжелых, отягощенных снегом облаков.

Несколько отставшие штурмовики теперь были хорошо видны нам на фоне бугристой облачной равнины, уходящей за горизонт. Я не волновался за точность своих расчетов, хотя и сделал их приблизительно методом штилевой прокладки. Другая забота целиком овладела всем моим существом: как найти способ через тридцать две расчетные минуты вывести штурмовиков под облака?

Я сбросил лямки парашюта, засунул за распределительный щиток карту, ветрочет, штурманскую линейку, планшет с бортовым журналом - все это сейчас не имело значения, и, забившись в остекленный нос кабины, упершись коленями в металлические ребра обшивки, не ощущая боли и давящего на голову потолка, все смотрел и смотрел вперед в надежде увидеть хотя бы один спасательный просвет.

Набрали еще немного высоты, чтобы расширить обзор, но результат все тот же. А время шло. Штурмовики почти вплотную подтянулись к нам, точно прислушиваясь и боясь пропустить наш маневр или команду. Было похоже, что летчики «горбатых» теперь смотрели на лидера, как на бога, во власти которого была их жизнь.

В эти минуты мне нечего было сказать Лайкову, хотя я чувствовал, как он и все, кто находился позади штурманской кабины, ждали моих ободряющих слов, уверенных команд, веселых реплик. Теперь ко мне, штурману лидера, сходились нити надежды. Я же, как некая наэлектризованная машина, посылал во все стороны импульсы своего поиска, мысленно видел сквозь облака землю во всех ее подробностях: слева текла заболоченная Припять, справа в лесах петлял Неман, позади лежали Барановичи, а впереди под прямыми углами расположились Брест и Белосток. Но все это была игра моего штурманского воображения. Не будь штурмовиков, мы бы нырнули, перекрестясь, в облачное месиво и очень скоро обрели бы способность видеть реальную плоть земли. Но мы были повязаны одной цепью, разорвать которую мог только счастливый случай.

Уплывала под крыло нескончаемая бугристая равнина. Впереди, как стена, приближалось непреодолимое препятствие - фронт. Мы входили в западню…

И вот в тот миг, когда оставалось лишь одно - стать в круг, лететь было некуда, - словно по волшебству неведомый [132] голос, усиленный мощной радиостанцией, спокойно и четко сообщил:

- «Факир», «Факир-девяносто два», я - «Фиалка». Передаю для вас погоду. Севернее района посадки разрывы в облаках. Высота тысяча пятьсот. Я - «Фиалка». Прием…

Какое- то мгновение все молчали. «Не ошибся ли? Может, что-то перепутал?…» -мелькнуло сомненье. Но нет, я же отчетливо слышал: «Разрывы в облаках. Высота тысяча пятьсот…» И тут что было сил я закричал:

- Ура-а-а! Командир, ведь это Бобрики! Разворот вправо на девяносто!…

Наш «Бостон» торжественно, как сорокапушечный фрегат, развернулся на указанный мною курс. Майор Гладких подошел к нам вплотную со всей своей компанией и, прежде чем нырнуть к земле, покачал крыльями.

- Спасибо, «Факир», спасибо, лидер!… - улетели в эфир его взволнованные слова. [133]

Талисман

Тем временем в полку шла интенсивная подготовка к предстоящей боевой работе. Мы изучали район полетов, конфигурацию фронта, который стабилизировался на линии Тильзит - Ломжа - Остроленко - Варшава - Демблин, детально знакомились с характером возможных целей.

Еще в Туношном окончательно сформировался наш экипаж. Его командиром стал старший лейтенант Владислав Лайков, штурманом назначили меня, стрелком-радистом сержанта Снегова, воздушным стрелком сержанта Яковлева.

Я был доволен тем, что попал в экипаж одного из лучших в полку летчиков. Родом из подмосковного города Пушкина, Владислав до войны окончил аэроклуб. Он отличался твердым характером, волей, умел искусно пилотировать самолет, особенно в слепом полете, и имел на счету уже более 400 боевых вылетов.

Помню, в одном из тренировочных полетов по маршруту Лайков неожиданно стал набирать не предусмотренную заданием высоту и вошел в облака. Я удивился такому решению, но Владислав ответил:

- Нам с тобой, штурман, надо к войне готовиться, а не к прогулочкам в ясную погоду. На фронт летим!…