– Он до такой степени не похож на человека, что я всю дорогу размышлял, хорошо ли мы сделали, что привезли его сюда, – заметил Пенкроф.

– Конечно, хорошо сделали, Пенкроф, – ответил инженер.

– Но ведь этот несчастный не в своем уме.

– Теперь, может быть, – сказал Сайрес Смит, – но всего несколько месяцев назад этот несчастный был таким же человеком, как вы и я. А кто знает, что произойдет с последним живым из нас после долгого пребывания в одиночестве на этом острове? Горе тому, кто остается один, друзья мои! Я уверен, что одиночество вообще подавляет умственные способности человека, поэтому нет ничего удивительного, что вы нашли этого несчастного в таком состоянии.

– Но позвольте вас спросить, мистер Сайрес, – вмешался Герберт, – почему вы думаете, что этот несчастный одичал всего за несколько месяцев?

– Потому, что письмо, найденное нами в бутылке, было написано недавно, – ответил инженер, – и потому, что только человек, потерпевший крушение, мог его написать.

– Если только его не написал товарищ этого человека, – заметил Гедеон Спилет, – который потом умер.

– Это невозможно, дорогой Спилет.

– Почему? – спросил журналист.

– Потому что тогда в записке говорилось бы о двух потерпевших крушение, – ответил Сайрес Смит, – а там ясно сказано только об одном.

Герберт в нескольких словах рассказал, как они совершали обратное плавание, и при этом особенно подчеркнул тот факт, что во время шторма несчастный пленник вдруг пришел в себя и, повинуясь инстинкту моряка, оказал им помощь.

– Это очень хорошо, Герберт, – ответил инженер, – и ты совершенно прав, что придаешь такое большое значение этому факту. Это дает надежду, и очень большую, что его можно будет вылечить. Вероятно, только отчаяние довело его до такого ужасного состояния. Но здесь он не будет одинок, а так как в нем не совсем еще умерло сознание, мы постараемся его вылечить.

Наконец вывели из каюты и найденного на острове Табор потерпевшего крушение. Инженер посмотрел на него с сожалением, а Наб – вытаращив глаза от удивления. Почувствовав свободу, пленник осмотрелся кругом и захотел убежать.

Но Сайрес Смит подошел к нему, властным движением положил руку ему на плечо и пристально посмотрел в его глаза, выражая одновременно и твердую волю, и сожаление. Несчастный, очевидно, понял значение этого взгляда и покорился ему; он постепенно успокоился, перестал сопротивляться, опустил глаза, склонил голову и, казалось, уже забыл о том, что только что собирался бежать.

– Бедный изгнанник! – прошептал инженер.

Сайрес Смит долго смотрел на стоявшего перед ним человека. С первого взгляда казалось, что в этом несчастном не осталось ничего человеческого, но Смит, точно так же, как и Спилет, уловил в его глазах едва заметные проблески рассудка.

На общем совете колонисты решили, что неизвестный – так называли теперь этого человека его новые товарищи – будет жить в одной из комнат Гранитного дворца, откуда ему довольно трудно было бы убежать. Неизвестный без всякого сопротивления позволил себя туда отвести, и можно было надеяться, что при хорошем уходе в один прекрасный день он станет полезным членом колонии острова Линкольна.

Во время завтрака, который Наб подал немного раньше, потому что Спилет, Герберт и Пенкроф умирали от голода, Сайрес Смит попросил еще раз подробно рассказать ему все, что случилось во время исследования острова Табор. Выслушав рассказ, он согласился со своими товарищами в том, что неизвестный или англичанин, или американец. Во-первых, это можно было предположить по названию разбившегося судна: «Британия» – английское название, и вряд ли люди другой нации стали бы так называть свое судно. Во-вторых, инженеру казалось, что под всклокоченной бородой и шапкой нечесаных волос он как будто рассмотрел характерные черты англосаксов.

– Кстати, Герберт, – сказал Гедеон Спилет, – ты так и не рассказал нам, как ты встретился с этим дикарем, и мы знаем только, что он задушил бы тебя, если бы нам не удалось подоспеть вовремя и освободить тебя.

