— Эх, жалко, что его нет, — говорит Ленни, словно Джек собирался ехать с нами, но дела помешали.

— Ему бы тут понравилось, — говорит Винс.

— Да, поторопился он, это уж точно, — говорю я, проникаясь их настроением.

— Дурака свалял, — говорит Ленни.

Вик помалкивает.

— Эх, жалко, — говорит Ленни.

Можно подумать, что, если мы будем продолжать в том же духе, Джек и правда войдет в эту дверь — вот сейчас, с секунды на секунду, расстегивая плащ. «Ну как, парни, здорово я вас облапошил?»

Потом Вик говорит — тихонько, как будто мы сами этого не понимаем и нас надо подготовить постепенно:

— Если б он здесь был, то нас бы не было, правда? Потому мы и здесь, что его нет.

— Все равно, — говорит Ленни.

— Ему бы тут понравилось, — повторяет Винс.

Ленни смотрит на Винса.

— Кабы не он, нас бы тут не было, — говорит Винс. — Без него мы бы здесь не оказались, — как будто не может понять смысла собственных слов. Мы все выглядим слегка ошарашенными, точно все вокруг означает что-то одно и в то же время другое.

— Надо отлить, — говорю я.

Но дело не только в этом. Я нахожу мужской туалет, расстегиваю штаны и чувствую, как моим глазам становится жарко и мокро: теперь я теку с обоих концов. В туалете холодно и сыро, пованивает. Рядом два автомата с презервативами, на одном написано «Любовный пыл», на другом «Фруктовый коктейль». Сегодня особый день — позаботимся о наших маленьких братцах. Стекло в окне матовое, но фрамуга приоткрыта, и я вижу кусочек стены, кусочек крыши, кусочек дерева и кусочек неба, больше уже не синего, и отчего-то думаю обо всех писсуарах, куда я отливал, из фаянса, нержавейки, осмоленного цемента, в пабах, на рынках и автостоянках по всей стране, где только есть ипподромы. И везде были матовые окна, выходящие в дальний конец чего-нибудь, дворика или аллеи, и фрамуга чуть приоткрыта, так что можно было одним глазком поглядеть на жизнь снаружи. Эти городки с ипподромами. Пока не встанешь с места, не поймешь, насколько сильно ты накачался. Пинта-другая помогает делать ставки. После третьей соображаешь хуже, чем требуется для игры. Когда я не могу заснуть, я перебираю в голове все ипподромы, где побывал, в алфавитном порядке, и вижу карту Англии, покрытую сеткой дорог. АскотБрайтонВулвергемптонДонкастерЙорк.

Я стряхиваю последнее и застегиваюсь. Шмыгаю носом и провожу рукавом по лицу. Входит еще один посетитель, молодой парень, но он вряд ли что-нибудь заметил, а если заметил, то вряд ли понял. У стариков часто глаза слезятся. Он вынимает у себя из штанов, как и положено молодому парню, — точно это хороший инструмент в полном порядке.

И тут я беру себя в руки. Плакать — это как отливать. Тут надо, чтоб никто не мешал, особенно если в дороге.

Но когда я возвращаюсь обратно в зал и вижу их за столиком — барменша как раз собирает стаканы, круглая попка и все такое, а вокруг привычная обстановка среднего бара, латунные перильца, картинки на стене, хотя именно в этом баре я никогда раньше не был и никогда больше не побываю, — мне кажется, будто я смотрю на них откуда-то издалека. Словно это не Джек, а я наблюдаю за ними, уже после, и слышу, как они говорят обо мне. КемптонНьюбери. Словно меня уже здесь нет, но все прочее никуда не делось, все идет своим чередом без меня, и осталось только то, что ты видишь, только пункт прибытия и отправления, как гостиница для почтовой кареты. ПонтефрактРедкар.

***

— Ну что, повторим? — говорю я.

Вик глядит на меня. Вроде как размышляет.

— Я пас, Рэйси, — говорит Винс, решительно поднимая ладонь. — А то вас кто-нибудь другой повезет. Мне можно кофе. И пол-"короны".

Ленни смотрит на Винса так, будто собирается с издевочкой отдать ему честь.

— А мне «никербокер глори» [10], — говорит он.

После третьей Ленни палец в рот не клади.

Я заказываю выпивку и приношу нам пиво, а Вику — виски.

— Оно и к лучшему, что Эми не поехала, — говорит Вик. — Ей бы такой загул вряд ли по душе пришелся.

— Можно подумать, ты сам чайком балуешься, — говорит Ленни. И отхлебывает пива. — Джек бы на нас не обиделся. — Потом добавляет: — И все-таки.

