— Эффи, я понимаю, у тебя были причины думать, что Дженкин – не лучший вариант при выборе мужа. Да, и они были серьезными. И все же, когда ты стала любовницей Дженкина, я предположила, что ты изменила свой взгляд, что ты, наконец, знаешь, чего хочешь.

— О, да, изменила. И знаю. Я поняла это тем вечером, когда на Дженкина было совершенно нападение. Я поняла это, когда слушала, как леди Элеонор разливалась о том, каким великолепным любовником был Дженкин, а я стояла и гадала – как она будет выглядеть лысой. — Эфрика слегка улыбнулась, когда Барбара рассмеялась. — И я так же знала это, когда поняла, что он может умереть и спокойно предложила ему взять то, что сможет его излечить. Это было потому, что я окончательно уверилась – я приняла все, чем он является. — Она нежно погладила свой живот. — Только вероятность того, что я никогда не смогла бы зачать от него ребенка, в какой-то степени беспокоила меня, но теперь и это больше не проблема. Что же касается тех моих терзаний по поводу того, что я люблю солнце, а он – человек теней? Ну что же, Дэвид живо доказал, что так говорить – глупо, сказав, что можно просто выйти на улицу, когда солнце соизволит засиять. А тот факт, что он не будет стареть вместе со мной, – вообще-то, женщины Калланов и в возрасте хороши, а любовники редко умирают одновременно. И ещё: есть некоторое утешение в том, что я знаю: он всегда будет рядом с этим ребенком и с другими, если мы будем ими благословлены. Впрочем, он не говорил о будущем или о любви.

— Может быть и нет, но я считаю, что если ты уже не захватила его сердце, то могла бы, если бы захотела этого. Мужчина не может оторвать от тебя ни глаз, ни рук. Он не проявляет интереса ни к одной другой женщине, хотя они по-прежнему преследуют его. И, Эффи, он сопровождал нас, когда двор собрался и двинулся в путь, и мы с тобой пустились рысью вослед. Это не мелочь, разве не так? Такая поездка для него – один из неоспоримых рисков. — Она утвердительно кивнула, когда Эфрика в изумлении уставилась на нее.

— Теперь, когда я думаю об этом, даже Дэвид был, казалось, удивлен решением своего отца последовать за нами. Я беспокоилась из-за этого, но Дженкин просто сказал, что если он смог совершить путешествие из Кембрана до двора, то сможет проехать и от старого двора к новому.

— Но так как Дэвид был к тому времени официально обручен, у него уже не было необходимости продолжать следить за этим, не так ли?

— Нет, не было, — Эфрика встала с кровати.

— Что ты собираешься делать?

— Увидеться с Дженкином, и надеюсь, что смогу набраться смелости и сказать ему кое-что, нечто такое, что дало бы ему стимул или мужество, чтобы заговорить.

— Тебе прямо сейчас надо сделать это?

— Когда-то я должна начать. Не думаю, что эта проблема легко или быстро разрешится. — Девушка вздохнула и покачала головой. — Я хочу это сделать не только ради ребенка, и не только потому, что Дункан будет искать кого-либо, чтобы убить, когда обнаружит, что я беременна, но без мужа, но для того, чтобы мы могли покинуть это место и эти глупые сплетни.

— Ах, дорогая, так ты слышала все эти сплетни, правда? Они вызывают тревогу.

— Больше, чем просто тревогу, кузина. Они опасны. При всей его силе, скорости, хитрости и способности исцеляться в мгновение ока, у Дженкина есть свои слабости. Он может быть убит. Это нелегко сделать, но все же это возможно. Он, без сомнения, может быть представлен, как…, ладно, как особенный. Очень, очень особенный. Все, что Дженкин говорит на это – дескать, подобные слухи всегда шли по пятам за МакНахтонами. А потом он целует меня, и я забываю, о чем мы говорили, — пробормотала она. — Ладно, настало время что-то делать с этим.

— Каким образом?

— Мы обе знаем, кто распространяет эти байки — леди Элеонора, Лаклейн и Томас. Почему кому-то нужно обращать внимание на то, что они говорят, я не знаю, но, возможно, людям нужно напомнить об этом. — Заметив встревоженное выражение лица Барбары, Эфрика спросила, — В чем дело?