– По правде сказать, я и сам не знаю, как это все случилось. Помню, я собирал растения под деревом, когда мне послышался какой-то шум, словно что-то падало с высокого дерева, как лавина. Инстинктивно я оглянулся… В ту же минуту этот несчастный, вероятно скрывавшийся от нас на этом дереве, набросился на меня… Все это произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю, и, если бы не мистер Спилет и не Пенкроф…

– Дитя мое! – сказал Сайрес Смит. – Ты подвергался очень серьезной опасности, но, если бы это не произошло, несчастный, по всей вероятности, так и не показался бы вам на глаза, и наша маленькая колония не увеличилась бы еще на одного человека.

– Вы все-таки надеетесь, Сайрес, что вам удастся опять сделать из него человека? – спросил Спилет.

– Да, – ответил инженер.

После завтрака Сайрес Смит и его товарищи вышли из Гранитного дворца и направились на берег моря, где стоял «Бонавентур». Здесь они принялись разгружать корабль. Инженер, осмотрев оружие и инструменты незнакомца, не нашел на них никаких надписей, по которым можно было бы установить его личность.

Привезенных с острова Табор свиней, которые были полезной находкой для колонистов острова Линкольна, поместили в особый хлев, где они быстро могли привыкнуть к новым условиям.

Бочонки, один с порохом, другой с дробью, точно так же, как и коробки с пистонами, были приняты с большой радостью, они тоже должны были очень пригодиться на острове. Сайрес Смит решил даже устроить маленький пороховой погребок в верхней пещере – если там и произойдет случайно взрыв, то не причинит серьезных последствий. Несмотря на такое обилие пороха, решено было по-прежнему пользоваться пироксилином, потому что это вещество давало превосходные результаты, и пока не было никаких причин заменять его обыкновенным порохом.

Когда разгрузка была закончена, Пенкроф сказал, обращаясь к инженеру:

– Мистер Сайрес, я думаю, следует увести отсюда наш «Бонавентур» и поставить его на якорь в безопасное место.

– А разве ему неудобно стоять в устье реки? – спросил Смит.

– Нет, мистер Сайрес, – ответил моряк. – Здесь большей частью он сидит на песке, а это, вы и сами знаете, вредно. Это ведь прекрасный корабль… Если бы вы видели, как он отлично держался во время шторма, который немилосердно трепал нас на обратном пути!..

– А разве нельзя было бы держать его прямо в реке?

– Отчего же нет, мистер Сайрес, конечно, можно, но дело в том, что устье реки ничем не защищено, и я боюсь, что «Бонавентур» здесь будут сильно трепать восточные ветры, особенно во время штормов.

– А где же, по-вашему, ему лучше стоять, Пенкроф?

– В гавани Воздушного Шара, – ответил моряк, – эта маленькая бухточка, отлично защищенная скалами, по-моему, будет самым подходящим портом для нашего корабля.

– Но не слишком ли это далеко?

– Пустяки! Всего каких-нибудь три мили от Гранитного дворца и притом по прекрасной проезжей дороге!..

– Ну что ж, хорошо, Пенкроф, поставьте «Бонавентур» в гавань Воздушного Шара, – сказал инженер, – хотя мне это совсем не нравится. Хотелось бы иметь корабль всегда на виду, а не ездить за ним за три мили. Надо будет, как только будет время, устроить для него маленький порт.

– Великолепно! – воскликнул Пенкроф. – Порт с маяком, молом и сухим доком! Вот хорошо бы было! С вами, мистер Сайрес, любое дело становится легким!

– Это, пожалуй, верно, мой милый Пенкроф, – ответил инженер, – но только при условии, если вы мне помогаете, потому что три четверти всех наших работ падает на вашу долю.

Герберт с Пенкрофом снова сели на «Бонавентур», подняли якорь, поставили паруса, и, подгоняемый попутным ветром, который дул с моря, корабль быстро помчался по заливу к мысу Когтя. Спустя два часа корабль уже стоял на якоре в спокойных водах гавани Воздушного Шара.

В первые дни пребывания незнакомца в Гранитном дворце его дикая натура немного изменилась. Появились ли проблески разума в его больном мозгу? Да, и так заметно, что Смиту и Спилету начинало казаться, что они ошиблись, и человек с острова Табор не был совершенно лишен рассудка.