— Что «все-таки»? — говорит Винс.

— Он бы порадовался, если б его жена выполнила его просьбу.

— Насчет этого все улажено, — говорю я. — Мы делаем это за нее.

Они все смотрят на меня, словно ждут продолжения. Я отпиваю из стакана.

Барменша приносит Винсу кофе. Он поднимает глаза и говорит, улыбаясь:

— Старики народ тяжелый, правда, киска?

— Чего там «за», — говорит Ленни. — «За» тут не годится. Некоторые веши надо самим делать. Мы же ему не родня, верно? Во всяком случае, не близкие родственники. Даже Винси. — Он смотрит на Винса так, как не смотрел бы, если б не три пинты крепкого. Винс раскуривает сигару. — Даже Бугор и тот ему не близкий родственник, верно? У Винси не больше прав, чтоб быть здесь, чем у всех нас, так ведь, Бугор? Тем более что, если по-честному, вы все равно друг друга терпеть не могли, пока Джек не угодил на больничную койку. В натуре терпеть не могли, так ведь? — Лицо у Ленни все будто в шишках.

Винс попыхивает сигарой. На Ленни он не глядит. Он выливает в кофе молоко из пластиковой штуковинки, потом разрывает пакетик с сахаром и сыплет его туда медленно и аккуратно, сосредоточенно, все время помешивая в чашке ложечкой. Похоже, он не собирается продолжать разговор ни с кем из нас.

Ленни открывает рот — видно, не все еще выложил, — но у него вдруг что-то екает в горле, будто застревает там.

— Отлить надо, вот что, — говорит он. И быстро встает, озираясь, точно у него вдруг закружилась голова. Я показываю ему, куда идти.

— А я тут подумал... — говорит Вик.

Можно на него положиться — он их помирит.

Ленни неуклюже пробирается к туалету. Наверно, теперь его очередь пустить слезу.

Вик встряхивает пакетик, хотя он уже пустой, потом сминает его. И поднимает глаза.

— Что ты подумал, Вик? — и улыбается, прихлебывая кофе, ну прямо сама вежливость.

— Подумал, раз мы тут поблизости, может, заскочим в Четем, глянем на мемориал. А то я никогда...

Винс смотрит на Вика. Слегка поднимает брови, пыхает сигарой. Лицо у Вика серьезное, непроницаемое. Кто его знает, о чем он думает.

— Почему бы и нет, — говорит Винс. — Ты как, Рэйси? — Ни дать ни взять председатель собрания. Кидает быстрый взгляд на меня, потом снова переводит глаза на Вика. Про Ленни он будто забыл. — Хотя человеку твоей профессии кладбища уже оскомину должны были набить. — Он улыбается, но быстро сгоняет улыбку с лица: веселиться-то вроде не с чего. — А в общем, для того мы и поехали, верно? Поминать мертвых.

— Придется крюк сделать, — говорит Вик.

Винс пускает дым, размышляя.

— Ничего страшного.

***

Ленни возвращается из туалета. У него такой вид, точно он боролся там с самим собой и теперь толком не знает, как себя вести.

— Моя очередь? — говорит он. — Повторить, Вик? Рэй? Винс? Еще кофе? Что-нибудь пожевать?

Ясно, что он хочет загладить неловкость.

Винс кидает на Ленни быстрый взгляд, но молчит. Сузив глаза, он затягивается сигарой, потом вынимает изо рта окурок, которого хватило бы еще на несколько затяжек, и гасит его в пепельнице.

— Не знаю, как ты, Ленни, — говорит он, — но я здесь для того, чтобы отвезти кое-что в Маргейт, — кажется, для этого мы все и собрались. А Вик хочет, чтобы мы заехали кое-куда по дороге, и у меня нет возражений. Потому что сегодня мы поминаем тех, кто умер. — Он смотрит на часы. — Уже четверть третьего. Если кто желает остаться тут и кирять до вечера, — он обводит взглядом стол, как будто мы все сговорились против него и дело не только в Ленни, — пожалуйста, как угодно. Но я прямо сейчас сажусь в машину и еду в Маргейт. А кто не едет со мной, тому советую поискать вокзал.

Он допивает последний глоток кофе. Потом встает, без всякой спешки, надевает пальто, взяв его за лацканы и встряхнув, чтоб уселось на плечах как следует. И выходит не оглядываясь — дверь сама закрывается за ним, болтаясь на петлях туда-сюда. Когда Винс был пацаном, он обожал Гэри Купера.