— В том, что ты только что сказала – что люди нуждаются в напоминании о том, кто конкретно распространяет эти слухи. Мне следовало подумать об этом. Я имела дело с этими людьми намного больше и дольше, чем ты. Все, что я могу сказать в оправдание своей глупости – это то, что я слишком хорошо сознавала тот факт, что многое из их речей – правда. Не смущающие умы нелепицы вроде того, что он – демон, дьявол или какая-то другая нежить, а вся остальная часть их сплетен. Он другой. Он действительно избегает света. У него действительно бывают глаза, как у волка. Вот это всё.

Барбара покачала головой.

— У меня, конечно, есть некоторые навыки в пресечении разговоров подобного толка. Мы, Калланы, не столь очевидно отличаемся, но и у нас есть несколько своих странностей, однако мне всегда удавалось высмеивать любые пересуды о нас. И все же я рада, что никто не упомянул о его зубах. Их действительно было бы трудно объяснить, хотя у нас был дядя, который дал бы ему в этом сто очков фору.

— Да, я помню его. И ещё хорошо, что никто не задумывался о том, когда он ест и видел ли кто-нибудь это вообще.

— Он вообще ничего не ест?

— Кое-что. Он любит сладкое. Но я не думаю, что пища, которую мы едим, обеспечивает его потребности в питании. Не достаточно, по крайней мере.  МакНахтоны нуждаются в крови, но прошло очень много времени с тех пор, как они обращались за ней к людям. К невинным людям, во всяком случае. Те, что пытались убить Дженкина, получили по заслугам, — сурово добавила она.

— Ты действительно его любишь, да?

Эфрика улыбнулась.

— Да, и я думаю, что влюбилась в него ещё с первой встречи. Все те причины, которые я находила для того, чтобы объяснить, почему он не может быть моим выбором, были рождены из страха перед тем, что выбор, в общем-то, уже сделан. Я поняла, что лучше буду жить в сумрачном мире Дженкина, чем в ярком солнечном свете без него. И действительно, без него, сколько бы ни было солнца, оно никогда не согреет холод в моем сердце. — Эфрика пожала плечами. — Я только надеюсь, что он чувствует то же самое по отношению ко мне, или хоть долю того.

— О, я и вправду думаю, что так оно и есть. — Барбара встала и направилась к двери. — Может быть, он знает о тех сомнениях, что у тебя были, и надо показать ему, что их больше нет. Ты приступай к работе над этим, а я начну затыкать все эти опасные слухи.

Все еще раздумывая над тем, что она скажет, чтобы подтолкнуть Дженкина к словам о любви, Эфрика постучала в его дверь условным стуком, который они придумали. Кроме того, что Дженкин хотел быть уверенным, что не откроет дверь леди Элеонор, которая всё ещё порой пыталась подкараулить его, он предпочитал успеть подготовиться к встрече гостей, не посвященных в его тайны. По крайней мере, успеть убрать свои личные запасы вина, чтобы кто-нибудь ненароком не обнаружил, из чего оно состоит.

Когда Дженкин открыл дверь, из головы Эфрики тут же вылетели все мысли. На нем не было ничего, кроме широкой, слегка развязной улыбки. Он схватил ее за руку, втянул в комнату, захлопнул и запер за ней дверь. Прежде, чем Эфрика успела собрать свои умственные способности, чтобы что-нибудь сказать, он уже целовал ее, а его умелые пальцы стремительно освобождали ее от одежды. Когда он уронил их обоих на свою кровать, она решила, что серьёзный разговор может немного подождать.

В его любовной атаке был такой накал страсти, что это тут же передалось и ей. Вскоре Эфрика начала возвращать ему каждый поцелуй и ласку с тем же пылом, с каким он дарил их ей. Затем, внезапно, сквозь пелену страсти прорвался шок, когда он поцеловал ее прямо в мягкие завитки между бедрами. Звуки протеста, которые она начала было издавать, немедля оборвались, изгнанные удовольствием от столь сокровенного поцелуя. Снова и снова он подводил ее к самому краю своим языком и искусными пальцами, и вновь отступал, пока она не начала дрожать от желания, требуя, чтобы он прекратил свои мучения. Он сделал это, но не так, как она ожидала, – он дал ей разрядку, в которой она так нуждалась, используя свой рот. Эфрика все еще задыхалась от силы оргазма, когда Дженкин почти грубо вошел в нее и поднял ее на вершину во второй раз.